Великая Отечественная война стала страшным испытанием для всего Советского Союза. Тяжелая работа велась на полях сражений и в тылу. Об этом мало кому известно, но с первых же дней войны, несмотря на всю сложность ситуации, в которой оказалось государство, проводилась эвакуация музеев и выставочных галерей страны. Нам бы хотелось рассказать о том, какими невероятными усилиями удалось спасти сокровища Эрмитажа во время блокады Ленинграда.

Эрмитаж был крупнейшим собранием художественных и исторических ценностей не только Советского Союза, но и Европы. По воспоминаниям Б.Б.Пиотровского, который был директором Эрмитажа с 1964 по 1990 год, приготовления к эвакуации музея были сделаны задолго до 22 июня 1941 года. Еще в 1939 году были отданы соответствующие распоряжения о подготовке фонда Эрмитажа к эвакуации. Для большей части экспонатов были изготовлены индивидуальные ящики, все было подписано и пронумеровано. Именно этот факт, по мнению специалистов, сыграл решающую роль в успешной эвакуации большинства экспонатов Эрмитажа.

Это кажется невероятным, но, судя по этим сведениям, руководство страны знало о готовящейся войне и заранее позаботилось о сохранении культурного наследия. Никакой паники и хаоса не было: в первый же день войны, 22 июня, все сотрудники Эрмитажа были вызваны в музей и была начата работа по подготовке ценностей к отправке. Картины снимались со стен и упаковывались в специальные ящики, крупные полотна вынимались из подрамников и накатывались на валы по несколько штук. Все это делалось максимально аккуратно и бережно, несмотря на важность и срочность, которая была присуща ситуации.

В те суровые годы директором Эрмитажа был академик И.А.Орбели, который и руководил всеми работами по эвакуации художественных ценностей. Помимо сотрудников самого музея, готовить экспонаты к отправке помогали сотни ленинградцев, которые любили Эрмитаж. По воспоминаниям И.А.Орбели, «…все принимали участие в упаковке, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки…К еде и отдыху этих людей приходилось принуждать приказом. Им Эрмитаж был дороже своих сил и здоровья» .

В результате самоотверженной работы уже 30 июня 1941 года из Ленинграда ушел первый железнодорожный состав с ценностями Эрмитажа, а 20 июля был отправлен второй эшелон. В общей сложности примерно из 2 миллионов единиц хранения было эвакуировано около 1 миллиона 200 тысяч самых ценных экспонатов. Все сведения об эвакуации были строго засекречены. О том, что везут в вагонах, не знали даже железнодорожники, которые вели состав. Они могли только догадываться, что это было нечто ценное: один из вагонов был бронированным, а весь состав прикрывали от бомбежек зенитные орудия, размещенные на платформах.

Эвакуированные ценности были вывезены на Урал - в Свердловск (ныне Екатеринбург). Интересно, что в Свердловске не нашлось такого большого помещения, в котором бы уместились все ценности Эрмитажа, поэтому они были распределены по трем помещениям. Большая часть коллекции разместилась в Свердловской картинной галерее, остальными местами хранения стали польский католический костел Зачатия Святой Анны и Ипатьевский дом.

По свидетельствам сотрудников Свердловской картинной галереи, здание было полностью заставлено ящиками и коробками, от хранилищ до потолка второго этажа. Галерея в годы войны, естественно, не работала. Более того, в одном из залов был сооружен настоящий сейф: окна и двери были заложены кирпичами, а единственный вход был укреплен стальными решетками. В этом зале хранились самые ценные экспонаты Эрмитажа. Информация о том, где в Свердловске находятся ценности, вывезенные из Эрмитажа, являлась строго секретной. Руководство страны боялось, что фашисты могут разбомбить хранилище или направить диверсионную группу в город, для того, чтобы взорвать ценности.

Третий эшелон с экспонатами, к сожалению, вывезти не успели. Ленинград был блокирован фашистами 8 сентября 1941 года. Все что осталось, было спущено в подвальные помещения - бомбоубежища. Но даже во время войны Эрмитаж не прекращал своей работы: проводились выставки из оставшихся экспонатов, сотрудники читали выездные лекции. Летом в хорошую погоду из хранилищ доставали мебель и выносили ее на улицу для просушивания. В хранилищах было сыро, и антикварные предметы интерьера страдали от влажного воздуха. Чтобы произведения искусства не повредили подвальные мыши и крысы, сотрудники Эрмитажа приютили несколько десятков кошек, которые тоже внесли свой вклад в спасение культурных ценностей. Кстати, кошки находятся на службе музея и сегодня.

В благодарность за спасение части коллекции Эрмитажа Свердловской картинной галерее было передано более 200 картин, редкие книги, коллекция художественного стекала и фарфора, а также несколько скульптур и предметов мебельного искусства. Сегодня галерея имеет другое название: Екатеринбургский музей изобразительных искусств. А в память о тех непростых временах нашей истории в Екатеринбурге планируют создать культурно-просветительный центр «Эрмитаж-Урал».

В июле 1941 года большая часть эрмитажной коллекции, два миллиона экспонатов, была вывезена двумя особо охраняемыми эшелонами через Вологду, Киров и Пермь в Свердловск. Третий эшелон вывезти не успели, и эти сокровища были спасены работниками Эрмитажа в его подвалах.

01.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Шатровый зал (Зал 249).

"— Пустые рамы! Это было мудрое распоряжение Орбели: все рамы оставить на месте. Благодаря этому Эрмитаж восстановил свою экспозицию через восемнадцать дней после возвращения картин из эвакуации! А в войну они так и висели, пустые глазницы-рамы, по которым я провел несколько экскурсий. (П.Ф.Губчевский)"

02.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Малый итальянский просвет (Зал 237).

"Это было весной, где-то в конце апреля сорок второго года. В данном случае это были курсы младших лейтенантов. Курсанты помогли нам вытащить великолепную ценную мебель, которая оказалась под водой... А потом я взял этих ребят из Сибири и повел по Эрмитажу, по пустым рамам. Это была самая удивительная экскурсия в моей жизни. И пустые рамы, оказывается, впечатляют (П.Ф.Губчевский)."

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

03.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Итальянский кабинет (Зал 230).

"…Можно представить себе, как это было — промороженные за зиму стены Эрмитажа, которые покрылись инеем сверху донизу, шаги, гулко разносившиеся по пустым залам… Прямоугольники рам — золотых, дубовых, то маленьких, то огромных, то гладких, то с вычурной резьбой, украшенных орнаментом, рамы, которых раньше не замечали и которые теперь стали самостоятельными: одни — претендуя заполнить собой пустоту, другие — подчеркивая пустоту, которую они обнимали. Эти рамы — от Пуссена, Рембрандта, Кранаха, от голландцев, французов, итальянцев — были для Губчевского обозначением существующих картин. Он неотделимо видел внутри рам полотна во всех подробностях, оттенках света, красок — фигуры, лица, складки одежды, отдельные мазки... "

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

04.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Искусство Фландрии (Зал 245).

"...Считается, что словом нельзя передать живопись. Оно так, однако в той блокадной жизни слово воссоздавало картины, возвращало их, заставляло играть всеми красками, причем с такой яркостью, с такой изобразительной силою, что они навсегда врезались в память. Никогда после Павлу Филипповичу Губчевскому не удавалось проводить экскурсии, где люди столько бы увидели и почувствовали..."

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

05.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Галерея Малого Эрмитажа(Зал 262).

