Phorum художник куинджи. Архип куинджи

Художник Архип Куинджи — всемирно известный мастер пейзажной живописи, автор удивительных картин с удивительной судьбой. Впрочем, судьба у него очень похожа на судьбы большинства русских художников девятнадцатого века.

Биография художника Архипа Ивановича Куинджи

Архип Куинджи

О дате и месте рождения Архипа Ивановича нет достоверных сведений. Кто-то утверждает, что будущий художник родился в январе 1841 года, по другим данным это событие имело место быть в 1842 году.

Примерно такая же «достоверная» информация имеется и о фамилии живописца. В метрике о рождении ребенка значится фамилия Еменджи (в переводе «трудовой человек»), а в последующем Еменджи превратился в Куинджи (в переводе с урумского – золотых дел мастер).

Такова же версия и о греческих корнях художника. Скорее можно, с большой долей достоверности, говорить о татарских корнях.

Родной брат художника взял себе фамилию Золотарёва.

Впрочем, сам Архип Иванович всегда называл себя русским.

А теперь вернемся в детство художника.

Художник Архип Куинджи родился в семье бедного сапожника. В раннем детстве Архип Иванович стал сиротой и жил в семье своего дяди. Семья была очень бедной и мальчик с самого раннего детства работал – пас гусей, работал на строительстве, служил в хлебной лавке.

Учился частным образом у учителя-грека, некоторое время посещал классы реального училища. Впоследствии товарищи Архипа вспоминали, что успевал он плохо и единственным предметом, который увлекал мальчика, было рисование. Куинджи рисовал не только на бумаге, но и на стенах зданий, на школьном заборе и т.д.

Хлеботорговец Аморетти, у которого работал Куинджи, увидел рисунки Архипа и посоветовал Куинджи поехать к Ивану Айвазовскому в Крым, и стать учеником знаменитого художника.

Летом 1855 года будущий художник пешком добрался до Феодосии. Совсем не близкий путь. Крымские пейзажи просто очаровали Архипа. Но, Айвазовского в это время в Крыму не оказалось, и Куинджи обратился за помощью к Адофу Фесслеру, который работал у Айвазовского копиистом. Фесслер с пониманием отнесся к желанию Архипа учиться и стал первым настоящим учителем живописи в жизни мальчика.

Куинджи пробыл в доме Айвазовского несколько месяцев: учился и ждал возвращения знаменитого художника. Однако, Айвазовский не увидел таланта в скромном стеснительном пареньке и отказался вести занятия с Куинджи. Айвазовский поручил Архипу смешивать краски и распорядился… покрасить забор вокруг своего дома.

Разочарованный и просто уничтоженный таким холодным приёмом Куинджи отправился в обратный путь, в хлебную лавку, в Мариуполь.

Однако, в Мариуполе для Архипа нашлась работа ретушера у местного фотографа. Архип проработал в фотоателье несколько месяцев, накопил немного денег и перебрался в Одессу, где снова устроился ретушером, но уже к одесскому фотографу. Потом был Таганрог и снова работа ретушера. Архип даже пытался открыть свою собственную фотостудию, но безуспешно.

10 лет ушло на ретуширование чужих фото, на переживания от постигшей его неудачи с Айвазовским. И наконец, в 1865 году, Куинджи решает поступать в Императорскую Академию художеств.

Петербург встретил будущего художника очень прохладно – две попытки поступить в академию окончились печально. Казалось, что неудачи сломят Архипа, но он не оставил живописи и в 1868 предложил на академическую выставку свою картину «Татарская сакля в Крыму».

15 сентября 1868 года Совет Академии художеств удостоил Архипа Ивановича Куинджи звания свободного художника.

Однако, художнику пришлось обратиться к тому же Совету с прошением для получения разрешения на сдачу экзаменов для получения диплома.

Два года спустя, в 1870 году, Куинджи получил звание неклассного художника.

Три раза художник сдавал экзамены на право стать вольнослушателем академии и, в конце концов, этого права добился.

В этот период Архип Иванович подружился с И.Е Репиным и И.Н. Крамским. Эта встреча сыграла большую роль в творческой судьбе художника – он увлекся идеями передвижничества. И результатом этого увлечения стали картины «Осенняя распутица», «Забытая деревня» и «Чумацкий тракт в Мариуполе». Две последние картины очень быстро оказались в Третьяковской галерее, а за «Осеннюю распутицу» Архипу Куинджи было присвоено звание классного художника.

Забытая деревня

Чумацкий тракт в Мариуполе

Осенняя распутица

Все три работы были выставлены на выставке Товарищества передвижников и произвели настоящий фурор – о Куинджи и его работах заговорили.

Художник, наконец-то, поверил в свой талант, в свои силы. И он перестал посещать занятия в Академии.

Однако, Куинджи не настолько увлекся идеями передвижничества, чтобы полностью отказаться от видения своего пути в живописи.

В начале семидесятых годов художник частенько посещает остров Валаам (это было любимое место петербургских пейзажистов) и пишет два очень интересных пейзажа: «На острове Валаама» и «Ладожское озеро».

На острове Валааме

Ладожское озеро

Вы не подумайте, что за несколько лет творчества удалось написать только два пейзажа. «На острове Валаама» и «Ладожское озеро» стали ещё одним этапом в творчестве художника – это был прорыв в передвижническом пейзаже, а точнее отход от передвижничества. Реалистическая природа с использованием романтических элементов. А передвижничество не предполагает романтизма.

1873 год стал очень удачным в жизни художника. Это и успех валаамских пейзажей, и экспонирование на выставке Общества поощрения художников картины «Снег». И снова огромный успех. В 1874 году картина «Снег» получает бронзовую медаль на международной выставке в Лондоне.

В 1875 году художник выезжает во Францию, но занимается, в большей мере, не живописью, а заказом свадебного фрака. С детских бедных лет Архип был влюблен в дочь богатого мариупольского купца Веру Кетчерджи-Шаповалову. И вот случилось чудо – красавица (и её родители) согласились на этот брак.

