Современный литературный процесс. Майя кучерская

В русской литературе XVIII века отразились измене­ния в общественной жизни России, которые связаны с деятельностью Петра I. В этот период начинают изда­вать больше книг научного и публицистического содер­жания. В русский язык входят многие иностранные слова, которые обозначали новые для русских людей понятия. Одновременно по указанию царя книги начи­нают писать не на церковнославянском, а на общеупот­ребительном русском языке.

Многие жанры литературы XVIII века были заим­ствованы из XVII века: драма, повесть и виршевая по­эзия. Однако новые условия жизни порождают и новый образ литературного героя, поэтому форма и язык про­изведений, написанных в этих жанрах, также меняют­ся в соответствии с требованиями времени. Появляются и новые жанры, например, любовная лирика.

В середине XVIII века русская литература испытала сильное влияние классицизма - литературного направ­ления, сложившегося в Западной Европе и взявшего об­разцами произведения античной Греции и Рима.

В соответствии с традициями классицизма сущест­вуют «высокие» и «низкие» жанры литературы. К пер­вым относились трагедии, оды и поэмы, ко вторым - комедии, сатиры и басни. Произведения каждого жан­ра создавались в соответствии с четкими принципами, смещение жанров не допускалось.

Произведения «высоких» жанров писались возвы­шенным языком, в них разрабатывался определенный круг тем, которые отражали значимые события из исто­рии и мифологии, а героями могли быть только прави­тели, прославленные исторические деятели и легендар­ные персонажи. В произведениях «низких» жанров допускался обыкновенный разговорный язык, сюжеты были более близки простому народу.

Трагедия, которая в эпоху классицизма стала одним из распространенных жанров, должна была соответ­ствовать правилу «трех единств»: места, времени и дей­ствия. Основой сюжета трагедии всегда выступает столкновение сильной личности с непреодолимыми препятствиями, которые в античной мифологии оли­цетворяет Рок, Судьба. Трагедия обычно заканчивается гибелью главного героя, но сначала он проходит через испытания, в которых его личные чувства и желания вступают в противоречие с долгом. Согласно правилам жанра долг всегда побеждает. Характеры классической трагедии условны и являются олицетворением какой- либо определенной черты, либо положительной, либо отрицательной.

Поэма является эпическим произведением, в кото­ром в поэтической форме рассказывается о важном со­бытии из жизни царей или героев.

Ода - это торжественное поэтическое произведе­ние, которое восхваляет царей или полководцев, либо создается в честь победы над врагами.

Русский классицизм, хотя следовал основным пра­вилам этого литературного направления, все же имел ряд особенностей. Во-первых, в произведениях русских классицистов чувствуется тесная связь с современной действительностью. Во-вторых, в русском классицизме значительное место принадлежит такому жанру, как сатира. В-третьих, многие произведения русских писа­телей XVIII века создавались на основе отечественных сюжетов, что свидетельствует об интересе к родной ис­тории.

19 век называют «Золотым веком» русской поэзии и веком русской литературы в мировом масштабе. Не стоит забывать, что литературный скачок, осуществившийся в 19 веке, был подготовлен всем ходом литературного процесса 17-18 веков. 19 век – это время формирования русского литературного языка, который оформился во многом благодаря А.С. Пушкину.
Но начался 19 век с расцвета сентиментализма и становления романтизма. Указанные литературные направления нашли выражение, прежде всего, в поэзии. На первый план выходят стихотворные произведения поэтов Е.А. Баратынского, К.Н. Батюшкова, В.А. Жуковского, А.А. Фета, Д.В. Давыдова, Н.М. Языкова. Творчеством Ф.И. Тютчева «Золотой век» русской поэзии был завершен. Тем не менее, центральной фигурой этого времени был Александр Сергеевич Пушкин.
А.С. Пушкин начал свое восхождение на литературный олимп с поэмы «Руслан и Людмила» в 1920 году. А его роман в стихах «Евгений Онегин» был назван энциклопедией русской жизни. Романтические поэмы А.С. Пушкина «Медный всадник» (1833), «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы» открыли эпоху русского романтизма. Многие поэты и писатели считали А. С. Пушкина своим учителем и продолжали заложенные им традиции создания литературных произведений. Одним из таких поэтов был М.Ю. Лермонтов. Известны его романтическая поэма «Мцыри», стихотворная повесть «Демон», множество романтических стихотворений. Интересно, что русская поэзия 19 века была тесно связана с общественно политической жизнью страны. Поэты пытались осмыслить идею своего особого предназначения. Поэт в России считался проводником божественной истины, пророком. Поэты призывали власть прислушаться к их словам. Яркими примерами осмысления роли поэта и влияния на политическую жизнь страны являются стихотворения А.С. Пушкина «Пророк», ода «Вольность», «Поэт и толпа», стихотворение М.Ю. Лермонтова «На смерть поэта» и многие другие.
Наряду с поэзией начала развиваться проза. Прозаики начала века находились под влиянием английских исторических романов В. Скотта, переводы которых пользовались огромной популярностью. Развитие русской прозы 19 века началось с прозаических произведений А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя. Пушкин под влиянием английских исторических романов создает повесть «Капитанская дочка», где действия разворачивается на фоне грандиозных исторических событий: во времена Пугачевского бунта. А.С. Пушкин произвел колоссальную работу, исследуя этот исторический период. Это произведение носило во многом политический характер и было направлено к власть имущим.
А.С. Пушкин и Н.В. Гоголь обозначили основные художественные типы, которые будут разрабатываться писателями на всем протяжении 19 века. Это художественный тип «лишнего человека», образцом которого является Евгений Онегин в романе А.С. Пушкина, и так называемый тип «маленького человека», который показан Н.В. Гоголем в его повести «Шинель», а также А.С. Пушкиным в повести «Станционный смотритель».
Литература унаследовала от 18 века свою публицистичность и сатирический характер. В прозаической поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души» писатель в острой сатирической манере показывает мошенника, который скупает мертвые души, различные типы помещиков, которые являются воплощением различных человеческих пороков (сказывается влияние классицизма). В этом же плане выдержана комедия «Ревизор». Полны сатирических образов и произведения А. С. Пушкина. Литература продолжает сатирически изображать российскую действительность. Тенденция изображения пороков и недостатков российского общества – характерная черта всей русской классической литературы. Она прослеживается в произведениях практически всех писателей 19 века. При этом многие писатели реализуют сатирическую тенденцию в гротескной форме. Примерами гротескной сатиры являются произведения Н. В. Гоголя «Нос», М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы», «История одного города».
С середины XIX века происходит становление русской реалистической литературы, которая создается на фоне напряженной социально-политической обстановки, сложившейся в России во время правления Николая I. Назревает кризис крепостнической системы, сильны противоречия между властью и простым народом. Назрела необходимость создания реалистической литературы, остро реагирующей на общественно-политическую ситуацию в стране. Литературный критик В.Г. Белинский обозначает новое реалистическое направление в литературе. Его позицию развивают Н.А. Добролюбов, Н.Г. Чернышевский. Возникает спор между западниками и славянофилами о путях исторического развития России.
Литераторы обращаются к общественно-политическим проблемам российской действительности. Развивается жанр реалистического романа. Свои произведения создают И.С. Тургенев, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, И.А. Гончаров. Преобладает общественно-политическая, философская проблематика. Литературу отличает особый психологизм.
Развитие поэзии несколько затихает. Стоит отметить поэтические произведения Некрасова, который первым внес в поэзию социальную проблематику. Известна его поэма «Кому на Руси жить хорошо?», а также множество стихотворений, где осмысляется тяжелая и беспросветная жизнь народа.
Литературный процесс конца 19 века открыл имена Н. С. Лескова, А.Н. Островского А.П. Чехова. Последний проявил себя мастером малого литературного жанра – рассказа, а также прекрасным драматургом. Конкурентом А.П. Чехова был Максим Горький.
Завершение 19 века проходило под знаком становления предреволюционных настроений. Реалистическая традиция начинала угасать. Ей на смену пришла так называемая декадентская литература, отличительными чертами которой были мистицизм, религиозность, а также предчувствие перемен в общественно-политической жизни страны. Впоследствии декадентство переросло в символизм. С этого открывается новая страница в истории русской литературы.

Современная литературная ситуация. Филологическая проза.