«Опустевшие залы величественны и огромны, их стены в кристаллах измороси. Никогда они еще не казались мне такими великолепными. Прежде внимание обычно приковывали к себе живопись, скульптура или прикладное искусство, и малозаметным оставалось искусство создавших дворцы замечательных архитекторов и декораторов. Сейчас же здесь осталось только их изумительное искусство (да повсюду следы жестокого, безмозглого фашистского варварства)»

Художник Вера Милютина

06.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Эрмитаж. Галерея Малого эрмитажа (зал 262).

07.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Анфилада Эрмитажа (Зал208).

"22 июня 1941 года все работники Эрмитажа были вызваны в музей. Научные сотрудники Эрмитажа, работники его охраны, технические служащие — все принимали участие в упаковке, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. А со второго дня к нам пришли на помощь сотни людей, которые любили Эрмитаж… К еде и отдыху этих людей приходилось принуждать приказом. Им Эрмитаж был дороже своих сил и здоровья".

Директор Эрмитажа академик И. А. Орбели

08.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Эрмитаж. Большой итальянский просвет(Зал 238). Л.А. Ранчевская. Эскиз картины "Эвакуация Эрмитажа".

«Орбели кликнул клич. Это была самомобилизация всей ленинградской интеллигенции: профессора Академии, искусствоведы, старые и молодые художники пришли сюда в первые же часы войны, пришли по зову сердца. Надо было торопиться. Враг подходил к городу. Реставраторы дали согласие срезать картины с подрамников. Так было быстрее. Но что значит срезать картины?! Художники на это не пошли. Сократили время отдыха, сна".

Художница Л. А. Рончевская

09.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Гербовый зал (Зал195).

"— Тридцать два снаряда попало. Степень разрушения разная: снаряд в Гербовом зале упал где-то в двух метрах от Малого тронного зала. По каким законам баллистики, я не знаю, но осколки рванули сюда, в Малый тронный зал. В Гербовом зале дырка в полу вниз, в Растреллиевскую галерею, и больше ничего. А Малый тронный зал весь изрешечен осколками. Сбита люстра, ее не удалось восстановить — хрупкая очень бронза была… "

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

10.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Эрмитаж. Галерея Растрелли.

"Завтра, 22 сентября 1941 года, к 10 часам утра всем трудоспособным сотрудникам Эрмитажа выехать в Кировский район на работу по строительству оборонительных сооружений. Оставить в музее 50% состава команд МПВО. Ехать за Кировский завод до Петергофского кольца. Трамваи: 13, 28, 29, 33, 42. Пройти до штаба строительства Дзержинского района".

Телефонограмма Дзержинского райкома ВКП(б)

11.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Золотая гостиная (Зал 304).

Приказ по Государственному Эрмитажу
№ 170
23 июня 1941 г.
В ночь с 22 на 23 июня во время объявления воздушной тревоги по городу штаб МПВО, все команды и подразделения Государственного Эрмитажа проявили исключительную организованность и четкость в работе.
Объявляю благодарность составу штаба МПВО, политработникам, командирам и бойцам за высокую сознательность и самоотверженное выполнение гражданского долга.
Начальник объекта И. Орбели

12.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Галерея истории древней живописи (Зал241).

"В Эрмитаже было очень много работы. Надо было укрыть оставшиеся музейные ценности в надежные места, приспособить все залы и помещения к военной обстановке. На стекла многочисленных окон наклеивали полоски бумаги крест-накрест, для того чтобы при ударе взрывной волны стекла не рассыпались мелкими осколками. Надо было для противопожарной обороны в залы нанести горы песка и поставить ванны с водой для тушения зажигательных бомб".

Б. Б. Пиотровский

13.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Эрмитаж. Зал Юпитера (Зал 107).

"Опустевшие в июле залы античного искусства стали бомбоубежищем и для самоцветного уральского камня, граненного русскими мастерами, и для штабелей картин, которые в зале Юпитера окружили постаменты эвакуированных богов, и для средневековых алебард и пик, спущенных по крутой внутренней лестнице из эрмитажного арсенала прямо в зал Лебедя".

14.Ленинград 1942-Санкт-Петербург 2015 Уборка снега. Рисунок Николая Павлова(1942г.).

"За ломы, лопаты и метлы взялись той весной и истомленные голодной блокадой работники Эрмитажа. Им было это не внове: в зимние месяцы они постоянно очищали от снега проезжую часть Дворцовой набережной — фронтовую дорогу, как и многие другие уличные магистрали города. Сейчас, весной, им предстояло очистить от снега и льда, от грязи и мусора всю огромную территорию, окружавшую эрмитажные здания, все захламленные дворы, чердаки, подвалы, канализационные трубы, каждый забитый нечистотами уголок, который под лучами весеннего солнца мог стать очагом инфекционных заболеваний".

С. Варшавский, Б. Рест. "Подвиг Эрмитажа"

15.Ленинград 1942-Санкт-Петербург 2015 Дворцовая площадь. Рисунок Николая Павлова(1942г).

"Случилось это через неделю после прорыва блокады, — рассказывает П.Ф. Губчевский. — Поздно вечером 25 января сброшенная «юнкерсом» фугасная бомба весом в тонну разорвалась на Дворцовой площади. Зимний дворец, его колоссальное здание, фантастичное по плотности массива, колыхнулось как утлый челн в бурном море. Чудовищную силу взрывной волны приняли на себя все эрмитажные здания. Взрывная волна, пройдя через Висячий сад, ворвалась в Павильонный зал и вышибла здесь уцелевшие стекла даже в окнах, обращенных на Неву. Десятки оконных проемов вновь зазияли пустотой. Ночью разыгралась пурга. Вихревые порывы ветра задували в залы мокрый снег, устилая полы белой пушистой пеленой. Утром стало таять, а к вечеру ударил мороз. Мокрый снег смерзся с битым стеклом, образовав на полах сплошную ледяную кору. Все мы принялись спасать от этого губительного настила фигурные паркеты и мозаичные полы. Мне достался Павильонный зал. Толстый слой бугристого льда, смешанного с осколками стекла, покрывал здесь чудесную мозаику, вделанную в пол перед входом в Висячий сад. В моих руках был железный ломик, и я знал, что под моими ногами. Сантиметр за сантиметром я осторожно скалывал лед и стекло".

16.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015 Эрмитаж. Павильонный зал (Зал 204).


17.Ленинград 1942-Санкт-Петербург 2015 Эрмитаж. Испанский просвет. Рисунок углем Веры Милютиной. «Уборка в зале с большим просветом»(Зал 239).

"В феврале 1942 г. я была включена в число пяти художников, которым поручено зафиксировать «ранения Эрмитажа».
В группу были зачислены: живописцы В.В. Кучумов и В.В. Пачулин, график А.В. Каплун и я — театральный художник, а кто был пятым, к сожалению, забыла…"

Художник Вера Милютина

18.Ленинград 1942-Санкт-Петербург 2015 Эрмитаж. Зал Ван Дейка (Зал 246) Рисунок В.Кучумова.

19.Ленинград 1942-Санкт-Петербург 2015 Эрмитаж Зал искусства Франции XVIII века(Зал 285) Рисунок В.Кучумова .