После венчания молодые уезжают на Валаам. В этот счастливый год художник написал «Степь» и свою знаменитую «Украинскую ночь». Искусствоведы говорят о том, что с «Украинской ночи» начался романтический период в творчестве художника. А мне думается, что романтический период начался с венчания и появления в жизни художника его Веры.

Украинская ночь

Степь. Нива

В 1875 году Куинджи принимают в Товарищество передвижников, но он уже далек от идей передвижничества. Он не желает вскрывать язвы и истолковывать жизнь. У Куинджи другой взгляд на живопись и её место – показывать красоту и наслаждаться красотой.

В 1878 году молодая чета отправляется в Париж на Всемирную выставку. Работы Куинджи восхищают парижан и гостей выставки. Критики всего мира говорят и пишут о талантливом русском художнике.

Вернувшись с выставки, Архип Иванович начинает писать «Вечер на Украине». Эту картину он будет писать 23 года.

Вечер на Украине

В марте 1879 года А.И. Куинджи окончательно порывает свои отношения с Товариществом передвижников. Поводом к разрыву стала статья неизвестного автора в одной из газет. Автор очень критически оценивал творчество передвижников, но особой уничижительной критике подвергся Куинджи. Вскоре выяснилось, что автором статьи был М.К. Клодт.

На собрании Куинджи потребовал исключить Клодта из числа передвижников, но собрание отказалось удовлетворить это требование. И тогда Товарищество покинул. А.И. Куинджи.

А вскоре Куинджи устроил, в Обществе поощрения художников, выставку всего одной картины. Живописец продумал эту необычную выставку до мелочей: окна в зале задрапировали, а картину (это была «Лунная ночь на Днепре») осветили лучом электрического света.

Лунная ночь на Днепре

Выставка имела небывалый до этого успех и вызвала самый настоящий ажиотаж в свете.

Увы, картина была написана красками на основе битума. Впоследствии оказалось, что асфальтовые краски под интенсивным воздействием света и воздуха разлагаются, темнеют.

Картину приобрел Великий князь Константин, который просто влюбился в этот пейзаж, и решил взять его с собой в кругосветное путешествие. Под воздействием морского воздуха и света состав красок изменился… И сегодня мы имеем возможность любоваться уже не первозданной красотой, которая так поразила зрителей 150 лет назад, а только отзвуками красоты. Однако, искусствоведы говорят, что и сегодня картина поражает своей глубиной, мощью и красотой.

Окрыленный успехом Куинджи в 1881 году устраивает выставку одной картины для «Березовой рощи». И снова успех.

Березовая роща

В 1882 году выставка картины «Днепр утром» оканчивается провалом. Скепсис публики, прохладные отзывы искусствоведов и критиков.

Днепр утром

В том же году художник устраивает выставку двух картин: «Березовая роща» и «Лунная ночь на Днепре». И на много лет уединяется в своей мастерской.

Что случилось и почему художник выбрал добровольное затворничество на пике славы? Нет ответа на этот вопрос.

В 1886 году недалеко от поселка Кикенеиз (в Крыму) семейная чета Куинджи приобретает 245 десятин земли, строит на этом участке шалаш и наслаждается безмятежным счастьем. Некоторое время спустя в этом месте возникает небольшое семейное имение Сара Кикенеиз.

Много лет спустя художник будет привозить в имение своих учеников на пленэре.

В 1901 году Куинджи отказывается от добровольного затворничества и показывает, сначала только ученикам и друзьям, а потом и публике, четыре своих картины: завершенную «Вечер на Украине», новую «Христос в Гефсиманском саду», третий вариант «Березовой рощи» и уже единожды неудачно показанную «Днепр утром».

Христос в Гефсиманском саду

Публика пришла в совершеннейший восторг!

В ноябре 1901 года художник устраивает большую публичную выставку работ. Это была последняя выставка. Больше А.И. Куинджи своих работ публике не показывал.

После ноябрьской выставки были написаны «Радуга», «Красный закат», «Ночное» и другие работы художника. Но эти картины публика увидела уже после смерти живописца.

Если художник не выставлял своих работ, то с каких доходов он жил?

На самом пике своей славы и финансового благополучия Куинджи купил в Санкт-Петербурге (на Васильевском острове) большой дом, отремонтировал его и превратил дом в доходный, т.е. предназначенный для сдачи квартир в аренду, как сказали бы сейчас. Этот дом давал художнику очень приличный доход. В 1904 году Куинджи преподнёс в дар Академии 100 000 рублей для выдачи 24 ежегодных премий. Были и другие достаточно серьёзные пожертвования.

А семья Куинджи жила достаточно скромно.

Летом 1910 года, в Крыму, художник заболел воспалением лёгких. По настоянию врачей супруга перевезла больного мужа в Петербург, но врачи были бессильны. В июле 1910 года художника не стало. Похоронили его на Смоленском кладбище в Петербурге.

А Вера Леонтьевна Куинджи пережила мужа на 10 лет. Она умерла в 1920 году от голода.

Я собрал небольшую галерею работ художника. Надеюсь, что вы получите удовольствие от творчества великого русского пейзажиста.