Современная литературная ситуация сложна и неоднозначна. Сложна она и в такой сфере как жанры. Многозначная литературно-художественная практика конца 20-го века сопротивляется стремлению описать ее через одномерную жанровую структуру. В частности, в последнее десятилетие в литературе наблюдается активизация разнообразных процессов: усиление взаимодействия между элементами жанровой системы, трансформация жанров, в результате чего возникают новые жанры, межродовые образования, авторские жанровые формы, переосмысляются архаичные жанры. Это многообразие характеризует современную жанровую систему как подвижную, обладающую широкими возможностями, где, однако, авторская воля находится в гармоничной взаимообусловленности с «памятью жанра» (М.Бахтин).

В последнее время в литературе (как мировой, так и отечественной) широко распространилось явление «филологической прозы», в рамках которого существуют такие специфические жанры как: филологический роман («Пушкинский дом» А. Битова, «Довлатов и окрестности» А. Гениса, «Сентиментальный дискурс» В. Новикова, «Дом на набережной» В.Трифонова, «Прогулки с Пушкиным» А. Терца, «Закрытая книга» А. Дмитриева и т.д.), филологическая повесть («Шуба» А. Яковлевой), «прозы» («НРЗБ» А. Жолковского).

Термин «филологический роман» (филологическая проза) принадлежит А. Генису, который дал именно такой подзаголовок своей книге «Довлатов и окрестности».

На наш взгляд, интерес к «филологической прозе» как явлению в современной литературе обусловлен постмодернистским способом мировосприятия, мироощущением современного человека, его оценкой своих познавательных возможностей и места (роли) в окружающем мире.

Постмодернизм затрагивает не столько мировоззрение человека, сколько его мироощущение (эмоциональную реакцию на окружающий мир-Хаос). С этим положением связан феномен «поэтического мышления», или «поэтического языка» (разновидностью которого является «филологическое мышление»). Суть «поэтического мышления» заключается в том, что философы (ученые) обращаются не к анализу мысли (идеи), а к художественному способу ее постижения.

Отказ от рационализма и веры в общепризнанные авторитеты, сомнение в достоверности научного познания приводит к убеждению, что наиболее адекватное постижение действительности доступно только интуитивному «поэтическому мышлению», с присущей ему ассоциативностью, образностью, метафоричностью, нелинейностью. Только так человек способен осознать мир как хаос, лишенный причинно-следственных связей и ценностных ориентиров.

Посредником между миром и человеком всегда было и остается искусство. Постмодернисты определяют искусство как своеобразный художественный код, то есть свод принципов организации Текста (точнее – отсутствию всяких правил и ограничений).

Постмодернистскому тексту присущи: внутренняя неоднородность, многоязычие, открытость, множественность, интертекстуальность. Текст производится из других текстов, по отношению к другим текстам, которые в свою очередь также являются отношениями.

Современное искусство отличается высокой степенью теоретической рефлексии, проявляющейся в том, что писатели рассуждают о самом процессе написания литературного произведения. Это обусловлено двумя причинами:

1.тем, что искусство современности не может существовать без авторского комментария

2. (оно же и главное) – феноменом «поэтического мышления», который и объясняет тот скорее закономерный, нежели случайный факт, что критики и теоретики литературы выступают как философы или писатели (В. Шкловский, У. Эко, А. Синявский, А. Жолковский), а писатели и поэты – как теоретики искусства (А.Белый, Б.Пастернак, О.Мандельштам, М. Цветаева, С. Есенин)

Таким образом, в литературе появилось новое явление – «филологическая проза», основой которой является новый тип мышления современного человека – «поэтическое мышление», оформившееся в рамках «духа времени» - Постмодернизма.

В России исследуемое явление имеет глубокие корни, восходит к теории «русской формальной школы», которая исследовала «морфологию художественного текста»(произведение рассматривалось как сумма художественных приемов, выражающих общую концепцию целого).

Вот почему именно в рамках этого теоретического направления появились первые опыты «филологической прозы», прозы, которую пишут филологи. Так, например, В. Шкловский для демонстрации своих литературоведческих разработок использует возможности художественной литературы («О теории прозы», «Тетива. О несходстве сходного», «Энергия заблуждения. Книга о сюжете»).

В этом контексте не случаен тот факт, что создают художественные произведения и другие представители формальной школы: Ю. Тынянов («Смерть Вазир-Мухтара», «Пушкин»), Б. Эйхенбаум (стихи и проза).

А. Жолковский в одном из интервью так охарактеризовал причины возникновения и популярность «филологической прозы»: «С тех пор как формалисты объяснили, как сделаны «Шинель» и «Дон Кихот», а им ответили, что все знают, как сделано, но не знают, как сделать, - с тех пор филологи затаили желание показать, что все-то они прекрасно сделают. И сделали в широком ассортименте от Тынянова и Шкловского до Эко и Акунина. Филологи почувствовали себя на коне. Если все - дискурс, то кому же и писать, как не специалистам по языку и текстам».

Попытки осмыслить исследуемое нами явления литературы были и раньше. Так, Владимир Новиков в статье «Филологический роман» предлагает следующее определение «филологической прозы»: «филологическим можно считать такой роман (или прозу в целом), где филолог становится героем, а его профессия – основой сюжета»(23,с.196). Без этого важного уточнения в рамках филологической прозы могли бы быть рассмотрены многие произведения, в которых имеется апелляция к литературным предшественникам, интертекстуальный слой, игра с языком, рефлексия по поводу построения сюжеты. Например, роман Пушкина «Евгений Онегин», в котором поставлен ряд актуальных литературоведческих проблем и предлагаются способы их решения.

Итак, «филологическая проза» – явление, возникшее на границах литературы и литературоведения. В широком понимании – это способ современного философского мышления, характеризующий постмодернистское восприятие мира человеком. В рамках этого понятия мы выделим «биографическую прозу» и «собственно филологическую прозу» – проза, которую пишут филологи, в которой «филолог становится героем, а его профессия – основой сюжета».

Беседа с литературоведом и критиком Марком Липовецким

Вступительные замечания интервьюера, руководителя гефтеровского проекта «Литература» Евгении Вежлян: Сейчас, в середине 10-х годов XXI века, самое интересное происходит не в литературе, а с ней самой. В описанном Кастельсом, Урри и другими теоретиками сетевом, ризоматически устроенном, не знающем культурных иерархий постсовременном обществе литература больше не является тем, чем она была в эпоху модерна, где, собственно, и приобрела свои, еще недавно казавшиеся незыблемыми, черты и свойства. Она стремительно маргинализуется, ее контуры меняются. Даже такие фундаментальные категории, как «автор» и «читатель», требуют пересмотра, поскольку, благодаря новым медиа, граница между сообществами «производителей» литературной продукции и ее «потребителей» практически стерта.

В России эта констелляция осложняется тем, что культурные процессы, запущенные в 90-е, сталкиваются со встречной волной консервирующих, архаизирующих тенденций, инспирированных властными инстанциями. И иногда кажется, что в литературе за последние четверть века изменилось все, и в то же время - не изменилось ничего. Анахроническое, еще советское, сталкивается в литературном укладе с продуктами сетевой культуры, фантомы романтического мировоззрения XIX века - с активизмом в духе modern art .

Можно ли, и если можно, то каким образом, помыслить сейчас литературу как некоторое целое? В каких терминах это возможно сделать, учитывая происходящие с ней трансформации? Или, коротко формулируя, что такое литература здесь и теперь и что с ней происходит? Об этом мы и беседуем с писателями, критиками, теоретиками, историками литературы. Цикл наших бесед о новой литературной реальности мы не без дальнего расчета решили назвать «Определение ситуации».

В начале этого семестра я читала со студентами статью Александра Агеева «Конспект о кризисе» 1991 года, так как сочла, что этот старый текст - лучшее введение в современную литературную ситуацию. Все, в сущности, проблемы, которые были затронуты этой статьей, в современной литературной прессе продолжают обсуждаться до сих пор. И всякий раз - как вновь открытые, только что явленные обсуждающим. Или вот - Пригов. То, что делал Пригов в 70–80-е годы, до сих пор воспринимается как новация. То есть литературой это по-настоящему не усвоено и не освоено. То, что было ново в начале 90-х, ново и по сей день. И недоумения критики - те же, и формулировки для них повторяются.

Я бы хотела обсудить с тобой этот эффект: пластинку литературы существенно заело. Почему? Я пытаюсь для себя ответить на этот вопрос и не могу.

В начале 90-х, когда Агеев писал свою статью, все мы говорили про конец эпохи литературоцентризма. Отношение к этому было самое разное, кто-то радовался, кто-то горевал… Но, как показали последующие почти уже 25 лет, никакой литературоцентризм в России не закончился. Только понимать его нужно теперь немного более широко: не в том смысле, что литература - главнейшее из всех искусств, но как постоянное желание трансцендентных оправданий, трансцендентных целей как для всего общества, так и для индивидуальной человеческой жизни.