"С начала войны в бомбоубежища Эрмитажа были превращены многочисленные дворцовые подвалы. Сотрудники музея заложили низкие подвальные окна кирпичом, навесили железные двери, расставили столы и стулья, сколотили топчаны.
Осенью и зимой 1941 года эрмитажные бомбоубежища населяло две тысячи человек. Здесь жили не только сотрудники Эрмитажа и их семьи, но и многие известные деятели искусства и науки".

С. Варшавский, Б. Рест. "Подвиг Эрмитажа"

20.Ленинград 1941-Санкт-Петербург 2015. Манеж Малого Эрмитажа.
"Эхо войны" внутри Эрмитажа.

Эрмитаж распахнул свои двери для посетителей 8 ноября 1944 года, когда открылась "Временная выставка памятников искусства и культуры, остававшихся в Ленинграде во время блокады". А ровно через год, 8 ноября 1945 года Эрмитаж полностью открылся для публики.

Книгу С. Варшавского, Б. Реста. "Подвиг Эрмитажа" рекомендую почитать .

Майя Пешкова

М. ПЕШКОВА: 8 сентября, 71 год назад сомкнулось кольцо Ленинградской блокады. «Они не знают правды о нас, они говорят как о фильме « Светлый путь»,- так писала в дневнике Ольга Берггольц, когда по линии Союза писателей поехала в Москву рассказать о том, что было в Ленинграде в годы блокады. Именно о блокаде говорили с историком, ведущим научным сотрудником Эрмитажа, Юлией Кантор, во время недавней встречи в Эрмитаже, куда приходят множество писем, среди которых письмо из Болгарии от ленинградской девочки. В самую лютую зиму, вместе с мамой пережившую бомбоубежище Эрмитажа. Рассказывает Юлия Кантор,доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Государственного Эрмитажа . Как случилось так, что эти материалы оказались в Эрмитаже? Что это было? Материалы, которые интересовали ту девочку, жительницу, которая была ребенком в подвалах Эрмитажа.

Ю. КАНТОР: В вопросе есть ответ. В огромном архиве Эрмитажа, где хранятся самые разнообразные материалы с момента его основания, еще как Императорского музея, потом как Государственного Эрмитажа. Хранится все, что связано с деятельностью Эрмитажа в разные эпохи, конечно, и в связи с блокадой. У Эрмитажа есть документальные материалы, связанные с бытованием бомбоубежища, которое в Эрмитаже существовало в течение всей войны. Главным образом, в течение блокады, т.е. с 41 по 44 год. Поскольку Эрмитаж самое знаменитое в культурном и искусствоведческом плане здание, но и в политическом тоже. Здание, которое имеет огромные подвалы с толстенными стенами, с тяжелыми сводами, пуленепробиваемыми. Это огромная подземная территория, то было решено, совершенно справедливо, что спасаться от бомбежек нужно под сводами этих залов, над которыми Эрмитаж. В этом здании в течение всех блокадных зим и лет блокады обитало огромное количество людей, отнюдь не только сотрудников Эрмитажа. Документы о тех, кто был в этом бомбоубежище Эрмитажа, естественно, сохранились в нашем архиве. Естественно, потому что это пропуска, списки, все, что связано с функционированием такого сложного института, как бомбоубежище. Елена Михайловна Петрова, написавшая нам. К нам на сайт и обычной почтой часто приходят самые разные письма с самыми разными вопросами. Елена Михайловна написала письмо с просьбой посмотреть документы, подтверждающие то, что она была со своей мамой в блокадном бомбоубежище Эрмитажа, соответственно, она была эвакуирована. Эвакуирована она была позже, как мы уже выяснили. Естественно, такие материалы нашлись, даже пропуск, номера карточек, которыми пользовались на территории музея. Наши архивисты, сотрудники, найдя документы по ее девичьей фамилии: не Петрова, а Максимова, что нас сначала никак не насторожило. Мы эти документы отослали в Софию. Поскольку она писала, что много лет, выйдя замуж в студенческие годы за болгарина, живет в Софии. В прошлом году пришло еще одно письмо от Елены Михайловны, во-первых, о том, что благодаря найденным документам она смогла получить знак жителя блокадного Ленинграда. Это памятный знак, который каждому ленинградцу дорог. В посольстве России, в Софии, ей этот знак был вручен. Относительно недавно Елена Михайловна была в Петербурге с группой соотечественников, живущих в Софии в поездке по памятным местам. Это Пискаревское кладбище, Царское село с Янтарной комнатой, ну, и т.д. Она написала, что она хотела бы побывать в Эрмитаже, но не только в Эрмитаже, но и в подвалах Эрмитажа, чтобы вспомнить свое военное детство. Разумеется, в такой просьбе мы не могли ей отказать. Вот, мы с Еленой Михайловной ходили по этим же сводами, сейчас имеющими абсолютно другой вид. Они покрашены. Там аппаратура, связанная с климат контролем, вентиляция и т.д. и с прочими техническими структурами, обслуживающими наш музей. Время оживало по мере того, как мы ходили под этими сводами. Елена Михайловна с фотографической точностью говорила, что под этими сводами жила такая-то семья. «Нам с мамой не хватило место в нише, наш топчан стоял в проходе». Она вспоминала и об академике Орбели, который был с эрмитажниками. Вспоминала, как он вбежал в бомбоубежище со словами: « Попала бомба. Срочно выходите», зажигательная бомба. Детское воспоминание о том, когда она с мамой вышла на миллионную улицу, шипел снег. Шипел он, т.к. в нем остывали горячие осколки, упавшие от знаменитых эрмитажных атлантов, которые небо держат на каменных руках. Эти раны на атлантах оставлены, как память о войне, так же как раны на колонах Исаакиевского собора. Оставлены так, чтоб было видно, как это происходило. Вот так мы познакомились с Еленой Михайловной, с совершенно чудесной женщиной, с молодыми ярко-голубыми глазами. Сразу понятно, что это была живая и непосредственная девочка. Поэтому воспоминания очень живые, очень молодые. В воспоминаниях нет, что меня поразило за несколько часов общения, нет никакого пафоса. Нет, с другой стороны, гербария - воспоминания. Это все в ней очень живо. Даже мне запали в память очень спокойные реплики. Буржуйка, ленинградская зима и любимые книги, которые в ней горят. Это мини зарисовка этого быта. И про саночки, в которых везут воду, через паузу она сказала, еще саночки - везут покойника. Это ленинградская картина, которая в детской памяти осталась навсегда. Собственно, мы много часов провели в бомбоубежище Эрмитажа, вернувшись в то время. Она вернулась, а я слушала и вспоминала, что когда-то рассказывали старшие мои. Я из блокадной семьи. Дедушка и бабушка были на фронте, а трехлетняя мама, в 42 году моей маме было 3 года, они остались в блокадном Ленинграде. Дедушка, естественно, ушел на фронт. Эти воспоминания с детства, мною впитанные. Мама мало что помнила, а бабушка очень подробно, потому что она и на оборонных работах работала и ранена была в Ленинграде. Для каждого петербуржца это своя история. Елена Михайловна рассказывала о своих родителях. С мамой и бабушкой она была в Ленинграде, папа был на фронте, как у всех тех, кто пережил войну. Ее отец, Михаил Максимов, автор стихов «Синенького скромного платочка». Тот самый вариант, благодаря Клавдии Шульженко он стал песней номер один на всех фронтах. В послевоенное время ассоциируется с Великой Отечественной. Это тот вариант, стихи написал Михаил Максимов.

Михаил Максимов, весна 1945 г.

М. ПЕШКОВА: Где они встретили друг друга, Клавдия Ивановна и Максимов?