Картины художника Архипа Ивановича Куинджи

После дождя

Дарьяльское ущелье. Лунная ночь

Эффект заката

Море. Крым

Лов рыбы на Чёрном море

Кипарисы на берегу моря. Крым

Эльбрус вечером

Эльбрус. Лунная ночь

Лесное озеро. Облако

Вид Исаакиевского собора при лунном освещении

Жизнь Архипа Ивановича Куинджи полна загадок и белых пятен. Никаких письменных свидетельств о ней художник не оставил - ни писем, ни записок, ни дневников. Исследователи сходятся на том, что у вообще были проблемы с грамотностью - он с трудом писал (буквы, не картины!) и не любил этого делать. Впрочем, отсутствие «автографов» - в случае с большими мастерами - беда невеликая; в руки искусствоведов, как правило, попадает немало текстов мемуарного и эпистолярного характера, созданных современниками - недостатка в тех, кто хочет «отметиться» своим знакомством с гениями, обычно не бывает. Но не с Куинджи. Его жизнь более или менее прозрачна лишь в «общественной» своей части - были периоды, когда художник довольно живо занимался художественной и педагогической деятельностью, эти периоды прокомментированы в литературе достаточно хорошо. Но живописец был непростым человеком и часто сознательно скрывался с освещенной «сцены» - эти годы реконструировать затруднительно.
Особенно много вопросов вызывают детство и молодость живописца. Достоверно известно, что он родился в татарском предместье Мариуполя в семье грека-сапожника, которого звали Иван Христофорович. Скорее всего, это случилось в 1842 году (плюс-минус год). С фамилией тоже не все ясно. В метрике Куинджи был назван Еменджи (с турецкого - «трудовой человек»). В переписи 1857 года он значится как Куинджи, а в виде на жительство, выданном в 1870 году - как «мещанин из привилегированных греков Куюнджи». В последних двух вариантах (с турецкого - «золотых дет мастер») звучит память о деде-ювелире. Любопытно, что старший брат художника вообще русифицировал эту фамилию и стал называться Спиридоном Золотаревым.
Куинджи в возрасте трех лет потерял отца, а следом за ним - и мать. Воспитывался у родственников. Те пытались дать ему хоть какое-то систематическое образование, но безуспешно - тому не способствовали ни материальное положение, ни собственные наклонности мальчика. Его интересовало только рисование. Он мечтал стать художником. Судьба не торопилась исполнить эту мечту, еще долго «бросая» юношу по разным жизненным углам. Куинджи перепробовал немало профессий, прежде чем сделал реальные шаги в мир большой живописи.
Первый такой шаг приходится на середину 1850-х годов, когда подросток, увлеченный толками о великом певце моря Айвазовском, отправился к нему в Феодосию. Увы, мастер доверил неофиту лишь растирать краски и красить заборы. Впрочем, есть сведения, что именно тогда Куинджи получил несколько серьезных уроков у ученика Айвазовского, довольно известного живописца А. Фесслера. Но, по большому счету, делать ему в Феодосии было нечего, и он вернулся в Мариуполь. Потом, судя по всему, жил в Одессе.
В Петербурге снедаемый любовью к искусству молодой человек появился, скорее всего, в первой половине 1860-х годов. Он дважды поступал в Академию художеств, и всякий раз безрезультатно - его художественная подготовка оставляла желать лучшего. Но энергия Куинджи была велика, и в конце концов, он добился успеха - в 1868 году Академия художеств присвоила ему звание «свободного художника» за картину «Татарская деревня при лунном освещении на южном берегу Крыма». Тогда же он получил право посещать занятия в Академии в качестве вольнослушателя.
В следующее пятнадцатилетие своей жизни Куинджи все время находится на виду - свидетельств о нем этого времени мы находим множество. В Академии он близко сошелся с Репиным и В. Васнецовым. Чутко прислушивался к новаторским речам Крамского о необходимости «нового искусства». Большинство его картин 1870-х годов показывает последовательное движение живописца к передвижничеству - вполне логично, что в 1875 году он стал членом Товарищества передвижных художественных выставок. Но ненадолго - в 1880 году, после серии триумфов, связанных с показом, в частности, работ «Украинская ночь» и «Березовая роща», он официально вышел из ТПХВ. Рамки «социального» искусства стесняли Куинджи, его влекли новые задачи и новые пути. Ему хотелось не «критиковать», а «изображать» и «поражать». Далее последовал шаг, показавшийся современникам и вовсе странным. С 1882 года - после буквально ошарашивших зрителей и никогда доселе не практиковавшихся выставок одной картины, которые устроил Куинджи, - он вообще перестал экспонировать свои новые картины, и этого правила придерживался до конца своей жизни, изменив ему лишь единожды - в начале 1900-х годов. То есть вся его новаторская работа последних тридцати лет жизни была скрыта от посторонних глаз.
В 1880-е годы Куинджи уже мог себе позволить такое. Он был богатым человеком, картины его ценились очень высоко, к тому же он довольно активно «занимался» недвижимостью, к концу этого десятилетия став владельцем трех петербургских домов на Васильевском острове.
Впрочем, богатство не испортило его характера. Семья Куинджи жила очень скромно, обходясь даже без прислуги. В личной жизни художнику вообще повезло. В 1874 году он женился на обрусевшей гречанке Вере Елевфериевне Кетчерджи (в «русском» варианте - Вере Леонтьевне Шаповаловой), которую знал и любил чуть ли не с детства. Дочь «достаточного» предпринимателя, она отказывала всем претендентам на ее руку и получила от отца разрешение выйти замуж за Куинджи, только когда тот разбогател. У них не было детей, но было то, что встречается редко - полное взаимопонимание. Они любили дуэтом исполнять музыкальные произведения: Вера Леонтьевна при этом играла на рояле, а Архип Иванович - на скрипке. Жили тихо и родственно - жена Куинджи все заботы о нем (вплоть до содержания в чистоте его палитры и кистей) взяла на себя.
О самом Куинджи ходили легенды. Много говорили о его любви к «братьям меньшим», о том, что будто бы он умел разговаривать с птицами. На крыше одного из своих домов художник разбил сад, в который слетались его пернатые друзья чуть ли не со всего Петербурга. Он кормил и лечил их. И не только их. Куинджи мог страшно расстроиться от того, что подклеенное им крыло у бабочки так и не «заработало».
Художник был потрясающе бескорыстен, всегда с готовностью бросался помогать каждому нуждающемуся и страждущему. Его благотворительные акции начала 1900-х годов изумляли современников. Тогда он подарил Академии художеств 100000 рублей, которые пошли на учреждение 24 ежегодных премий, присуждавшихся молодым живописцам. А в 1909 году отдал 150000 рублей и свое крымское имение новому независимому объединению художников - его стали называть Обществом имени А. И. Куинджи.
И собственные «дети», пусть и неродные, у Куинджи в конце концов появились. В 1892 году он (одновременно с Васнецовым, Поленовым, Шишкиным, Репиным) был утвержден в звании профессора обновленной Академии художеств, в реформировании которой принимал активное участие. Трехлетнее (с 1894 по 1897 год) руководство пейзажной мастерской стало необычайно плодотворным. Во многом благодаря стараниям Куинджи в русском искусстве громко заявили о себе такие художники, как Богаевский, Рерих, Рылов. Но и когда (по недоразумению) Куинджи пришлось оставить Академию, теплое сотрудничество наставника и учеников продолжалось - семья Куинджи была для них абсолютно родной. В конце жизни художник тяже то болел. Утомленное сердце отказывалось служить. Поздней весной 1910 года Куинджи привезли из Крыма в безнадежном состоянии. 11 июля того же года (24 июля по новому стилю) он скончался в своей петербургской квартире - буквально на руках учеников, которых успел созвать из разных уголков необъятной страны. Похоронили Куинджи на Смоленском кладбище (спустя сорок два года, в 1952 году, прах художника перенесли в Александро-Невскую лавру, в Некрополь мастеров искусств).