В России этим вопросом, поиском трансцендентных оправданий, занималась именно литература. Новизна того же Пригова как раз в том, что он попытался создать действующую модель культуры, в которой этот фокус отсутствует, вернее - присутствует как проблема, как граница, но не как то, чему должны быть полностью подчинены литература или искусство.

Сегодняшняя политическая ситуация в очередной раз показывает, что эта как бы возвышенная ориентация культуры приводит к возрождению неотрадиционалистских ценностей, которые включают в себя и ксенофобию, и гомофобию, и национализм, и империализм… Все это, как это ни странно, и есть те самые трансцендентные оправдания, только транспонированные в сферу политического.

Но что изменилось с 91-го года? Мы можем уверенно сказать, что тот альтернативный тип культуры, который существовал уже в 70-е годы и был связан с андеграундом, все-таки породил целую новую литературу - литературу нового поколения. Прежде всего наиболее отчетливо то, что было найдено в андеграундной литературе, срезонировало и было заново изобретено и открыто в поэзии, и поэтому сегодня такая сильная поэзия.

- Уж очень радужную картину ты рисуешь…

Я просто не договорил. Поэзия, но с поэзией дело как обстоит? С моей точки зрения, в России сейчас поэтический бум. Поэтический бум - это когда в России одновременно работают по меньшей мере дюжина первоклассных поэтов, и при этом они находятся на пике своей формы. Должно совпасть несколько факторов. Могут быть великие поэты, но они могут быть не на пике формы, они могут не резонировать друг с другом - и тогда бума нет. Поэтический бум возникает, когда есть такой резонанс.

Но что в этом буме отсутствует? Отсутствуют широкие читательские массы, которые всегда сопровождали этот самый бум. Правда, когда-то я слушал доклад Станислава Львовского, одного из ведущих поэтов нового поколения, который как раз анализировал степень читательского успеха, скажем, поэзии 60-х годов и доказывал цифрами, что он сильно преувеличен и сильно мифологизирован. Но, тем не менее, он был.

С другой стороны, можно сказать, что, где бы ни выступали поэты новой плеяды - Барскова, Львовский, Степанова, Фанайлова и другие поэты этого круга, - аудитории полны. Правда, это университетские аудитории, а отнюдь не стадионы.

- Ты имеешь в виду в Америке, например?

Да нет, везде, в России тоже, когда они выступают в «Порядке слов» или в московских клубах, аудитории собираются, у них не бывает пустых залов, у них есть читатель. Просто, конечно же, этот читатель - не массовый, не тот же самый читатель, который голосует за Путина. Пресловутые 86% читают какую-то другую литературу, причем эта литература и составляет мейнстрим, который (возвращаясь к начатому разговору) устраивает массового читателя именно благодаря своей явной или скрытой трансцендентной ориентации.

Литература же, которая сознательно отказывается от поиска трансцендентных оправданий, идет против читательских ожиданий и требует известной интеллектуальной подготовки. Впрочем, последний критерий мне не кажется очень существенным, потому что, допустим, в 70-е годы трудно было себе представить массовых читателей Бродского, а сегодня Бродский - по массовости аудитории - почти то же, что Евтушенко в 60-е. Сложность новой поэзии - преходящий фактор, и я не удивлюсь, если через 10 лет о поэзии Марии Степановой скажут «прозрачная, как слеза»…

…Словом, то, что происходило в андеграунде, не пропало и получило продолжение, но отнюдь не по всему культурному полю, и это удивительно симметрично политической ситуации, которую мы все наблюдаем.

На самом деле да, то есть это примерно созвучно моим мыслям и соображениям. Мне кажется, что, помимо иллюзии конца литературоцентризма, в 90-е годы еще казалось, что андеграунд, то есть те, кто был, условно говоря, маргиналами, демаргинализировались, стали истеблишментом… И это опять очень похоже на политическую ситуацию. Получается, по Бурдье, гомология поля литературы и поля власти… В какой-то момент возникло ощущение, что те цели, которые исторически ставили себе некоторые «мы» (западники, либералы), достигнуты.

Но вот в 2013 году ты пишешь статью «Пейзаж перед», в которой ты описываешь совершенно противоположные процессы: ощущение того, что «мы» чуть не победили, куда-то растворилось, ушло. По поводу политики у нас там будут какие-то готовые ответы, а вот что случилось в литературе?

Я не считаю, что в 90-е годы было триумфалистское ощущение. Я помню, как критик Лев Аннинский жаловался, что если в 70-е годы он писал статью и она выходила в «Литгазете», то он становился популярен, как поп-звезда. А теперь он может написать все, что угодно, но никто этого не прочитает.

Либеральная (в широком смысле) литература жила именно в силу скрытой или явной политической остроты, а когда вся ее повестка была в той или иной степени реализована, возникло ощущение, что «мы» оказались не у дел, «мы» никому не нужны. Например, толстые журналы выживали в 90-е годы только благодаря Соросу, который обеспечивал им библиотечную подписку. Вообще, если говорить о толстых журналах, то они упустили какой-то очень важный момент, почему-то решив, что они должны выступать в роли консервирующего фермента литературы. Но они не поняли, что этим консервирующим ферментом является массовая культура, которая воспринималась тогда вообще как антикультурный феномен. Как сейчас видится, такое представление ошибочно: популярная культура или же просто мейнстрим - это и есть «фиксатор» процесса. Это такой культурный тыл, куда отплывают те модели, которые уже себя отработали на переднем краю. Кто бы сказал 30 лет назад, что Дина Рубина будет продаваться массовыми тиражами? Она воспринималась как автор эмигрантской женской прозы, а это довольно узкий сегмент рынка. И вдруг Дина Рубина - это феномен массовой культуры. На границе массовой культуры также балансируют, допустим, Татьяна Толстая или Улицкая, которые еще совсем недавно воспринимались как вполне экспериментальные авторы.

Журналы оказались более эстетически совершенным (хотя сам этот критерий мне сейчас кажется вполне сомнительным) дублером массовой культуры. Причем дублером неудачным, именно потому что позиция, где воспроизводится уже известное, уже истеблишированное, в современной культуре уже занята. Журналы же должны стать местом, где идет самый острый, самый рискованный, самый скандальный поиск.

Этот поиск стал происходить в малых журналах, какие-то из них поднялись, какие-то из них пропали, но, конечно, это огромное упущение, что этот поиск практически сошел на нет на площадках больших журналов.

Ты хочешь сказать, что толстые журналы, тем не менее, удержали за собой свою главную функцию - быть институциональным стержнем, костяком литературного процесса?

Нет, они ее потеряли, по-моему. Костяком литературы стало то, что продается в книжных супермаркетах, и то, что продается в книжных супермаркетах, как оказалось, ничем особенно не отличается от того, что печатается в толстых журналах. А если этого отличия нет, то в чем же тогда уникальная культурная функция журналов? Мне как литератору, выросшему в мире толстых журналов, это очень больно наблюдать.

Мы, кажется, ушли в сторону от поставленного мной вопроса. Почему наша литература никуда не движется, крутится вокруг одной и той же проблематики?

С моей колокольни, причина в том, что - не в самой литературе, а в ее институциях (таких как толстые журналы) - не произошло смены литературных поколений. Поколение, которое было на переднем краю литературы в конце 80-х, должно было понять, что нельзя печатать то же самое, что им казалось интересным 10, а теперь уже 20 лет назад, и нельзя доверять своему вкусу, потому что вкус - это культурно-исторический конструкт и нет никакого абсолютного критерия вкуса. И нужно было доверять людям, чьи вкусы не были близки, надо было идти на союзы с теми, кто казался неправильным, недостаточно эстетически совершенным, допустим, или даже просто уступить им место. И если бы это произошло, поле современной русской литературы, возможно, выглядело бы по-другому.

Но ведь все равно наличие мейнстрима в литературе социально значимо. Оно важно с «внешней» точки зрения… То есть такой, которая не ангажирована определенной позицией - позицией «игрока» на литературном поле, который вообще не рассматривает явления, не соответствующие его вкусу.

Это важно, конечно, но за счет чего формируется мейнстрим просто с эстетической точки зрения? Мейнстрим формируется за счет всегда подвижной комбинации узнаваемого и нового, то есть за счет ресайклинга знакомых моделей и некоторого их сдвига. Какие каналы в литературном поле для этого существуют?