Ю. КАНТОР: Это такая военная, будничная история, потому что Максимов ушел на фронт добровольцем, хотя имел бронь в августе 41 года. Через некоторое время был прикомандирован к газете Волховского фронта. Он кроме репортажей из окопов имел задания и светского характера: репортажи с концертов, интервью и т.д. В связи с награждением одной из дивизии Волховского фронта, присвоением ей статуса гвардейской, Максимов был командирован на концерт, который в честь этого события давала Клавдия Ивановна Шульженко. Она исполняла « Синенький, скромный платочек», только в предыдущей редакции. Разговорившись с молодым военкором, узнав, что он играет на фортепьяно, Елена Михайловна рассказывала, что дома был такой аттракцион: отцу играли незнакомую мелодию, он садился к роялю и воспроизводил ее. Какая-то симпатия между ними пробежала. Шульженко сказала: « Не напишите ли вы, раз вы еще и стихи пишите, слова, которые были бы нужны и понятны всем». Максимов написал за ночь « Синенький, скромный платочек». Когда он отдал свои стихи, он предложил руководству своей газеты напечатать их в одном из ближайших номеров. Они сказали: « Бомбы, какие платочки?» Песня стала популярной мгновенно. Она была исполнена впервые70 лет назад, летом 42 года. Михаил Максимов писал жене, я просто просила Елену Михайловну привезти в Петербург фронтовую переписку. Он писал жене, что эту песню писал весь Сталинградский фронт, о чем ему сообщили друзья - коллеги, которые участвовали в Сталинградском сражении. Стихи публиковались на открытках. Он писал о том, что одну открытку с этими стихами ему подарили. Если он увидит где-то еще, он обязательно пришлет им в Ленинград или Череповец. Они были эвакуированы из Ленинграда в Череповец по дороге жизни. Елена Михайловна тоже об этом вспоминала, как известная Ленинградская полуторка шла по льду, и как градом обдавало брезент машины. Это осколки льда, взрываемые этими снарядами. Они эвакуировались еще по нормальному льду без этой каши, где машины тонули. Им относительно повезло, они добирались по крепкому льду. Максимов писал не только письма и репортажи в газету, но и стихи. Елена Михайловна, насколько я почувствовала, была папиной дочкой. Даже переписка в стихах шла и через газету. Одно из стихотворений, которое он написал дочке, той самой Лапуле, о которой он пишет своей жене в письме. Стихотворение называется « Дочке»

Получил сегодня папа по утру твое письмо,

И хоть дождик мелкий крапал, стало ясно и тепло

Много папам милых дочек пишут дети − цап царап,

Очень много славных дочек ждут своих хороших пап.

Папа твой к тебе вернется, расцелует, обоймет,

Помни, детка, тот дождется, кто как ты папулю ждет.

« Жди меня», только на детский лад. Кстати, в стихах Максимова есть ментальная перекличка с Симоновым. Например, есть одно стихотворение, которое перекликается. Это не творческий плагиат, но душевно очень перекликается со стихотворением Симонова, написанного в 41-м году. «И вот опять вокзал, перрон, где и обняться-то нет места, и летний клязьминский вагон, в котором ехать мне до Бреста», ну, и так далее. И абсолютно, мне кажется, с той же интонацией, может, чуть проще, но абсолютно та же интонация мужская звучит в стихотворении Максимова «Воспоминание». Стихотворение 1943 года:

Расставаясь, оба мы не знали: быть в разлуке месяц, иль года.

Одного лишь слова избегали, горестного слова − навсегда.

Мы с тобою в верности до гроба никогда друг другу не клялись,

Но без слов ей присягнули оба, в час, когда прощаясь, обнялись.

Помню все: и как стоял в вагоне паровоза тягостный гудок,

И твою фигурку на перроне, и слезами смоченный платок.

И тогда, на всех других похожий, я, себя вчерашнего кляня,

Понял ясно, что всего дороже, заново ты стала для меня.

Ю.КАНТОР: Ясно, что это была замечательная семья. Поэтому воспоминания у Елены Михайловны такие живые и об отце, и о матери, и вообще о том теплом Ленинградском детстве, несмотря на войну, воспоминания остались. Кстати, знаете, среди фотографий, которые Елена Михайловна мне привезла показать, есть такая замечательная, я бы сказала, почти постановочная фотография Михаила Максимова, сделанная весной 1945 года. Знаете, яблони в цвету и молодой элегантный военный в погонах, которые были введены в 1943 году. Все это смотрится, как адрес хорошего старого фильма. И сама она красавица, синеглазая брюнетка, очень похожая на отца и внешне тоже. И мамины фотографии. Но одно фото меня потрясло особенно, оно датировано 22 июня 1941 года. У Петербургского фонтана стоят две девочки, одна из которых Елена Михайловна, причем легко узнаваемая и по глазам, и по локонам. Только какие-то тревожные личики у них, хотя солнце сияет, фотография черно-белая, но видно, что солнечный яркий день, 22 июня было солнечным, прохладным, но солнечным. Елена Михайловна рассказала, что 22 июня, в воскресенье, как известно, семья поехала в Петергоф, куда ездят Ленинградцы, в Пушкино, Царское Село, Петергоф, на фонтаны. И вот, семья, и еще семья друзей, еще с подружкой Елены Михайловны, поехали погулять утром, и вдруг, через какое-то время, часов в 10 утра обнаружили, что люди стремительно направляются к выходам. Что, они не знали, потому что приехали достаточно рано, когда объявления по радио еще и не было. И как раз началась война. И Елена Михайловна вспоминает о том, что приехали домой, начали обсуждать, что, как. И она говорит: «Я повторила папину фразу, которую он сказал, когда начиналась финская война». Ведь ленинградцы еще живо помнили зимнюю войну, Советско-Финляндскую. Она повторила папину фразу: « Мы их шапками закидаем». А папа так серьезно посмотрел 22 июня и сказал, что война будет долгой. «Шапками мы никого не закидаем». «И мне стало страшно», - сказала Елена Михайловна. И когда они гуляли по Петергофу, как и сейчас это модно, фотографировались у Петергофских фотографов. И, естественно, в этой суматохе и забыли о том, что фотографию должны получать, что оставлен адрес, и так далее. Так эта фотография уже во время войны к ним все-таки пришла. И она сохранилась, и они увозили её с собой в эвакуацию, и вернулись обратно уже в конце войны, после снятия блокады, то есть, в 1944 году. Вот эта фотография жива до сих пор. Понимаете, фотография датирована 22 июня. Люди еще в мирной жизни фотографировались, то есть, последние секунды мирного времени.

М.ПЕШКОВА: Каков был быт до того, как попали в убежище и после убежища?