Имя: Архип Куинджи (Arkhip Kuindzhi)

Возраст: 68 лет

Деятельность: художник

Семейное положение: был женат

Архип Куинджи: биография

Архип Куинджи один из самых необычных пейзажистов 2-й половины XIX века, которого называют «художником света». Виной тому невероятно точная передача световых потоков, а может, особенная любовь к жизни и ко всему окружающему. Ему даже приписывают использование «лунных красок». Конечно, это всего лишь легенда, подчеркивающая, однако, магию его творчества.

Не многие люди искусства могут похвастаться такой биографией: успех в личной жизни и в творчестве, прижизненные любовь и признание публики, критиков, коллег. Сюжеты мастера - березовые рощи, лунные ночи, облака после дождя, солнечные закаты - поражали и поражают своим реализмом и дарят умиротворение.

Детство и юность

Будущий художник родился 27 (15 по старому стилю) января в Мариуполе. Известны 3 варианта года рождения. После смерти в архиве Куинджи нашли три паспорта, в которых указаны – 1841, 1842 и 1843 г.р. Его отца Ивана Христофоровича – грека по происхождению, сапожника по профессии – все звали еменджи (с турецкого – «трудовой человек»). А вот деда ювелира величали куинджи – «золотых дел мастер». Отсюда и фамилия художника. О матери никаких сведений нет.

Мальчик рано осиротел и воспитывался то в семье тети, то у дяди по отцовской линии. Он много работал: пас гусей, собирал кизяк. Будучи еще малышом, яро защищал животных от хулиганов и помогал тем, кто слабее.

Учился Архип сначала у малограмотного учителя-грека. Изучив греческую грамматику поступил в городскую школу. Науки не привлекали ученика, зато он с удовольствием рисовал. В качестве холоста будущему пейзажисту подходило все: забор, стена, обрывок бумаги.

В 11 лет Куинджи поступил на работу по строительству церкви: вел учет кирпичей, а в свободное время расписывал стены комнаты, в которой жил. После этого трудился у хлеботорговца. Рисовал мальчик все время, и ему посоветовали пойти в ученики к .

Архип пешком отправился в Феодосию, где жил именитый маринист. Иван Константинович, не увидев таланта, учить ребенка не стал, но и не прогнал. Выделил ему место под крышей и поручил красить забор и толочь краски для этого. Занимался с Архипом родственник Айвазовского Адольф Фейсслер. Спустя пару месяцев Куинджи вернулся в Мариуполь и начал работать ретушером у местного фотографа. Затем Куинджи отправился в Санкт-Петербург поступать в Академию художеств.

Картины

Два года подряд художник пытался поступить в академию, и оба раза неудачно. После второго поражения Куинджи написал картину «Татарская сакля» и представил ее на Академической выставке. Ему дали звание неклассного художника, но, отказавшись, молодой человек попросился вольнослушателем в Академию. Так в 1868 году он попал на скамью учеников.

В это время ближайшими друзьями Архипа Ивановича становятся передвижники и . Под их влиянием он написал несколько мрачных пейзажей, которые имели успех на выставках.

С 1870 года художник часто бывает на острове Валааме и пишет несколько работ, посвященных ему. Самые известные – «Ладожское озеро» и «На острове Валааме». Последнюю высоко оценил . Ее же приобрел для своей галереи .

В 1873 году Куинджи участвует в выставке Общества поощрения художников. Он представил вниманию взыскательной публики картину «Снег», за которую через год в Лондоне получил бронзовую медаль.

В 1875 году Куинджи приняли в передвижники. Он написал и выставил на очередном вернисаже полотно «Украинская ночь». Зрители восторгались как будто живым светом луны, который на фоне темной ночи освещал украинские хаты.

С этой работы начался «романтический период» в творчестве пейзажиста. В это время мастер находится в активном творческом поиске. Новаторством в русском искусстве становится применение им яркого цвета за счет введения дополнительных цветов.

В 1876 году мастер распрощался с идеями передвижников. Он понял, что для него важнее не истолковывать жизнь, а радоваться ей. А в 1879-м окончательно покинул товарищество. В том же году художник представил публике трилогию: «Север», «Березовая роща», «После дождя». Здесь отчетливо заметно влияние импрессионистов, хотя автор и не использует типичных для этого направления приемов.

В 1880 году живописец устроил выставку одной картины. «Лунная ночь на берегу Днепра» стала сосредоточием внимания публики. В темной комнате, куда не проникал ни единый луч света, лишь произведение было освещено электрическим фонарем. В таком антураже казалось, что луна действительно светится. Посетители заглядывали за полотно, чтобы убедиться, что там нет источника света.

Работа стала желанной для многих ценителей живописи, купил ее великий князь Константин Константинович. Трудясь над картиной, художник экспериментировал с красками, применял битум. Оказалось, что от воздействия воздуха и света он темнеет. И «Лунная ночь на берегу Днепра» со временем изменила цвет, но это не сказалось на ее смысле. В ней уже появились первые задатки философского направления в пейзаже.

В июне 1882 года Куинджи устроил выставку двух работ: «Берёзовая роща» и «Лунная ночь на Днепре», а потом на целых 20 лет стал затворником. Он по-прежнему много писал, но перестал показывать свои произведения.

В 1888 году художник вместе с Николаем Ярошенко отправился на Кавказ. Там они увидели редчайшее явление – отражение собственных увеличенных фигур на ярко окрашенном облаке. По итогам поездки родились прекрасные горные пейзажи.