«Позиция игрока», о которой ты говоришь, - это идеальная позиция главного редактора журнала. Сейчас, глядя на толстожурнальный текст, невозможно сказать, где он был напечатан - в «Октябре», «Новом мире», «Знамени» или «Дружбе народов»? Разница между их эстетической, идеологической, политической, какой угодно позицией настолько минимальна, настолько неосязаема, что она уже не имеет значения. И это полностью противоречит идее журнала. У журнала должна быть линия, как политическая, так и эстетическая. Журнал должен позволять себе вещи, которые зависимый от продаж издатель позволить себе не может.

- То есть журнал - это более радикальная институция, чем издательство?

И более того, в России все-таки толстые журналы - это действительно институция. За ней стоит не только неосязаемая традиция, но и вполне реальная культурная инерция - привычка интеллигентов нескольких поколений следить за тем, что появляется в журналах. А это бесценная - даже в рыночных терминах - категория. И эта институционная инерция была потеряна. Эта проблема - часть системного кризиса, о котором мы говорим.

Конечно, мы должны признать, что Интернет дает новый поворот сюжета. Быть может, журнал в старом смысле теперь уже не нужен. Достаточно журнала автора в социальных сетях. Мы все подписаны на Фейсбуке на любимых поэтов и получаем их новые стихотворения в режиме реального времени.

В статье «Пейзаж перед», о которой ты упоминала, я писал о грядущем размежевании между литературой, которая стремится к «простоте», и литературой, которую я назвал «сложной». Так вот, эта простота обязательно связана с неотрадиционализмом. И прогноз вполне оправдался: те писатели, которые тяготеют к полюсу простоты, оказались в общем и в политически не близком нам лагере.

- Является ли связка традиционалистской модели литературы и консервативной политики обязательной?

Думаю, нет. Существует масса исключений. Хотя часто так и происходит, все-таки, к счастью, мы имеем дело не с молекулами, а с живыми людьми. Для меня лично особенно драматичным оказалось то, что многие литераторы, которых мы считали экспериментаторами, политически оказались опять-таки в консервативном лагере.

Это связано с тем, что до 2014-го и даже до 11-го года либерализм определялся отношением к Сталину, к национализму, к Западу в широко принятом смысле, но не, допустим, к геям, гендерным проблемам, к проблемам мигрантов или месту религии в современной культуре (многие либералы вполне искренне связывали себя с религией, более того, в позднесоветское время это был жест оппозиционности).

После 11-12-го года, после разгона протестного движения все эти, казалось бы, чисто культурные, культурно-психологические ценности приобрели острополитический смысл и стали точками размежевания. Это разделение, разумеется, коснулось и литературы. Я подчеркиваю это потому, что одной из иллюзий, скажем, андеграунда, было то, что литература может быть аполитичным искусством.

Причем это была довольно агрессивная иллюзия, как и та иллюзия, что нам не нужен читатель, мы сами по себе ценны.

В 70-е годы эта аполитичность имела политический смысл, именно потому что доминирующая идеология требовала от писателя активной политической позиции, то есть лояльности. И значит, отказ от политичности был жестом открытого нонконформизма.

Но сегодня литература связана с политикой, именно потому что, как ты сказала, по Бурдье, в литературе обсуждается вопрос о символической власти и она сама по себе является полем борьбы за символическую власть. Вся русская политика, как заведенная, вертится вокруг символических ценностей. По крайней мере в российской политике последних пяти лет символическое явно доминирует над прагматическим: что угодно - от ареста Pussy Riot до захвата Крыма и войны в Украине, от георгиевских ленточек до концерта в Пальмире - все мотивируется именно символическими ценностями. В этом собственно и состоит литературоцентризм современного российского общества - то, с чего мы начали разговор.

- …Когда шла вся эта история с Крымом, появились люди, которые стали рассказывать о том, как они отдыхали в Крыму, какие сентиментальные ценности у них связаны с Крымом и как у них это нельзя отнять… Именно таким образом мотивировались вполне реальные политические акции со всеми их широкомасштабными последствиями. И за что мы ни возьмемся, за что мы ни схватимся, мы увидим, что в российской политике последних лет, как это ни смешно, не хватает прагматики, но зато с избытком символизма. Те разборки, которые происходят в литературе, имеют самое непосредственное отношение к политике потому, что политика совершается именно на этом - символическом - поле.

Но ведь фактически тем ресурсом символической власти, которым политика может пользоваться и который очень хорошо работает, проверен, является все-таки не литература, а медиа. А каким образом современная отечественная литература, спрос на которую ничтожен, может быть таким ресурсом?

Речь не идет о воздействии литературы на читателя: это воздействие действительно происходит главным образом через «телевизор». Речь идет о гомологии, как ты сама и сказала, ссылаясь на Бурдье: то, что происходит в литературе, действительно довольно точно отражает то, что происходит в обществе.

Отражает, но не влияет… Не в этом ли уникальность современной литературной ситуации? Раньше ведь это влияние было?

Ну, это тоже спорный тезис.

- Я имею в виду классическую модель, времена Чернышевского, Добролюбова, Писарева.

Это было воздействие на образованный класс, и только на образованный класс.

- Но именно образованный класс был тем самым классом, который принимает решения. А что теперь?

Теперь образованный класс почти не читает современную литературу, но это неважно. Я говорю о другом. Гомология состоит в том, что литература - это почти лаборатория, научный институт, в котором проверяются на устойчивость те самые ценности, которые затем точно так же в таком же комплекте выплескиваются в медиа, и уже там начинают себя транслировать и усиливать.

Литература в этом смысле - это существующая параллельно обществу, но действующая и каким-то образом связанная с ним, его модель. Поэтому, исследуя литературу, мы можем предсказывать какие-то вещи. Другое дело, что раньше воздействие этой модели на общество происходило напрямую, а сейчас опосредуется через медийные каналы. Но я не уверен, что «раньше» было именно так.

Другое дело, что в России политические перемены осуществляются очень тонким слоем элиты, но тогда то, что читает и читает ли народная масса, тоже не имеет значения.

Давай попытаемся сложить картинку, как она вырисовывается из нашего разговора. Во-первых, литература ни на кого толком не влияет и не может повлиять. Во-вторых, Россия как была литературоцентричной страной, так в общем и остается.

Еще раз говорю, литературоцентричность в данном случае - это расширительное понятие просто за неимением другого термина, литературоцентризм в данном случае - это просто проявление постоянной ориентации на символическое и трансцендентное.

И в-третьих, несмотря на первые два пункта (или наоборот, в продолжение их), наши партия и правительство готовы вкладывать в литературу усилия и средства, что продемонстрировал прошедший «Год литературы»… Как ты думаешь, каков символический смысл этой акции? Есть ли он? На что здесь нужно обратить особое внимание?

Эти правительственные литературные акции достаточно широко захватывают литературу, не исключая и бывший андеграунд. В списки имен, захваченных в орбиту официальных «торжеств», попадают и Бродский, и Солженицын, и Набоков, и Мандельштам… То есть так называемый государственный канал русской литературы явно расширили за счет тех, кто был исключен в советское время. И Ахматова, конечно же.

- Эмблему «Года литературы» мы помним.

Я вижу здесь две если не цели, то подоплеки, скажем так. Первая - государство декларирует себя как бы промоутером и спонсором литературы, которая уже стала ресурсом неотрадиционализма, несмотря на включение в новый канон модернистов. Но модернистов из числа неоклассиков. Ни Хармсу, ни Хлебникову, ни Пригову в этом каноне места не нашлось.

- Например, Мандельштам - мы никак не можем сказать, что это традиционалистская поэтическая стратегия.

Неоклассика, не надо огрублять, это была неоклассика, именно так она воспринималась в 20–30-е годы… Интересно то, что за исключением Маяковского, который если и присутствует, то только по инерции, идущей от советской школьной программы, авангард в этом новом каноне минимизирован. В изобразительном искусстве не так, конечно, все-таки в изобразительном искусстве от Малевича никуда не деться, и ясно, что авангард - самое дорогое, что есть на русском рынке.

- Здесь действительно символический капитал переходит в материальный.

Конечно, это играет роль. А вот в литературе с авангардистами было всегда очень плохо. Они в этот канон не допущены, именно потому что связаны с революционным наследием, потому что все это авангардное - постоянный бунт, протест, подрыв всякого рода традиционных систем и ценностей. Авангард явно не вписывается в систему. Этот новый «неотрадиционализм» в данном случае подпер авторитет литературы.