Ю.КАНТОР: Это такие три отдельные серии, я бы сказала. Когда Елена Михайловна с мамой и бабушкой, как раз после того, как бомба попала в бомбоубежище, вернулись на Никольскую улицу в свою квартиру, промороженную абсолютно, то надо было налаживать заново жизнь. Вот тогда стали гореть книги, потому что топить в Ленинграде было нечем. Если чудом удавалось найти какие-нибудь старые ящики, что хоть чуть-чуть хватило на растопку, то это считалось большим благом. А вообще, конечно, в топку шла и мебель, и книги, и все, что было, чтобы как-то обогреться. Для Ленинградцев это не новость, а ведь мало, кто сейчас помнит, что помимо 125 блокадных грамм «с огнем и кровью пополам», как писала Ольга Берггольц, кроме этого страшного голода и бомбежек, был еще и холод, и не работала канализация, ничего не было в Ленинграде. Никто ведь не делал запасов, война началась для людей внезапно абсолютно. И, вот, чудом найденные какие-то крошки или запасы, завалившиеся между шкафов, между полок, где хранилась крупа и прочее, вот такие подарки из мирной жизни, это было огромным счастьем. И, однажды, бабушка Елены Михайловны нашла две вещи, два предмета из мирной жизни. Во-первых, это флакончик с касторкой из домашней аптечки, а, значит, масло, значит, жиры. И маленький сверток с кофейной гущей, которую в начале июня 1941 года она приготовила в качестве естественного удобрения для дачного участка. Собирались выезжать на дачу. И, вот эту кофейную гущу, это было не настоящее, конечно, кофе, тогда в довоенном Ленинграде настоящего кофе не было. Вот эта обжаренная рожь или что-то, что имитировало кофе, оставалось, и эта гуща использовалась, как удобрение. И их этой самой кофейной ржаной гущи на касторовом масле были сделаны лепешки, и Елена Михайловна говорит, что до сих пор у неё ощущение, уже 70 лет прошло с тех пор, что ничего более вкусного, чем эти лепешки на касторке сделанные, она не ела в своей жизни. Вот, такое характерно блокадное воспоминание. А вообще, об этой семье говорит еще один эпизод, ситуация первых послевоенных месяцев. Ведь в Ленинграде с момента снятия Ленинграда с блокады, ну, и, соответственно в первые послевоенные годы, было очень много пленных немцев, которых, естественно, пригоняли на восстановительные работы. На строительство дорог, на восстановление домов, на разборку завалов. И Елена Михайловна вспоминает, что в её доме, работали немцы, и её учили музыке, как в нормальной Ленинградской семье, где ребенок должен окончить музыкальную школу, что и было. Кстати, у Елены Михайловны и дочка замечательная пианистка, то есть, и музыкальная жилка тоже передалась. Так вот, когда работали немцы в её дворе, в доме напротив, она старалась открыть окно летом, и играть именно Баха. Как она говорила, как бы назло, вот, вы хотели нас всех разбомбить, а я вам вашего Баха играть буду. Ну, и сама, улыбаясь, говорит, что зла надолго не хватало. «Я бежала в кухню, брала картошку». А всем ленинградцам после снятия блокады давали маленькие земельные участки, потому что говорили, что надо «отъедаться», в магазинах еще особо ничего и не было, но уже можно было выезжать в ближайшие пригороды, или на окраину города, имея огород, там что-то сажать. Картошку, морковку, и так далее. Елена Михайловна говорит, что она тайком, в карман фартучка или платья брала 1-2 картошины и давала этим оголодавшим немцам. Но тихонько, чтобы бабушка не заметила, ну, мама на работе, а бабушка дома. А потом она выяснила, что бабушка все прекрасно замечала, и просто не хотела спугнуть внучку с её этим состраданием. Люди, которые чудом выжили после такого страшного испытания, как блокада, тем не менее, сохранили в себе этот гуманизм.

М.ПЕШКОВА: И еще был случай, о котором вам рассказала Елена Михайловна, это в бомбоубежище. Что было за перегородкой, за простыней?

Ю.КАНТОР: Да, там не простыня, там была, видимо, какая-то занавеска. Но, опять же, стояли топчаны, как и в любом бомбоубежище, что-то в нишах, что-то, как раз, в проходах между этими нишами, ну, там анфиладная система этих подвалов. Конечно, тема голода, и тема еды для блокадника всегда доминирующая, естественно. Елена Михайловна вспоминала, что за занавеской, за которой находился другой топчан, где жила другая семья, девочка постоянно что-то жевала. То есть, ей что-то приносили, видимо, из спец. пойка или что-то такое. Раздавался какой-то хруст и жевание, что было очень тяжело для абсолютно голодного ребенка, находящегося рядом, но, по-своему понятная ситуация, никто не будет делиться, в буквальном смысле, последним куском, когда этот последний кусок принесен твоему ребенку. То есть, с чужим ребенком далеко не всегда будешь делиться, хотя, в Ленинграде такое тоже было. Когда кусок или довесок от этих 125 грамм, когда добавляли, там не хватало нескольких граммов, и тогда продавец булочной давала еще маленький кусочек, чтобы нарастить этот недостающий вес. И отдавали, отдавали чужим и умирающим. Это, кстати, описано и в дневниках ленинградцев, и документальных свидетельствах, и так далее. И такое тоже было.

М.ПЕШКОВА: Бабушка, видимо, была вообще фантастическим человеком, потому что истории, которые она рассказывала Елене Михайловне, одну вы воспроизводите. Вот эта та самая история, когда бабушка пошла отоваривать карточки, что это была за история?

Ю.КАНТОР: С карточками в Ленинграде − это отдельная история. Карточки − это жизнь в прямом смысле. Только по карточкам можно было получить те самые 125 грамм хлеба, которыми питались ленинградцы. Что это был за хлеб и из чего он состоял: из жмыха, целлюлозы. С него текла вода, потому что муки в городе не было, и доставлялась она с колоссальными трудностями, это совершенно вообще отдельная тема. Почему и как город остался в таком положении во время войны, после того, как началась блокада? Почему в городе вообще не было запасов? Елена Михайловна, как и любой блокадник, вспомнит, что огромные очереди за хлебом, многочасовые. С 4-5 утра в ожидании, пока подвезут хлеб то в одну булочную, то в другую. И в этих очередях умирали, а иногда этот хлеб не доносили до дома и до семьи, потому что люди, дошедшие до крайней стадии дистрофии, кто еще мог двигаться, получив хлеб на несколько человек, то есть, на семью, могли просто не совладать с собой и съесть это по пути. Тогда, семья оказывалась обреченной на голодную смерть. Самое страшное − это потерять карточки. Карточки и крали, чего греха таить, конечно, в городе было и воровство тоже. Так вот, Елена Михайловна вспоминает из ужасных случаев, к счастью, окончившихся счастливо. Бабушка ушла с карточками на всю семью отоваривать хлеб, и час, два, три - нету, четыре − нету. И, вдруг, приводят бабушку совершенно незнакомые люди под мышки, под руки. Она потеряла сознание на улице, а это случай распространенный, и дай Бог, если человек вообще приходил в себя после такого обморока на морозе, и выживал. При этом большая вероятность была, что у человека без сознания могли утащить карточки. Так вот, у неё не только не украли карточки, но и с этими карточками привели домой.

М.ПЕШКОВА: До января 27 числа 1944 года продолжалась блокада города на Неве. От голода, холода и бомбежек погибло от 700 до 800 тысяч человек. 2 миллиона воинов полегли, защищая город Петра.

27 января 1944 года была снята блокада Ленинграда. Мы решили напомнить читателям, как жители героического города боролись не только за жизни, но и за то, что отличает человека от животного — за свою культуру…

После освобождения города дворцы и музеи, Петергоф и Царское село — все превратилось в развалины. Картины, статуи, мебель были либо уничтожены, либо вывезены в Германию, как, например, знаменитая Янтарная комната. Было потеряно множество библиотек, находившихся в частном хранении. Погибая от холода и голода, ленинградцы боролись не только за свою жизнь, но и за сохранения великого культурного и исторического наследия своего города.