В 1901 году живописец решил показать своим ученикам и ограниченному кругу зрителей ряд новых работ. Среди них было полотно «Христос в Гефсиманском саду». Оно поразило присутствующих. Вот что написал о картине искусствовед Владимир Петров:

«Сюжет, не раз привлекавший его товарищей-передвижников, Куинджи интерпретировал соответственно своему переживанию космического смысла бытия - фигура освещённого лунным сиянием Христа действительно являет в его картине «свет от света» и запечатлена в резком контрасте с окружающей тьмой, с которой сливаются подступающие к Христу носители зла».

Произведение хранится в Воронцовском дворце-музее в Алупке.

В период с 1900 по 1905 годы мастер пишет картину «Радуга». Сегодня она является частью собрания Государственного русского музея. Есть подобная, но меньшая по размеру работа, хранящаяся в Чувашском музее.

Личная жизнь

В 17 лет юноша влюбился впервые и навсегда. Избранницей стала юная Вера Кетчерджи–Шаповалова. Молодые люди познакомились в доме отца девушки - зажиточного купца. Замечая чувства дочери, он однажды спросил, собирается ли она замуж за босяка. На что получил категоричный ответ:

«Если не за Архипа, то только в монастырь».

Кетчерджи поставил условие: сто золотых монет за отцовское благословение. Молодому художнику, чтобы заработать такие деньги, пришлось отправиться в Санкт-Петербург. А Вера осталась ждать. И дождалась. Архип заработал необходимую сумму. Но отец изменил условия и потребовал больше денег. Куинджи снова уехал в Петербург. Жил впроголодь и много работал.

В 1875 году молодые люди поженились. После свадьбы новоиспеченный муж написал портрет супруги. В свадебное путешествие отправились на остров Валаам. Во время поездки разыгрался сильный шторм. Супруги спаслись и решили: раз Бог сохранил им жизни, нужно направить их на добрые дела.

После свадьбы Куинджи писал одну картину за другой. Работы покупались. В отличие от многих гениев, он был признан и любим при жизни. Но супруги вели скромный быт, при этом помогали молодым художникам. Отсылали деньги неимущим. Купили в Санкт-Петербурге 3 дома, в которых бесплатно жили друзья. Жена поддерживала мужа в делах. Не требуя бриллиантов и роскошных платьев, сама готовила и убирала дом. Будучи талантливой пианисткой, не считала нужным «беречь» руки.

Супруга пережила возлюбленного на 10 лет. Детей у пары не было.

Смерть

В 1907 году здоровье художника начало ухудшаться. Сначала он заметил сильную одышку. А весной 1909-го, вернувшись из Крыма, больше недели провел между жизнью и смертью. Врачи сделали рентген и обнаружили сильное расширение сердца и аорты. Болезнь художник запустил основательно. Приступ был купирован, и живописец смог поправиться, но не окончательно.

Следующей весной, во время поездки в Крым, Куинджи остановился в гостинице, где и настигла его болезнь. У него диагностировали воспаление легких. Художнику было 68 лет. В таком возрасте болезнь особенно коварна, а в сочетании с больным сердцем практически неизлечима. Миокардит постепенно убивал гения.

Врачи прописали полный покой, никаких встреч и бесед. Вера Леонтьевна в это время оставалась в Петербурге. Обеспокоенная отсутствием вестей, отправилась в Ялту. На тот момент Архипу Ивановичу стало лучше. Она вернулась в Северную столицу, куда должны были перевезти художника. Но этого не происходило. Она второй раз приехала в Ялту и сама организовала переезд. Врачи советовали лечиться на Кавказе, но мастер предпочел курортный Сестрорецк. Однако и туда ему попасть не удалось.

В Петербурге состояние Архипа Ивановича ухудшилось настолько, что стало понятно – дни его сочтены. Два месяца прошли в мучениях. Художник понимал, что смерть уже рядом. Ему хотелось видеть друзей. В это время к нему часто приходили ученики , Зарубин, Рылов. Друзья также не оставляли его.

Доктор Александр Гаврилович Гурвич записал в своем дневнике некоторые беседы с художником в последние недели его жизни. В частности, он проводил параллель между художниками и врачами, рассуждая:

«Художник есть тот, кто умеет уловить и воссоздать внутреннее, единое - ту жизнь и тот смысл жизни, которые как бы рассыпаны в частностях, раздроблены в них… Почему не умеют это делать врачи? И они должны уметь».

Много философских бесед вел талантливый художник в последние дни жизни. Касался он темы искусства, религии и человеческой морали. Будучи добрейшим человеком с широкой душой, уходил он мучительно трудно.

Ранним утром 11 июля 1910 года Архипа Ивановича Куинджи не стало. Гроб с телом поставили в Академии художеств, а оттуда до кладбища его несли на руках ученики. К процессии присоединились нищие, которым не раз помогал художник. Могила «художника света» - на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. К ее оформлению приложили руку архитектор Щусев, скульптор Беклемишев, художник Николай Рерих, мозаист Фролов.

Картины

• 1869 - "Исаакиевский собор при луне"
• 1871 - "Ладожское озеро"
• 1873 - "На острове Валааме"
• 1875 - "Бурьян"
• 1875 - "Осень. Пасмурный день над степью"
• 1876 - "Украинская ночь"
• 1878 - "Вечер на Украине"
• 1878 - "Закат солнца в леу"
• 1889 - "Берёзовая роща"
• 1880 - "Лунная ночь на Днепре"
• 1887 - "Крым. Берег моря"
• 1900 - "Закат в степи"
• 1905 - "В Крыму"
• 1908 - "Цветник. Кавказ"

Ощущение, что он — Архип Куинджи — мариупольский мальчишка, обветренный приазовскими солнечными ветрами, сильнее многих других, пришло к нему очень рано. В шесть лет, став круглым сиротой, он жил то у старшего брата, то у тётки, которые сами еле перебивались. И он, и родственники Архипа были из семьи бедного сапожника Ивана Куинджи, одно время жившего среди татар. Мариупольские греки-эллины относили семью сапожника к греко-татарам — самому низкому сословию здешнего населения. Может быть, этот момент и сыграл свою роль в становлении характера крепкого малыша: надеяться не на кого и надо быть сильным. О силе его хорошо знали мальчишки соседних улиц: от плечистого крепыша им доставалось как следует за котят, щенков и другую живность, какую они мучили. Архип не только отбивал животных и птиц, но и пытался их подлечить, пристроить.