С другой же стороны, нынешняя власть очень беспокоится о своем имидже - гораздо больше, чем даже в советское время, в которое тоже вполне заботились об этих вещах.

- Это связано с той символической доминантой, о которой ты говорил.

Разумеется. Поэтому частью этого имиджа становится забота о литературе: мы не преследуем литературу, а исследуем, поддерживаем, подкармливаем. Где еще есть государственная программа развития литературы, где еще президент высказывается о том, какие произведения нужно или не нужно читать в средней школе? А в России это вопрос политический.

И это тоже нельзя сбрасывать со счетов. И в 20-е, и в 30-е, и в 70-е годы власть очень активно подкупала литераторов, подкупала не только буквально - высокими гонорарами, - но и возможностями, публикациями, поездками, доступом к тому, что иначе недоступно, а литератор, как мы знаем, - человек ранимый, тщеславный, падкий на лесть, и в общем это не такая уж трудная добыча. Если бы Хрущев сделал Солженицына председателем комитета по Ленинской премии, может быть, жизнь последнего сложилась бы иначе. Не скажу - лучше, и не факт, что Солженицын согласился бы.

Власть и сейчас продолжает заниматься этой «покупкой» писателя, способствуя лояльным писателям, лоялистским стратегиям?

Конечно, и не стоит это сбрасывать со счетов. Имплицитная политизация литературы становится все более и более эксплицитной. И эти тенденции будут усиливаться.

Теперь, если ты хочешь быть действующей фигурой на литературном поле, тебе придется заявлять о своей политической позиции в той или иной декларативной форме?

- …И работать с реальными политическими ценностями и проблемами. Но я не призываю, конечно, никого писать агитки, ни в коем случае. Но и Набоков, и Мандельштам были глубоко политическими писателями, то есть думали политически и выражали это потом в системе образов и идей, которая была им органически близка. А те, кто перешел на прямой политический язык, либо погибли, либо сломались и потеряли себя. То есть сегодня, мне кажется, самая главная проблема заключается в том, как политика будет выражать себя через литературу. И именно проблематизация трансцендентной парадигмы - это, в моем понимании, единственный способ выскочить из заколдованного круга проблем и ситуаций, избежать повторения того, что уже происходило с литературой в нашей истории.

Инструкция

для тех, кто собирается отвечать на любой вопрос,

связанный с характеристикой ситуации в современной литературе

1. Кому и зачем нужна эта инструкция

Поскольку в мире становится всё больше средств массовой информации (что не в последнюю очередь связано с нарастающей популярностью профессии журналиста - особенно тогда, когда новостей становится всё меньше), то в мире делается всё больше тех, у кого имеет смысл взять интервью. И, если уж до сих пор сфера литературного художественного творчества не почила с миром, то она иногда подпадает под внимательные взгляды журналистов.

Нет ничего более консервативного, чем процедура отправления двух древнейших профессий - проституции и журналистики, где с течением веков мало что изменилось. И поскольку речь пойдёт не о первой, но о второй, напомним, что самая популярная форма обращения журналиста к тому или иному интересующему его лицу - это интервью. И чем больше средств массовой информации, тем больше требуется признанных писателей, равно как и новых писателей, которых “откроет” публике то или иное средство массовой информации, тем большему числу людей приходится выступать с трибуны того или иного средства массовой информации - в качестве писателя, литературного критика или эксперта - отвечая на вопросы журналистов. Одним из излюбленных вопросов журналистов в таких случаях, помимо вопроса о творческих планах, о выписывании под видом героев самого себя и своих знакомых, равно как и вопроса о соотношении личной жизни с творчеством, является вопрос, касающийся современной ситуации в литературе. Он имеет множество видов и выступает под разными личинами, но смысл его приблизительно один и тот же: как бы Вы охарактеризовали ситуацию в современной литературе? Что такое современная литература? Какое место Вы отводите себе в современной литературе? и т.д. Ранее каждый, на свой страх и риск выпутывался в ответе на этот вопрос, блуждая в тёмной комнате неизвестного дома, блуждая с завязанными глазами и натыкаясь на каверзные подоплеки, таящиеся в вопросах журналистов. Но, сегодня, когда журналистов всё больше и больше, а подоплек всё меньше и меньше, равно как и всё больше и больше тех, кто вынужден - желает он того или нет - отвечать на вопросы этого рода, мы решили восполнить этот вопиющий пробел, несколько стандартизировав процедуру.

Нижеследующая инструкция предназначается для облегчения ответа на вопрос о современной литературной ситуации. Советуем тем, кому завтра предстоит интервью, ознакомится с ней, чтобы хорошенько подготовиться к ответу. Советуем тем, кто уже отвечал на этот вопрос, ознакомится со своим прошлым ответом, дабы не допускать типичных промахов в будущем. Советуем тем, кто уже является писателем, но у кого пока ещё не берут интервью, ознакомиться с инструкцией, потому что интервью могут взять в самом неожиданном и оригинальном месте, застигнув вас врасплох. Советуем также тем, кто ещё не является писателем, ознакомиться с инструкцией, потому что писателями они могут стать в совершенно неожиданной и оригинальной ситуации - чем больше средств массовой информации, тем выше необходимость признавать писательские заслуги за всё менее имеющие к литературной деятельности достижения. В общем, следует быть начеку. Надеемся, что наша инструкция закроет этот вопиющий пробел в существующем положении дел современной литературной ситуации, и вы всегда будете готовы ответить журналисту на вопрос, её касающийся, даже если он подкрадётся к вам посреди ночи, чтобы получить от вас ответ, на который вы сами не рассчитывали.

Следует уточнить, что иногда журналисты спрашивают не о ситуации в литературе вообще, но о какой-то конкретной ситуации (в городе, селе, клубе и т.д.). Несмотря на то, что наша инструкция рассчитана более на ответы о ситуации вообще, тем не менее, её - при надлежащем внимании - можно использовать и для ответа на конкретные вопросы. Однако, процедура конкретизации ответа в соответствии с вопросом не входит в цели данной инструкции. Напоминаем, что, в любом случае, на каждый конкретный вопрос можно давать общие ответы.

2. Структура данной инструкции

Данная инструкция состоит из двух частей. В первой части, которую следует считать поясняющей , мы расскажем о том, как пользоваться второй частью. Во второй части, которую следует назвать практической , мы дадим несколько готовых ответов на вопрос о ситуации в современной литературе. Соответственно, первая часть поясняет, как можно использовать эти ответы в зависимости от необходимости, ситуации, темперамента, характера, времени, места, климата, пола, возраста, сексуальной ориентации, роста, размера ноги, цвета глаз, длины ногтей и волос, тембра голоса и его всевозможных интонаций, и т.д.

I . Поясняющая часть инструкции

I . I . От чего и как следует отказаться в случае лучшего ответа

Тот, кто желал бы приступить к ответу на вопрос о современной литературе, в лучшем случае должен был бы позаботиться - перед самим ответом - о понимании того, что есть современность, литература, и какая у них может быть ситуация.

Это следовало бы сделать, невзирая на огромное обилие сведений, статей и книг о современности в двух её смыслах (modernityи contemporary), об их отличии друг от друга (в том смысле, например, что modernity- это имя собственное исторической эпохи, которая уже кончилась, а contemporary- это та эпоха, которая сейчас идёт, независимо от того, как её именовать). Не взирать на это обилие достаточно просто - для этого всё это можно просто не читать. Дело осложняется тем, что существуют люди, которым проще читать, чем не читать. Но и в этом случае они могут перебороть себя, достаточно посетить юбилей родственников, навестить родителей, купить домик в деревне или отечественный автомобиль, равно как и обратиться в соответствующие службы, которые всегда найдут, чем занять вас, чтобы вы не читали этих книг о современности в различных её смыслах.

Также следует понимать вопрос, невзирая на всегда готовый к нашим услугам расхожий (общераспространённый до степени общепризнанности ) смысл “современности”, неясные очертания коего (а у всего расхожего очертания всегда туманны) варьируются между тем, что на слуху (на глазу, на языке, на прочих местах человеческого организма), тем, что модно и о чём говорят , что это - современно и тем, что и так понятно что это - современно, а это - нет . И, если книги о том, что такое современность ещё можно проигнорировать, не читая их, то от расхожего представления о современности не так-то просто избавиться, не говоря уже о невозможности его банального “незамечания” (“невзирания”). Почему же? Потому что оно нам принадлежит гораздо меньше, чем мы ему.