«Казалось, хлеб, прежде всего хлеб, ну еще вода и тепло! И все говорили и думали, что все желания сосредоточились только на этом, на самом насущном. Ничего другого. Так ведь нет. В иссушенном организме душа, страдающая и униженная голодом, тоже искала себе пищи. Жизнь духа продолжалась. Человек порой сам себе удивлялся, своей восприимчивости к слову, музыке, театру. Стихи стали нужны. Стихи, песни, которые помогали верить, что не бесполезны и не тщетны его муки беспредельные…»

Алесь Адамович, Даниил Гранин «Блокадная книга»

Эрмитаж

В первый день войны все работники Эрмитажа были вызваны в музей. Началась круглосуточная кропотливая работа — необходимо было упаковать экспонаты для транспортировки в Свердловск. Сотрудники Эрмитажа, технические служащие, охрана — все принимали участие в упаковке, но этого было не достаточно. Со второго дня на помощь пришли сотни ленинградцев, которые любили Эрмитаж… Благодаря им уже в июле двумя эшелонами было эвакуировано 1 миллион 118 тысяч экспонатов.

Во время эвакуации экспонатов было принято решение оставить рамы на своих местах. И по пустым залам музея, где еще недавно были великие картины, сотрудники Эрмитажа водили самые настоящие экскурсии.

«Это было весной, где-то в конце апреля сорок второго года. В данном случае это были курсы младших лейтенантов. Курсанты помогли нам вытащить великолепную ценную мебель, которая оказалась под водой… А потом я взял этих ребят из Сибири и повел по Эрмитажу, по пустым рамам. Это была самая удивительная экскурсия в моей жизни. И пустые рамы, оказывается, впечатляют».

Павел Филиппович Губчевский, научный сотрудник Эрмитажа

Это не единственная удивительная история, связанная с известным музеем. Научный сотрудник Эрмитажа Павел Губчевский вспоминал, как уже после прорыва блокады 25 января 43-го года на Дворцовой площади разорвалась фугасная бомба весом в тонну. Взрывная волна, пройдя через Висячий сад, ворвалась в Павильонный зал музея и вышибла уцелевшие стекла даже в окнах, обращенных на Неву. А ночью порывами ветра в залы задуло мокрый снег, который к утру подтаял. А к вечеру вновь ударил мороз.

«Мокрый снег смерзся с битым стеклом, образовав на полах сплошную ледяную кору, — вспоминал Павел Губчевский. — Все мы принялись спасать от этого губительного настила фигурные паркеты и мозаичные полы. Мне достался Павильонный зал. Толстый слой бугристого льда, смешанного с осколками стекла, покрывал здесь чудесную мозаику, вделанную в пол перед входом в Висячий сад. В моих руках был железный ломик, и я знал, что под моими ногами. Сантиметр за сантиметром я осторожно скалывал лед и стекло».

Город пережил блокаду и войну. Летом 1944 года, когда основные коллекции Эрмитажа находились еще в тылу, было решено устроить в музее выставку тех экспонатов, которые не были эвакуированы. Это был символ восстановления мирной жизни ленинградцев и Эрмитажа.

Книги

Война нанесла серьезный урон частным коллекциям и личным библиотекам ленинградцев. Чтобы согреться, людям приходилось топить печи мебелью и книгами. Понимая необходимость этого, жители блокадного Ленинграда оплакивали книги, как людей.

«Книжки я жег собственноручно, причем я их старался как-то отбирать, сначала что похуже. Сначала всякую ерунду — то, чего я даже до войны не видел. За стеллажом оказалось много всякой ерунды — какие-то брошюры, инструкции по техническим вопросам, случайно, видно, попавшие. Потом начал с наименее интересных для меня — журнал „Вестник Европы“, что-то еще было. Потом спалили сначала, по-моему, немецких классиков. Потом уже Шекспира я спалил. Пушкина я спалил. Вот и не помню чье издание. По-моему, марксовское, синее с золотом. Толстого — знаменитый многотомник, серо-зеленая такая обложка, и медальон в уголке вклеен металлический».

Владимир Рудольфович Ден, житель блокадного Ленинграда

Адмиралтейство

Архитектурные доминанты Ленинграда в блокадные годы служили главным ориентиром для вражеских бомбежек. Для дезориентации врага необходимо было замаскировать знаменитые шпили. Такая задача легла на плечи четырех молодых альпинистов. Шпиль Петропавловского собора и купол Исаакиевского вместе со звонницами было решено покрыть серо-голубой масляной краской. Она хорошо сливается с осенним мглистым ленинградским небом и надежно закрывает эти объекты.

Однако масляную краску можно было использовать не на всех доминантах, это уничтожило бы хрупкую позолоту. И для шпилей сшили специальные чехлы. Так, для того чтобы , потребовалась «юбка», которая весила полтонны. Ее пришлось надевать при помощи воздушного шара. Работая в сорокаградусные морозы, по ночам, обстреливаемые немцами, альпинисты сумели «спрятать» объекты от врага.

Исаакиевский собор

Существует легенда, объясняющая, как самый известный собор города остался целым и невредимым. В начале войны началась спешная эвакуация художественных ценностей из дворцов Павловска, Пушкина, Петергофа, Гатчины и Ломоносова в глубь страны. Однако все вывезти не успели. Необходимо было найти надежное хранилище для картин, скульптур, мебели, фарфора, книг и многочисленных музейных архивов. Но решить, куда можно надежно спрятать столь важные экспонаты, никак не могли.

Как повествует легенда, по предложению бывшего артиллерийского офицера было решено создать центральное хранилище в подвалах Исаакиевского собора — самого высокого здания в городе. Расчет офицера был такой: немцы, начав обстрел Ленинграда, воспользуются куполом собора как ориентиром и постараются сохранить эту наиболее высокую точку города для пристрелки. Так, все девятьсот дней блокады музейные сокровища пролежали в этом, как оказалось, надежном убежище и ни разу не подверглись прямому артобстрелу.

Огороды

Первый год блокады унес сотни тысяч жизней ленинградцев. Чтобы не умереть от голода, блокадники прямо на улицах осажденного города. Посевами покрылись пустыри, сады, стадионы, парки и скверы, откосы рек и каналов. Огород был разбит даже на Исаакиевской площади — там выращивали капусту, а на площади Декабристов — картошку. В Летнем саду на грядках росли белокочанная и цветная капуста, морковь, свекла, картофель и укроп.

Владельцам подсобных хозяйств власти города оказывали поддержку — раздавали рассаду и помогали рационально ее использовать, предоставляли инвентарь и удобрения.

Первый урожай помог тысячам блокадников пережить следующую зиму. А уже в 1943 году почти каждая семья в Ленинграде обрабатывала свой или коллективный огород.

«В 1942 и 1943 годах их засевали одним турнепсом. Весной 1944 года посадили куски картофельной кожуры с глазками. Хоть и небольшой, но получился урожай картофеля. Потом появилась картошка сорта „берлиха“, красная, с желтой мякотью, необыкновенно вкусная».

Вера Егорова

«Овощей хватало не только поесть в свежем виде, но и запасти на зиму. В ванной комнате появились десятилитровые бутыли с маринованной свеклой и морковью».

Эльвира Михайлова

Дорога Победы

После прорыва блокады Ленинграда 18 января 1943 года, появилась возможность построить железную дорогу, которая связала бы осажденный город с Большой землей. Трасса, вошедшая в историю как , была проложена всего за 17 дней.