Восход солнца

С шести лет он уже пас гусей, с одиннадцати — работал на постройке церкви (подавал кирпичи), потом стал «комнатным мальчиком» у хлеботорговца Амаретти: чистил хозяевам обувь, убирался, прислуживал за столом, был «на побегушках». И при этом везде, где только мог: на глинобитных заборах — углём, на обрывках бумаг — карандашом — рисовал... На это обратил внимание его хозяин и показал рисунки своему более образованному коллеге. Тот дал пятнадцатилетнему Архипу рекомендацию и посоветовал обратиться к Айвазовскому, что жил неподалёку — в Феодосии.

Горы. 1885-1890

Мальчик отправился к нему, полный надежд, но художник оказался в долгом отъезде, а его ученик показал Архипу, как обращаться с полотном, красками и разрешил копировать картины Маэстро. На этом и закончилось трёхмесячное обучение юного Куинджи. Так что первой природной стихией, какую пытался юный грек, выросший у моря, перенести на полотно, была вода — море с отражённым в нём светом солнца и луны.

Горы. 1890-1895

Вернувшись после этой учёбы в Мариуполь, Архип стал работать у местного фотографа ретушёром, складывая постепенно грош за грошиком, чтобы через год-два по-настоящему начать учиться живописи. Что же касается общего образования, то здесь у Куинджи были большие пробелы. Какое-то время за медные гроши учился он в «Вольной школе» у полуграмотного грека-учителя, а затем немного в городской русской школе.

Ай-Петри. Крым. 1898-1908

И вот к двадцати годам, скопив на дорогу денег, Архип Куинджи отправляется в Петербург, планируя учиться живописи и зарабатывать при этом на жизнь ретушёром. Тут-то со всей полнотой проявляется и сила характера, и одарённость молодого Куинджи. Вот что рассказывает об этом лучший ученик художника Н.К.Рерих:

Казбек

«Три раза Куинджи пытался поступить в Императорскую Академию художеств, и три раза ему отказывали. В третий раз 29 студентов были приняты, и ни один из них не оставил своего имени в истории искусства. И только ему одному — Куинджи — было отказано. Но юноша был настойчив, и, вместо бесполезных попыток, он написал пейзаж: у моря с лунной дорожкой «Татарская сакля в Крыму». Пейзаж он подарил Академии на выставку и получил две награды. Без сдачи экзаменов Академия присуждает ему звание неклассного художника и разрешает быть своим вольнослушателем». С 1866 года Куинджи — в Академии.

Эльбрус. 1898-1908

Естественным для бедного разночинца Куинджи, познавшего всю тяжесть борьбы за существование, стало сближение с передвижниками. Сближение было не только вступлением в Товарищество, было оно идейным и творческим. Картины нищего российского села с невесёлым пейзажем, «Чумацкий тракт» с увязшими в грязи волами, были одобрены и передвижниками, и прессой. Но, человек солнечной стихии, масштабно-монументального восприятия природы, он рвался из тесных рамок социально-художественного мировоззрения уходящего уже передвижничества. Рвался к постижению природы, к поиску новых выразительных средств, к радости света и преобразующей его силе.

Вершина Эльбруса, освещенная солнцем. 1898-1908

"Непрерывные поиски новых световых эффектов, — пишет советский искусствовед Н.Н. Новоуспенский в своей книге о Куинджи, — позволили ему открыть в природе ещё никем не введённые до него в искусство мотивы, даже в сюжетах, многократно разработанных художниками. На Кавказе он много лет варьировал изображения снежных вершин, то освещенных малиновым светом заката, то ослепительно сверкающих под лучами полуденного солнца." И не появись эти горные пейзажи у Куинджи, едва ли были бы созданы замечательные Гималайские циклы его ученика Н.К.Рериха. Хотя, кто знает, может быть, к этому Н.К.Рерих пришел бы и сам, но он уже получил эстафету от своего Учителя.

Облако над горной долиной. 1898-1908

Малиновый «Эльбрус вечером» был написан Куинджи в 1898—1908 годах, когда после феерического успеха его последней выставки 1882 года он совершенно перестал выставлять свои новые полотна не только на суд публики, но и на суд своих коллег — художников. В тиши мастерской, на природе он продолжал свой бесконечный поиск. Именно тогда появилась и дивная картина «Радуга», где взаимодействие земли, воды, воздуха и солнца с невероятной силой претворяются художником в тот Космический мост, о котором так и хочется сказать строками Эдуардаса Межелайтиса:

Я, как мост меж землёю и солнцем,
И по мне солнце сходит на землю,
А земля поднимается к солнцу...

Эльбрус вечером. 1898-1908

И.Е.Репин сказал: «В пейзажной живописи Куинджи был гениальный художник. Художник-новатор. Художник света». Прекратив свою выставочную деятельность в 1882 году, Куинджи не ушёл от людей только в творческий поиск. Он пришёл к людям через своих учеников, величайшим среди которых стал Н.К.Рерих. Не зря называл он Архипа Ивановича своим Гуру. От него Рерих взял и развил в своём искусстве до недостижимой высоты и Космическое видение мира, и монументальную архитектонику в изображении гор и храмов, и силу света. Света как выразительного средства живописи и Света как понятия нравственно-этического Закона.

Снежные вершины гор. Кавказ. 1890-1895

Н.К.Рерих знал и удивительную доброту своего Учителя, и аскетическую его скромность в бытовой жизни. Неоднократно наблюдал он величественно-трогательную, а иногда весёлую картину, когда Куинджи на крыше своего дома встречался с небесными странниками: голубями, воронами, воробьями, бабочками. Кормил их, лечил, а слетались к нему птицы тысячами. Видя это, молодой Рерих не мог не чувствовать какого-то особого родства своего Учителя с небом, его обитателями. Родства, которое шло от того огня, что горел в сердце удивительного художника и человека.