В лучшем случае (в случае лучшего ответа) речь не идёт о намеренном отрицании, игнорировании, уничтожении, но - лишь о собственном понимании современной литературы и её ситуации тем, кто о ней собирается высказаться. Но, может показаться, что собственное понимание какое-то деструктивное (отказаться от этого, не взирать на другое - сплошь отрицания), а потому позитивно настроенный человек может попытаться отвечать на вопрос без этого деструктивного понимания. Назовём непонимающий ответ позитивным .

I . II . О позитивном и подлинно позитивном ответах

Попробуем настроиться на позитивную волну. Понимать - это, как известно, от слова “поймать”, а также очень близко к “принять”. Рецепт позитивного ответа очень прост: берём что-то из расхожих представлений и выдаём в качестве своего ответа , а далее действует схема, по убедительности своего позитивного настроя равная формуле Декарта: если я это сказал, значит, я так и понимаю .

Этот подход даёт, порою, поразительные результаты, ибо чаще всего можно услышать от себя нечто вроде “ух ты! а я никогда и не думал, что я всегда так думал”. Не то ли это автоматическое письмо, на волшебную методу коего так уповали некоторые литераторы первой половины ХХ века?

Однако, для совсем уж позитивного ответа не стоит так повышать планку интеллектуальных требований, приводя для улова позитивной волны какие-то условия (если сказал, значит понял ). Подлинная позитивность безусловна и непосредственна как младенец, она не должна думать, тем более использовать эту схему импликации (если - то). В случае подлинной позитивности отвечающий сразу же приступает к описанию и характеристикам современной литературной ситуации, пропуская в качестве “само собою разумеющегося” понимание того, а что же это, собственно, такое ? Журналист в таком случае оказывается польщён тем, что и ему, задающему вопрос, отвечающий приписывает полное понимание, а потому, скорее всего, уточнять вопрос дополнительными каверзами не будет. Пример: “что вы скажете о современной литературной ситуации?”, ответ: “всё плохо” или “всё замечательно”, и тогда можно приступать к следующему вопросу).

Таким образом, наша инструкция заканчивается для тех, кто готов отвечать позитивно и подлинно позитивно на вопрос о современной литературной ситуации (чем, кстати, объясняется её невеликий тираж).

Заметьте: понимание того, а что же это, собственно такое - современная литературная ситуация - не предполагает единственно верного ответа на все времена и на всех людей , однако он предполагает, что собеседник понимает вопрос, а это значит: есть то, о чём спрашивается , и отвечающий понимает это . Таким образом, наша инструкция возвращается к тем, кто желает понимать то, о чём он говорит.

I . III . Понятое всегда неузнаваемо самим понимающим

Понять вопрос - это значит проделать большую работу по осмыслению предмета вопроса, которая, в первую очередь, состоит не в том, чтобы найти нечто, принять и пересказать в качестве своего. Понять - это, как минимум, понять, что нами всегда уже нечто принято , и мы всегда уже что-то готовы бездумно воспроизвести , либо отдавая себе в этом отчёт, либо нет (позитивный и подлинно позитивный случаи ответа, см. п. I . II . данной инструкции). И понять - это значит понять, что бездумное воспроизведение нами уже принятого гораздо легче , чем собственное понимание. То есть: легче ответить на сложный вопрос, чем думать над ответом на него .

Таким образом, понять вопрос самому - это, в первую очередь, суметь поставить под сомнение принятое нами без нашего согласия заранее и готовое сорваться с наших губ в качестве ответа. У понятого, поэтому, всегда неузнанный никем вид - в первую очередь, неузнанный самим понимающим . Проверить это достаточно просто: когда мы открываем для себя что-то новое, и неуверенно его высказываем в кругу наших друзей, то среди них всегда найдётся тот, кто скажет, что “это и так понятно” (причём настолько, что не стоило об этом даже говорить), а другой скажет, что ты всегда только об этом и говорил, и потому непонятно, почему ты теперь так не уверен в себе; другое дело, что журналист должен делать вид, что он тот ваш знакомый, которому интересно любое сорвавшееся с ваших губ слово, будь то даже проклятие.

I . IV . Различие ответственности за высказывание и отчёта за него

В случае позитивного ответа на вопрос о литературной ситуации на передающем расхожее представление лежит лишь отчёт о том, что он его передаёт, но никакой ответственности не имеется;

В случае подлинно позитивного ответа на вопрос о литературной ситуации на передающем расхожее представление не лежит ни отчёта, ни ответственности, поскольку он подлинно позитивен.

Ответственность за высказывание появляется там, где ставится вопрос об источнике высказывания не как о стороннем самому высказывающемуся (тогда он лишь передатчик), но о самом себе как об этом самом источнике - независимо от того, говорил ли так кто прежде или нет .

I . V . О том, как важно после воспроизведения банальности, добавлять “имхо”

Сотни и сотни лиц говорят банальные вещи, которых не понимают (ни их, ни того, о чём они говорят) - и по тому, как именно они говорят, видно насколько они не понимают того, что говорят. Эти позитивные ответы характеризуют их не только в качестве фигуры интервью, но и в качестве писателей - они воистину позитивны. Когда они говорят эти вещи, они выдают их за свои мысли: “я так думаю”, “по крайней мере, я так считаю”, или, куда более лаконичная форма: “имхо”. Однако в данном случае это фальшивое замыкание на себе расхожего и лишь передаваемого тобой мнения есть именно ясное указание на то, что источник моего высказывания - не я , и, тем не менее, такое же ясное указание на то, что источник этот чувствуется , и, более того, обладает потрясающей силой наделять владеющего им статусом Творческой Личности. Чем выше степень банальности высказывания, под которым ставят слова “я так думаю”, тем сильнее примыкание к сакральному кругу Творческих Личностей , очень близким к кругу подлинно позитивных людей.

Также можно пойти обратным путём: узнать о том, что уже говорили Творческие Личности и передавать это в качестве своих слов. Велика вероятность, что их слова, сказанные вами, будут признаны за ваши собственные, и вы прослывёте Творческой Личностью. В этом случае не нарушаются никакие авторские права, поскольку не менее велика вероятность того, что их слова, которые вы прочли и взяли себе, они тоже где-то уже прочли и тоже взяли себе. Кроме того, если журналист уже знает, что эти слова - не ваши, то он тем более проникнется к вам уважением, поскольку вы произносите те слова, которые говорят только настоящие Творческие и подлинно позитивные люди, причём произносите в качестве своих.

I . VI . Какое-то длинное предложение,

которые мы не поняли, но в котором речь идёт о деле литературы ,

и, кроме того, осуществляется логический переход к дальнейшему,

а потому мы решили его оставить в инструкции,

обособив в отдельный пункт

После всего сказанного, следует обратиться к тому, что займёт практическую часть инструкции: к расхожим предпосылкам и мнениям , из коих исходят как из очевидных (и тем легче распространяются они в своей непродуманности и непонятости - в самом деле, если “это так и есть”, то зачем над этим ещё думать?), но каковые - тем, кто желает дать лучший ответ - следовало бы поставить под сомнение: не для того, чтобы смастерить что-то своё вопреки всем, но хотя бы для того, чтобы начать сознавать сложность - нет, не литературной ситуации в современности, и не современной литературы сегодня, но - самого дела литературы .

I . VII . Характеристика перечня практической части

Эти, якобы очевидные предпосылки большей части безотчётных высказываний, передающих “общее мнение” приводятся в части второй (практической) нашей инструкции безо всякой систематизации и без претензии на полноту. Единственно доступный нашему разумению критерий, который мы смогли обнаружить в этом перечне - это следование от большей распространённости в самом начале к более случайному употреблению в конце списка, хотя и это весьма условно.

Изначально перечень содержал более тысячи пунктов, но ради компактности данной инструкции, мы ограничились только ста положениями. Кому этого покажется мало, могут приступить - после прочтения сотого положения к прочтению первого, или выбирать их наугад - до тех пор, пока не запомнят их наизусть. Ещё до этого момента ум читателя начнёт формировать автоматически всё новые и новые пункты, и здесь уже надо будет сожалеть не столько о неполноте списка на бумаге, сколько о его чрезмерности в собственной голове.

Этот перечень не преследует целей какого-то “разоблачения”. Мы рекомендуем попытаться поставить их под сомнение тому, кто их у себя обнаружит. Обратите внимание на эту мягкую форму: “рекомендуем попытаться”, ибо действительно поставить их под сомнение очень сложно; поначалу будет казаться, что сомневающийся оказался в неведомом лесу, в мире без указателей, и сразу же захочется из него убежать, что многие “попытавшиеся” тут же и сделают, сказав себе: “ну да, непонятно зачем в данной инструкции эти положения названы предрассудками - ведь всё так и есть”.