Задача по ее возведению была архисложной. Во-первых, болотистая и пересеченная местность была очень неудобной для строительства стальной магистрали. Во-вторых, отсутствие дорог осложняло доставку необходимых материалов. В-третьих, торфяники находились в непосредственной близости с линией фронта — в 5-6, а местами в 3-4 километра. Работа велась под постоянными артиллерийскими и минометными обстрелами.

Ежедневно рабочие рисковали жизнью, вновь возводя то, что было разрушено неприятелем, и двигались вперед. В условиях суровой зимы строители таскали тяжелые мешки с грунтом, рубили деревья, изготавливали шпалы и рельсы.

К 5 февраля дорога была готова, и уже 7 февраля ленинградцы на Финляндском вокзале с ликованием встретили первый поезд с продовольствием.

По железной Дороге Победы в Ленинград доставлялись продукты, топливо, боеприпасы, а из него уходили грузы для фронта и эвакуировались люди.

За перевозки приходилось платить высокую цену. Немцы, засевшие на Синявинских высотах, постоянно обстреливали поезда из пушек и минометов. Гибель машинистов, уничтожение груза, разрушения железнодорожного полотна были обычным делом. Для конспирации составы двигались только ночью, а чтобы обеспечить город всем необходимым, следовали один за другим. Железнодорожники называли трассу «Дорогой смерти».

Дорога Победы сыграла важнейшую роль в снятии блокады Ленинграда через год.

Симфония Шостаковича

За год до этого, в сентябре 41-го, композитор выступил на ленинградском радио. Фашистские самолеты бомбили город, и Шостакович говорил под разрывы бомб и грохот зенитных орудий:

«Час тому назад я закончил партитуру двух частей большого симфонического сочинения. Если это сочинение мне удастся написать хорошо, удастся закончить третью и четвертую части, то тогда можно будет назвать это сочинение Седьмой симфонией. Для чего я сообщаю об этом? Для того, чтобы радиослушатели, которые слушают меня сейчас, знали, что жизнь нашего города идет нормально. Все мы несем сейчас свою боевую вахту…»

Работа над этой симфонией началась в самом начале войны. С первых ее дней Шостакович, как и многие его земляки, стал трудиться для фронта. Он рыл окопы, дежурил по ночам во время воздушных тревог. В октябре композитор вместе с семьей был эвакуирован в Куйбышев, где закончил свою симфонию 27 декабря 1941 года.

Исполненное в осажденном Ленинграде, новое произведение Шостаковича потрясло слушателей — многие из них плакали, не скрывая слез. Великая музыка сумела выразить то, что объединяло людей в то трудное время: веру в победу, жертвенность, безграничную любовь к своему городу и стране. Во время исполнения симфония транслировалась по радио, а также по громкоговорителям. Ее слышали не только жители города, но и осаждавшие его немецкие войска.

Седьмая симфония Дмитрия Шостаковича стала одним из ярких символов сопротивления ленинградцев фашистской агрессии.

Радио

Для оповещения ленинградцев о вражеских атаках на улицах города было установлено 1500 громкоговорителей. Кроме того, сообщения транслировались через городскую радиосеть. Сигналом тревоги стал звук метронома: его быстрый ритм означал начало воздушной атаки, медленный — отбой.

Радиовещание в блокадном Ленинграде было круглосуточным. В городе действовало распоряжение, запрещающее отключать радиоприемники в домах. По радио дикторы рассказывали о ситуации в городе. Когда прекращалось вещание радиопередач, стук метронома все равно продолжал транслироваться в эфире. Его называли живым биением сердца Ленинграда.

Зоопарк

До войны в Ленинградском зоопарке жило больше 160 зверей и птиц. К началу сентября 1941-го, когда город полностью окружили, из него успели эвакуировать в Казань около половины животных. Вывезли белых медведей, носорога, тигров, пантер и других.

В зоопарке остались бизоны, олени, слониха, бегемоты, медвежата, лисята, тигрята, тюлень, два ослика, обезьяны, страусы, черный гриф и множество мелких животных. Немало питомцев гибло от бомбежек, холода и голода. Например, жертвами авиаударов стали любимица ленинградцев — слониха Бетти, олени, медвежата, тигрята.

Но работники зоосада и жители осажденного города прикладывали все усилия, чтобы спасти зверушек, и чтобы зоопарк продолжал работать, показывая, что и сам Ленинград живет.

Кормили животных овощами с огорода, который разбили прямо на территории зоопарка. Там выращивали капусту, картофель, овес, брюкву. На городских газонах косили траву. Осенью собирали рябину и желуди.

Особенно повезло бегемотихе Красавице, которая выжила и умерла от старости только в 1951 году. Все благодаря тому, что в блокаду за животным ухаживала ленинградка Евдокия Дашина — она кормила, поливала бегемотиху, шкура которой без купания трескалась, и смазывала ее раны килограммами мази.

Также были сохранены медведь Гришка, антилопа-нильгау Маяк, черный гриф Верочка и многие другие блокадные животные и птицы.

Удивительный факт: за всю блокаду зоопарк закрылся лишь однажды — зимой 1941-42 годов. В остальное время он принимал жителей осажденного города. Также все блокадные годы в зоосаде работал театр зверей.

В июле 1941 года большая часть эрмитажной коллекции, два миллиона экспонатов, была вывезена двумя особо охраняемыми эшелонами через Вологду, Киров и Пермь в Свердловск. Третий эшелон вывезти не успели, и эти сокровища были спасены работниками Эрмитажа в его подвалах. Перед вами - сравнительная фото-подборка: Эрмитаж в блокаду и в наши дни…

Шатровый зал (Зал 249).

"- Пустые рамы! Это было мудрое распоряжение Орбели: все рамы оставить на месте. Благодаря этому Эрмитаж восстановил свою экспозицию через восемнадцать дней после возвращения картин из эвакуации! А в войну они так и висели, пустые глазницы-рамы, по которым я провел несколько экскурсий. (П.Ф.Губчевский)"

Итальянский кабинет (Зал 230).

"…Можно представить себе, как это было - промороженные за зиму стены Эрмитажа, которые покрылись инеем сверху донизу, шаги, гулко разносившиеся по пустым залам…

Прямоугольники рам - золотых, дубовых, то маленьких, то огромных, то гладких, то с вычурной резьбой, украшенных орнаментом, рамы, которых раньше не замечали и которые теперь стали самостоятельными: одни - претендуя заполнить собой пустоту, другие - подчеркивая пустоту, которую они обнимали.

Эти рамы - от Пуссена, Рембрандта, Кранаха, от голландцев, французов, итальянцев - были для Губчевского обозначением существующих картин. Он неотделимо видел внутри рам полотна во всех подробностях, оттенках света, красок - фигуры, лица, складки одежды, отдельные мазки..."

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

Искусство Фландрии (Зал 245).

"...Считается, что словом нельзя передать живопись. Оно так, однако в той блокадной жизни слово воссоздавало картины, возвращало их, заставляло играть всеми красками, причем с такой яркостью, с такой изобразительной силою, что они навсегда врезались в память. Никогда после Павлу Филипповичу Губчевскому не удавалось проводить экскурсии, где люди столько бы увидели и почувствовали..."

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

Галерея Малого Эрмитажа (Зал 262).