По материалам Кабановой А.П.

Эльбрус днем. Не ранее 1890

Судьба творческого человека, особенно такого, который наделен от Бога большим талантом, невозможна, если у него нет хорошего, надежного тыла. Этим тылом для Архипа Куинджи была его жена Вера. Юный Архип Куинджи, встретив однажды свою землячку, дочку богатого мариупольского купца Леонтия Кечеджи Веру, полюбил ее сразу и навсегда. И Вера ответила ему взаимностью.

Снежные вершины. 1890-1895

Будущий художник был тогда беден. И, конечно же, Леонтий Кечеджи не испытывал никакого желания отдавать свою дочь замуж за него. 100 рублей (сумма по тем временам огромная) - такую цену назначил купец за ее руку и сердце. Возможно, Кечеджи рассчитывал на то, что со временем дочкина «блажь» пройдет. И он сможет выбрать ей партию более достойную, чем безвестный и нищий художник.

Снежные вершины. Кавказ. 1890-1895

Этого не произошло. Вера не забыла, не разлюбила своего Архипа. Долгих двенадцать лет прошло, пока два любящих сердца смогли соединиться (когда Архип принес будущему тестю заветную «сотенную», тот выдвинул новые требования). Так что полюбила Вера Кечеджи небогатого юношу, а замуж вышла за известного художника. Собственно, желание ее отца осуществилось: дочь сделала хорошую партию. Ни в каких богемных скандальных хрониках 19 века имя молодого Куинджи не упоминается. То есть, как он увидел свою землячку, карасевскую гречанку Веру, влюбился в нее, так и любил ее всю жизнь. Так же и Вера.

Туман в горах. Кавказ. 1898-1908

В государстве, которое именовалось советским, роль Веры Куинджи в жизни Архипа Куинджи практически была сведена на нет. На нет была сведена и ее трагическая судьба. В 1920 году в красном Петрограде Вера Куинджи умерла от голода. Она умирала от голода, судя по всему, в той квартире, которая сейчас является мемориальной квартирой Куинджи...

Эльбрус вечером 2. 1898-1908

Трагедия любимой жены Куинджи заключалась и в следующем. Став знаменитым художником, Архип Куинджи разбогател. Однако в их доме не было роскоши и излишеств. Большую часть состояния Архип Куинджи потратил на стипендии для своих студентов в Академии художеств. Исаак Бродский (приехавший из Бердянска студент) был одним из тех, кого за собственные средства выучил Куинджи. Бродский добился больших успехов и популярности в советское время. От голода он был надежно защищен кремлевским пайком. Однако умирающую жену своего учителя спасти от голодной смерти он не счел нужным.

По материалам Марины Володоевой

Эльбрус днем 2. 1898-1908

Эльбрус. Лунная ночь. 1890-1895

А это та самая "Радуга" - одна из самых знаменитых картин великого мастера

Радуга. 1900—1905

и портрет Маэстро Архипа Ивановича Куинджи

Крамской И.Н. "Портрет А.И.Куинджи". 1872

Впервые услышав в юности про зелёную луну Куинджи, я был взволнован – наверное, мне передались чувства человека, рассказавшего о ней. Спустя несколько лет я увидел картину воочию, и, что случается редко, ожидания совпали с реальностью. «Лунная ночь на Днепре» – так называется это полотно, появившееся накануне великих потрясений.

Всего через несколько месяцев будет убит император Александр Освободитель, и с этого времени начнётся разрушение державы. Не знаю, ощущал ли Архип Иванович тот гул, то дрожание земли, которое предшествует землетрясениям. Мне кажется, да – его картина была каким-то тихим, но точным словом, которое он попытался сказать своей родине. Людей на полотне нет, а главное в образе – не река (дивный, тихий Днепр, где когда-то крестилась Русь) и не луна сама по себе, хотя лучше, чем Куинджи, она не давалась никому из живописцев. Главное – свет, дарующий покой и надежду.

Вскоре после выставки «Ночи на Днепре», достигнув пика славы, Куинджи вдруг закроет двери своей мастерской на многие годы. И когда в первый год ХХ века художник пустит людей в свой мир, что же они увидят? Светлый образ Христа в Гефсимании, всеми оставленного накануне предательства и казни.

Рождение трудового человека

После кончины Куинджи в его архиве нашли три паспорта, где значились разные даты: 1841-й, 1842-й и 1843-й. И хотя 175-летие со дня рождения Архипа Ивановича Россия празднует в этом году, отмечать его можно ещё пару лет.

Родился он в Мариуполе – городе, посвящённом Пресвятой Богородице. Греки оказались в нём по воле императрицы Екатерины, выселившей их из Крыма. По причинам не вполне понятным она решила очистить полуостров от христиан. Армян отправили на Дон. Греков – на другую сторону Азова. Вместо фамилий у них были прозвища. Отца Архипа, небогатого сапожника, все звали Еменджи – с турецкого это переводится как «трудовой человек». Но дед был ювелиром – Куинджи, или, как это ещё произносилось, Куюнджи, то есть «золотых дел мастер». Под этой фамилией и записал Архипа неизвестный канцелярист.

Крестили мальчика в Рождество-Богородичном храме Мариуполя, стоявшем в районе Карасу (Карасёвка). Это была самая старая церковь в городе – начиналась она с походного храма, привезённого из Крыма.

Архипу было пять лет, когда умер отец-сапожник, мать угасла следом, оставив сына круглым сиротой. Жил он то в семье старшего брата Спиридона, то у тётки, пас гусей и собирал кизяк. Ребёнком был крепким, мог отлупить любого сверстника. Но вот особенность его характера, можно сказать, житийная: дрался Архип только с теми, кто мучил слабых, обижал котят, щенков. Однажды, став именитым художником, он услышал упрёк, что многим даёт деньги без разбору. Куинджи ответил: «С детства привык, что я сильнее и помогать должен».