В самом деле, кто же предпочтёт неуют ответственного понимания стерильной (и в подлинно позитивном случае - совершенно смутной) передаче разного рода банальностей, в коих и так уютно?

I . VIII . Отступление о способности сомнения

Напоминаем, вам, что сомнение - это не разоблачение, и служит лишь целям собственного понимания. Кроме того, неуютность подлинного сомнения не сможет быть всеми испробована в полной мере, поскольку, если каждый из нас готов усомниться во всём, в чём угодно, то далеко не каждый готов на сомнение в себе. А именно с этого - с того, что я уже готов считать своим то, что мне не принадлежит, а потому мне следует усомниться в том, что мне же легче выдать за своё, именно с этого всё и начинается. И потому будет казаться, что сомнение в этих, так легко находящихся элементах, - это саморазрушение и потеря всех возможных координат. Но то, что на деле выглядит разрушением себя, на деле есть очищение от чуждого себе и попытка подступиться к себе впервые. Но кому нужен он сам, если можно без него обойтись? Тем более, если ты - писатель, и можешь легко и безболезненно подвергать сомнению всё вокруг, а вместо себя - выдавать всегда подлинно позитивные ответы, узнаваемые журналистами и вписывающие тебя в круг Творческих Личностей?

I . IX . Напоминание о предмете данной инструкции

У каждого из изложенных в практической части инструкции предрассудков есть множество протагонистов. Как становится понятно из нашей инструкции, какие-то из этих протагонистов - подлинно позитивные люди, какие-то - люди, дающие себе отчёт, и потому позитивные, какие-то даже принадлежат к сонму Творческих Людей. Однако мы не называем их имен, поскольку ни одно из этих мнений и предположений, которыми руководствуются при ответе на вопрос о современной литературной ситуации, не является собственным пониманием ни одного из этих людей . Ведь одним из признаков подлинного понимания является постановка вопроса и невозможность одним высказыванием покрыть всю предметную область вопроса. Если бы мы приводили здесь имена наиболее известных протагонистов, то, после только что сказанного, это выглядело бы так, будто мы хотим их упрекнуть в непонимании. Но разве такое ставится в упрёк? В упрёк ставится скверный поступок, несносный характер, чесночный запах изо рта (почему именно он?), липкие ладони, но кто же ставит в упрёк другим то, что человек предпочёл что-то не понимать? Или даже, что человек не понял, что он предпочёл не понимать там, где следовало бы понимать? В деле понимания презумпция невиновности работает лучше, чем в уголовном процессе.

Кроме того, не стоит забывать, что нас интересует предмет - современная литературная ситуация, предмет, а не люди. Предмет этот, впрочем, задействует людей лишь постольку, поскольку они сами о нём (или думают, что сами) специально говорят, берутся поучать других и ещё умудряются на этом зарабатывать себе символический капитал. Причины этого явления нами подробно рассмотрены в п.1 данной инструкции, где каждому очевидно, что писатели не одни повинны в том, что этот предмет существует.

I . X . Понять - это значит изменить ситуацию

I . XI . Чужие слова о том же самом

Может быть по ошибке, а может быть и по лени найдутся те позитивные люди, кто дочитав нашу инструкцию до данного места, тут же задаст контрвопрос: “чем же это понимание может помочь?” и тут же дадут на него подлинно позитивный ответ: “ведь очевидно, что понимай - не понимай, всё остаётся тем же самым”. Мы здесь воспользуемся их же оружием, и приведём чужие слова из Нобелевской речи, произнесённой в 1989 году Камило Хосе Селой:

“И если мы хотим быть свободными, мы будем строить наш мир примерно так же, как если бы мы уже были свободны”.

Тот, кто не понимает, чем может нам помочь понимание, не понимает пока ещё, что такое понимание, хотя и действует и говорит так, будто уже всё понятно . Наша инструкция призвана избавить её внимательного читателя от этого лишнего “будто”.

I . XII . Способы использования практической части

Существует четыре способа использования практической части данной инструкции, соответственно которым можно выделить четыре типа читателей её. Первые два способа мы называем - в соответствии с принятой в данной инструкции классификацией - позитивными , вторые два - понимающими . Кроме того, имеется ещё особый способ , касающийся изобретения манифестов .

I . XIII . Позитивные способы использования практической части

1. При быстром, беглом чтении вооружиться одним, несколькими или всеми положениями практической части. Способ такого чтения характерен для типа “свиньи”, поскольку это животное всеядно, но, при наличии более благополучных вариантов, свинья, как и любое другое разумное животное, предпочтёт то, что наиболее соответствует её внутреннему миру и что ей сейчас хочется больше всего.

2. Прочитать все пункты подряд и сделать вывод, что современная литература, как и ситуация в ней - полифонична, мультикультурна и т.д. Способ такого чтения характерен для типа “лампочки”, поскольку об неё ночью бьются ночные мотыльки разных видов, но ей эти мотыльки остаются как до самой себя, то есть - до лампочки. Лампочка освещает всё вокруг, но с таким же успехом она может освётить и любое другое вокруг.

I . XIV . Понимающие способы использования практической части

3. Прочитать все пункты подряд и задуматься над тем, что разговор о современной литературе и о ситуации в современной литературе, который происходит с задействованием всех этих и подобных им пунктов, больше не имеет смысла, что он не может продолжаться в том же роде - и навсегда отказаться от него, заявляя, по меньшей мере, что здесь “всё - сложно” и “я не готов отвечать на этот вопрос”. Так отвечающий уже начинает отдавать себе отчёт в том, что с него спрашивают. Это будет подготовка к интервью куда более лучшая, чем бездумное воспроизведение пунктов из списка или подобных им. Такому способу чтения соответствует тип “игрока” - уход от ответа со ссылкой на сложность ситуации, “я так больше не играю”. Игрок отказывается играть там, где мухлюют, где очевидно наличие несостыковок в правилах игры, партийность и прочие вещи, составить впечатление о коих из прочтения списка практической части можно без особого труда.

4. Прочитать внимательно практическую часть, останавливаясь на каждом пункте, и пробуя извлечь предмет - ситуацию современной литературы - в применении к каждому из них, а именно - отказываясь принимать и понимать эту ситуацию так, как предлагают это данные тезисы. Если предмет - ситуация современной литературы - не извлечётся так, то следует его попробовать понять самому, или же навсегда признать его пустоту - и похоронить под хламом этих “общепризнанных положений”. Напоминаем, что в данном случае, параллельно внимательному чтению этих пунктов, будет совершаться работа по извлечению себя , похороненного под хламом этих - и бесчисленного множества других - “общепризнанных положений”. Такая работа наиболее соответствует подготовительному и сопроводительному этапу любой литературной деятельности, а потому мы назовём этот способ чтения - “писательским”.

I . XV . Особый способ использования: составить манифест

Нижеследующие положения можно использовать также и для составления литературных манифестов. В этом случае надо выбрать из списка то, что пришлось по вкусу - это будет основное положение , а затем - все остальные положения, которые не противоречат основному (традиционный манифест) или те, которые противоречат ему (авангардный манифест). Такому способу чтения соответствует тип настолько подлинно позитивный, что мы можем просто назвать его “невменяемым”, как и всякого, кто ещё до сих пор пишет манифесты литературных групп и до сих пор ещё не понял, что литература - это всегда дело одного человека, даже если он создаёт целый мир. Скорее даже наоборот: создать целый мир может только один человек. Объединение людей в литературе никогда ещё не создавала того, что было бы меньше каждого из них.

I . XVI . Обещания разработчиков

Разработчики данной инструкции признают несколько устарелый характер её бумажного носителя и просят прощения за то, что её следует читать и, что хуже, думать. Однако они надеются, что этот ущербный характер инструкции будет извинён тем обстоятельством, что она закрывает важнейший пробел в современной литературной ситуации. В свою очередь, они бросили все свои силы на программирование автоматического генератора ответов на вопрос о современной литературной ситуации, который будет доступен во всех без исключения мобильных устройствах, включая офисные калькуляторы, плееры, автомобильные навигаторы и даже счётчики такси, поскольку (см. п.1 данной инструкции) вопрос о современной ситуации в литературе может быть задан когда угодно и кем угодно, а наша цель - защитить неподготовленный ум современных литераторов, критиков и экспертов от яростной информационной атаки третьих лиц. Если кому-то покажется, что мы подошли к делу чересчур формально, и автоматический генератор будет выдавать безответственные ответы , то разработчики ответственно заявляют: именно такова их цель в идеале, потому как вопрос о современной литературной ситуации должен получать подлинно позитивные ответы, дабы современная литературная ситуация становилась с каждым днём всё лучше и лучше.