«Опустевшие залы величественны и огромны, их стены в кристаллах измороси. Никогда они еще не казались мне такими великолепными. Прежде внимание обычно приковывали к себе живопись, скульптура или прикладное искусство, и малозаметным оставалось искусство создавших дворцы замечательных архитекторов и декораторов. Сейчас же здесь осталось только их изумительное искусство (да повсюду следы жестокого, безмозглого фашистского варварства)»

Художник Вера Милютина

Галерея Малого эрмитажа (зал 262).

Анфилада Эрмитажа (Зал208).

"22 июня 1941 года все работники Эрмитажа были вызваны в музей. Научные сотрудники Эрмитажа, работники его охраны, технические служащие - все принимали участие в упаковке, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. А со второго дня к нам пришли на помощь сотни людей, которые любили Эрмитаж… К еде и отдыху этих людей приходилось принуждать приказом. Им Эрмитаж был дороже своих сил и здоровья".

Директор Эрмитажа академик И. А. Орбели

Большой итальянский просвет(Зал 238). Л.А. Ранчевская. Эскиз картины "Эвакуация Эрмитажа".

«Орбели кликнул клич. Это была самомобилизация всей ленинградской интеллигенции: профессора Академии, искусствоведы, старые и молодые художники пришли сюда в первые же часы войны, пришли по зову сердца. Надо было торопиться. Враг подходил к городу. Реставраторы дали согласие срезать картины с подрамников. Так было быстрее. Но что значит срезать картины?! Художники на это не пошли. Сократили время отдыха, сна".

Художница Л. А. Рончевская

Гербовый зал (Зал195).

"- Тридцать два снаряда попало. Степень разрушения разная: снаряд в Гербовом зале упал где-то в двух метрах от Малого тронного зала. По каким законам баллистики, я не знаю, но осколки рванули сюда, в Малый тронный зал. В Гербовом зале дырка в полу вниз, в Растреллиевскую галерею, и больше ничего. А Малый тронный зал весь изрешечен осколками. Сбита люстра, ее не удалось восстановить - хрупкая очень бронза была… "

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

Галерея Растрелли.

"Завтра, 22 сентября 1941 года, к 10 часам утра всем трудоспособным сотрудникам Эрмитажа выехать в Кировский район на работу по строительству оборонительных сооружений. Оставить в музее 50% состава команд МПВО. Ехать за Кировский завод до Петергофского кольца. Трамваи: 13, 28, 29, 33, 42. Пройти до штаба строительства Дзержинского района".

Телефонограмма Дзержинского райкома ВКП(б)

Золотая гостиная (Зал 304).

Галерея истории древней живописи (Зал241).

"В Эрмитаже было очень много работы. Надо было укрыть оставшиеся музейные ценности в надежные места, приспособить все залы и помещения к военной обстановке. На стекла многочисленных окон наклеивали полоски бумаги крест-накрест, для того чтобы при ударе взрывной волны стекла не рассыпались мелкими осколками. Надо было для противопожарной обороны в залы нанести горы песка и поставить ванны с водой для тушения зажигательных бомб".

Б. Б. Пиотровский

Зал Юпитера (Зал 107).

"Опустевшие в июле залы античного искусства стали бомбоубежищем и для самоцветного уральского камня, граненного русскими мастерами, и для штабелей картин, которые в зале Юпитера окружили постаменты эвакуированных богов, и для средневековых алебард и пик, спущенных по крутой внутренней лестнице из эрмитажного арсенала прямо в зал Лебедя".

Рисунок Николая Павлова (1942г.).

"За ломы, лопаты и метлы взялись той весной и истомленные голодной блокадой работники Эрмитажа. Им было это не внове: в зимние месяцы они постоянно очищали от снега проезжую часть Дворцовой набережной - фронтовую дорогу, как и многие другие уличные магистрали города.

Сейчас, весной, им предстояло очистить от снега и льда, от грязи и мусора всю огромную территорию, окружавшую эрмитажные здания, все захламленные дворы, чердаки, подвалы, канализационные трубы, каждый забитый нечистотами уголок, который под лучами весеннего солнца мог стать очагом инфекционных заболеваний".

Дворцовая площадь. Рисунок Николая Павлова (1942г).

"Случилось это через неделю после прорыва блокады, - рассказывает П.Ф. Губчевский. - Поздно вечером 25 января сброшенная «юнкерсом» фугасная бомба весом в тонну разорвалась на Дворцовой площади. Зимний дворец, его колоссальное здание, фантастичное по плотности массива, колыхнулось как утлый челн в бурном море.

Чудовищную силу взрывной волны приняли на себя все эрмитажные здания. Взрывная волна, пройдя через Висячий сад, ворвалась в Павильонный зал и вышибла здесь уцелевшие стекла даже в окнах, обращенных на Неву. Десятки оконных проемов вновь зазияли пустотой. Ночью разыгралась пурга. Вихревые порывы ветра задували в залы мокрый снег, устилая полы белой пушистой пеленой.

У тром стало таять, а к вечеру ударил мороз. Мокрый снег смерзся с битым стеклом, образовав на полах сплошную ледяную кору. Все мы принялись спасать от этого губительного настила фигурные паркеты и мозаичные полы. Мне достался Павильонный зал. Толстый слой бугристого льда, смешанного с осколками стекла, покрывал здесь чудесную мозаику, вделанную в пол перед входом в Висячий сад. В моих руках был железный ломик, и я знал, что под моими ногами. Сантиметр за сантиметром я осторожно скалывал лед и стекло".

С. Варшавский, Б. Рест. "Подвиг Эрмитажа".

Павильонный зал (Зал 204).

Испанский просвет. Рисунок углем Веры Милютиной. Уборка в зале с большим просветом (Зал 239).

"В феврале 1942 г. я была включена в число пяти художников, которым поручено зафиксировать «ранения Эрмитажа».

В группу были зачислены: живописцы В.В. Кучумов и В.В. Пачулин, график А.В. Каплун и я - театральный художник, а кто был пятым, к сожалению, забыла…"

Художник Вера Милютина

Зал Ван Дейка (Зал 246) Рисунок В.Кучумова.

Зал искусства Франции XVIII века (Зал 285) Рисунок В.Кучумова.

"С начала войны в бомбоубежища Эрмитажа были превращены многочисленные дворцовые подвалы. Сотрудники музея заложили низкие подвальные окна кирпичом, навесили железные двери, расставили столы и стулья, сколотили топчаны.

Осенью и зимой 1941 года эрмитажные бомбоубежища населяло две тысячи человек. Здесь жили не только сотрудники Эрмитажа и их семьи, но и многие известные деятели искусства и науки".

С. Варшавский, Б. Рест. "Подвиг Эрмитажа"

Малый итальянский просвет (Зал 237).

"Это было весной, где-то в конце апреля сорок второго года. В данном случае это были курсы младших лейтенантов. Курсанты помогли нам вытащить великолепную ценную мебель, которая оказалась под водой... А потом я взял этих ребят из Сибири и повел по Эрмитажу, по пустым рамам. Это была самая удивительная экскурсия в моей жизни. И пустые рамы, оказывается, впечатляют (П.Ф.Губчевский)."

Алесь Адамович, Даниил Гранин "Блокадная книга"

Манеж Малого Эрмитажа. Эхо войны внутри Эрмитажа.

Эрмитаж распахнул свои двери для посетителей 8 ноября 1944 года, когда открылась "Временная выставка памятников искусства и культуры, остававшихся в Ленинграде во время блокады". А ровно через год, 8 ноября 1945 года Эрмитаж полностью открылся для публики.