II . Практическая часть инструкции

1. Такого понятия, как “современная литература” не существует.

2. Современная литература хуже литературы прошлой.

3. Современная литература намного значительнее литературы прошлого.

4. Современная ситуация сильно отличается от ситуации прошлых времен, а потому сильно отличается от прошлых литератур литература современная.

5. Современная литература ничем не отличается от любой другой.

6. Литература прошлого ничем не может помочь литературе современной.

7. Современная литература всё - от начала и до конца - заимствует у литератур прошлого.

8. Современная литература должна искать свой собственный путь, лишь тогда она вступит в диалог с традицией.

9. Всё, чем располагает современная литература - это ресурсы литератур прошлого времени, из коих она - в свободной игре - формирует себя.

10. Современная литература выработала (вырабатывает, скоро непременно выработает) свой особый стиль, который мы назовём “стилем современной литературы” или даже “стилем эпохи”.

11. Современная литература располагает своим неподражаемым стилем, даже если она этого не знает.

12. Современная литература не располагает никаким стилем - не считать же таковым пёструю смесь из стилей предшествующих литератур, эклектика современности - это не стиль.

13. Современная литература умерла, ибо её никто не читает и она никому не нужна.

14. Современная литература живее всех живых, она на пороге расцвета и небывалого своего всплеска - нас вскоре ждёт эпоха литературного торжества.

15. Ситуация современной литературы характеризуется небывалой свободой - в темах, сюжетах, способах письма, каждый может делать что хочет, неограниченный поток творчества.

16. Современная литература очень жёстко ограничена в своих рамках достижениями прошлых эпох, а потому она вынуждена нетворчески повторять былое, бесконечно ремиксируя, перефразируя, составляя и делая римейки - по отношению к своим великим предшественницам.

17. Современная литература очень жёстко ограничена в своих рамках достижениями прошлых эпох, а потому она вынуждена искать своё собственное Я, пусть и узкое, ограниченное, но своё, потому что своё - это когда не чужое.

18. Современная литература должна отображать социальную действительность и верно передавать её.

19. Современная литература никому ничего не должна и она - свободный полёт фантазии, творчества и лишь в лучшем случае развлекает уставших серьёзных людей нашего мира.

20. Современная литература должна отвечать на социально-политические вызовы своего времени, разоблачая тупой конформизм, коррумпированность и безответственность властей, устаревшие устои, былые и сегодня уже лживые ценности.

21. Современная литература должна отвечать на социально-политические вызовы своего времени, разоблачая тех, кто разоблачает тупой конформизм, коррумпированность и безответственность властей, устаревшие устои, былые и сегодня уже лживые ценности.

22. Современная литература должна отвечать на социально-политические вызовы своего времени, поддерживая и восхваляя подлинные силы нашего времени: уютный конформизм, готовность к диалогу и человечность властей, незыблемые традиции и непреходящие ценности.

23. Современная литература должна отвечать на социально-политические вызовы своего времени, указывая образцы, поучая, направляя своих читателей.

24. Современная литература должна отвечать на социально-политические вызовы своего времени, то есть, в первую очередь, развлекать своих читателей.

25. Современная литература сосуществует среди других современных искусств - фотографии, кино, компьютерных игр и т.д. - и потому вынуждена учитывать их достижения, ассимилироваться, чтобы быть - собой, признанной, конкурентноспособной, вменяемой, просто быть и т.д.

26. Современная литература должна противостоять современным искусствам.

27. Современная литература должна игнорировать современные искусства.

28. Современная литература не современна.

29. Современная литература может быть только национальной, поскольку мы живём в эпоху глобализации, а литература - это средство формирования идентичности народа, его исторической памяти.

30. Современная литература может быть только интернациональной, поскольку мы живём в эпоху глобализации, а литература - это средство формирования идентичности народа, его исторической памяти.

31. Современная литература - это литература электронных форматов, она читается иначе и пишется иначе, чем прежняя.

32. Современная литература - это литература электронных форматов, а потому она свободна от авторского права: автор давно мёртв, теперь скончался и книжный носитель.

33. Современная литература живёт только потому, что она до сих пор не перешла на электронный формат и ценит бумажную книгу более всего.

34. Современная литература экспериментальна и авангардна.

35. Современная литература консервативна по своей сути.

36. Современная литература требует быстрого чтения, ибо сейчас время высоких скоростей.

37. Современная литература рассчитана на изысканного интеллектуала и эрудита, ибо сейчас выше уровень образования, чем когда-либо прежде.

49. Современная литература - это жёстко конкурирующая среда, но только для себя самой, а простым людям на неё наплевать.

50. Литературные премии показывают лучшее в современной литературе и работают на неё.

51. Литературные премии вообще не показатель для современной литературы и служат каким-то сторонним интересам.

52. Такие слова, как художник, творчество, произведение и другие из набора патетического лексикона позапрошлого века, в современной литературе неприемлемы; сейчас пришло время артобъектов, перформансов. проектов, не говоря уже о гипертекстах.

53. Ситуация современной литературы характеризуется тем, что мы вновь слышим такие важные слова как художник, творчество, произведение и другие, и хорошо, что в прошлое ушли все эти артобъекты, перформансы. проекты, не говоря уже о гипертекстах прошлого века.

54. Современную литературу уже не делают литераторы, она вся - сплошь и рядом - состоит из простых людей, пробующих себя на поприще письма.

64. Современная поэзия совершенно неритмична, не рифмуется и потому какую угодно дрянь можно выдать за литературу.

65. Современная поэзия совершенно неритмична, не рифмуется и потому уже не выдашь за литературу какую угодно дрянь.

66. Если бы кто-нибудь читал вслух современную литературу, то он убедился бы в её несостоятельности.

67. Если бы кто-нибудь читал вслух современную литературу, то он убедился бы в её превосходстве.

68. Современная литература характеризуется огромным количеством откровенно графоманских произведений, а потому очень легко выделить несколько выдающихся произведений на этом фоне.

69. Современная литература характеризуется огромным количеством откровенно графоманских произведений, а потому совершенно невозможно выделить какую-либо особенную не то что книгу, но даже тенденцию.

70. В современной литературной ситуации всё захватило несколько столичных кланов, а провинция погибает без государственных дотаций.

79. Сегодня, в современной литературе, совершился-таки отказ от постмодернистских всяких методов заумных, и, самое главное - никакого больше искусства ради искусства, это декадентство, ведущие к разжижению мозгов, а ныне всё должно говориться запросто, душевно.

80. Современная литература наконец-то отказалась от призраков душевности и простоты, и сегодня мы видим расцвет того, что раньше называли искусством ради искусства, не в последнюю очередь благодаря постмодернизму.

81. Современная литература - это я.

82. Современная литература - это кто угодно, но не я.

83. В современной литературе, как и во всех отраслях нашего общества, господствует жидомасонский заговор гомосексуальных чиновников.

84. Сегодня нашей литературы не видно, поскольку информационное пространство захламлено книгами зарубежных авторов, может быть, и хороших, но не наших.

85. Сегодня наша литература наконец-то вышла вперёд переводной - из зарубежных авторов продаются массово только классики.

86. Ни о какой современной литературе не может идти и речи, ведь достойные внимания тиражи кончились с собранием сочинений классиков марксизма-ленинизма.

87. Современная литература, как и всё современное, утратила подлинность, ощущение присутствия, и в ней только интеллектуальные игры да эрудиция.

88. Современная литература, если она подлинно современна, — это комиксы, анимэ и компьютерные игры.

89. Современная литература не угодна богам, но и боги не угодны современной литературе.

90. Современные литераторы далеки от того, что могло бы составить существо современной литературы.

91. Современная литература - это банановая кожура на дороге современного общества: даже если и больно, зато - смешно.

92. Чаще всего современная литература - это способ заявить о психологических отклонениях самих литераторов.

93. Читайте Льва Толстого.

94. Не читайте Льва Толстого.

95. Современная литература есть не что иное, как альтернативная версия того, что само по себе не может иметь альтернатив, и, как видите, положение её безнадёжно.

96. Современная литература - это оксюморон, такой же как и: Пелевин - писатель.

97. Современная литература - это здравый путь в безумие.

98. Современная литература - это безумный путь к здоровью.

100. Надо подумать.