Грек-учитель, сам читавший по слогам, выучил его за медные гроши эллинской грамоте. Русской педагог не знал. Как следствие, поступив в городскую школу, Куинджи не блистал, «отдавая все силы рисованию». В 11 лет мальчик нашёл работу у хуторянина Чабаненко, имевшего подряд на строительство церкви. Куинджи ведал приёмкой кирпича, а в свободное время расписывал стены кухни, где его поселили. Хозяевам нравилось. Когда храм был построен, юный художник поступил к хлеботорговцу Аморети: чистил сапоги, прислуживал за столом. Рисовал он всё лучше, потому внял совету проситься в ученики к Ивану Константиновичу Айвазовскому, жившему в Крыму.

Вскоре перед очами великого мариниста появился задумчивый полноватый юноша в соломенной шляпе и панталонах в крупную клетку, сильно вытянутых на коленях. Жилет поверх рубахи дополнял образ юного грека. Гнать его Айвазовский не стал, предложив для ночёвок место под навесом. В качестве нехитрой платы за постель и еду велено было покрасить забор. По свидетельству одной из дочерей Ивана Константиновича, Архип очень смешил её и сестёр своей застенчивостью. Смеялись они и над его живописными опытами – мощными, яркими мазками.

Биографы Куинджи впоследствии с юмором относились к этой странице его биографии, но путешествие в Крым трудно назвать бесплодным. Нужно увидеть «Девятый вал» Айвазовского, только не на репродукции, а в Русском музее, чтобы оценить главное достоинство картины – свет, пронизывающий толщу вод. Он рождает в зрителе надежду, что история моряков, потерпевших кораблекрушение, будет иметь счастливый финал. И это не просто приём, а, скорее, то радостное видение мира, которое Куинджи перенял в полной мере.

Через два-три месяца он вернулся в Мариуполь, поступив ретушёром к первому фотографу в городе Эммануилу Апостолиди. В числе других греческих добровольцев юноша принял участие в обороне Севастополя. Когда не было боёв, много фотографировал. По словам одного историка, «особенно удались ему съёмки с облачным небом через цветные стёкла – светофильтры, где белые облака выглядели весьма ярко на фоне тёмного неба».

Спустя много лет один из петербургских художников воскликнет, посмотрев на мир через цветное стекло, что разгадал тайну живописи Архипа Ивановича. Современники над этим посмеялись – и поделом, ведь одного стекла было слишком мало, чтобы сделаться Куинджи. Но зерно истины в этом наблюдении всё-таки было.

Обучившись ремеслу, Архип и сам попытался открыть фотомастерскую, деньги ссудили братья. Но из этой затеи ничего не вышло. Двух фотографов на один Мариуполь оказалось слишком много. Так что пришлось юноше какое-то время подвизаться ретушёром в Одессе, затем в Таганроге.

На этом заканчивается его юность. Мы, впрочем, забыли главное – сказать, что в 17 лет Куинджи влюбился, первый и последний раз в своей жизни. Его избранницей стала юная гречанка Вера Кетчерджи. «Мягкий овал лица, чистая кожа, нос с горбинкой, слегка вьющиеся тёмные волосы, лёгкие тёмные брови» – так описал её один из биографов Куинджи. Среди рисунков художника сохранился портрет её отца – надо полагать, Архип не упускал ни одного повода, чтобы увидеться с возлюбленной. Но о сватовстве нищего сироты к дочери богатого купца не могло быть и речи – требовалось совершить что-то невероятное, чтобы добиться её руки. Год за годом Куинджи вздыхал и думал, как быть. Наконец выход был найден: он отправился в Петербург, чтобы стать великим художником.

В Петербурге

Сказать, что в Петербургской академии художеств Куинджи встретили с распростёртыми объятиями, восклицая: «Из Мариуполя! Надо же! Нет ли там ещё таких талантов?», было бы преувеличением. В первый год он провалился. Во второй тоже – единственный из тридцати поступавших. Экзаменаторы сказали, что не умеет рисовать. Это могло сломить любого, но не Куинджи – человека в равной степени вспыльчивого и терпеливого. Здесь нет противоречия: лишь мелочи выводили его из себя, а встретив настоящее препятствие, он воодушевлялся.

Подрабатывал по-прежнему ретушью фотографий, зарабатывая 17 рублей в месяц. Для сравнения: доход Акакия Акакиевича, бедного чиновника из гоголевской «Шинели», был вдвое больше. Архип Иванович не только никогда не жаловался, но и был весел и всем доволен. У себя в каморке работал над картиной «Татарская сакля». Полотно было выставлено в Академии и произвело впечатление. Куинджи присваивается звание свободного художника – какой-никакой, но статус.

Два года спустя он наконец осуществляет мечту, став студентом Академии. Человеку, покинувшему Мариуполь с начальным образованием, это было непросто. Но Архип Иванович справился. Первый, самый трудный, шаг был сделан. Мы сказали о нём совсем немного, но ушло на это десять лет. Куинджи двигался, как вол, медленно, но неотступно.

Его ближайшими друзьями в эти годы стали люди, имена которых знакомы почти каждому в России, – Илья Репин и Виктор Васнецов. Первый ещё не написал «Бурлаков на Волге», второй – «Богатырей», но трудились как каторжные, создавая сотни эскизов и рисунков без счёта. Впрочем, в свободное время они вели себя, как студенты всех времён и народов: спорили, как переделать мир.

Передвижники

В 1863 году в Академии случилось чрезвычайное событие, за которым Куинджи мог наблюдать лишь со стороны. Произошёл «бунт четырнадцати», ставший главой в истории русской живописи. Суть дела вот в чём. Каждый год в Академии проводился конкурс, который должен был определить лучших из лучших. Участникам, уже имевшим малые золотые медали, давали тему и на 24 часа запирали их в отдельные мастерские. За это время требовалось создать эскиз будущей картины. Обычная практика на протяжении многих лет.

Но в этот раз всё пошло не так. Вице-президент Академии князь Гагарин объявил тему – «Пир в Валгалле»: на троне бог Один, окружённый богами и героями; на плечах у него два ворона; сквозь арки дворца видна луна, за которой гонятся волки. Вдруг студенты, которых возглавил Иван Крамской, ответили, что нет, этого мы рисовать не станем. Попросили разрешение изобразить то, к чему лежит душа. Но на их пожелания внимания не обратили. Что ж, тогда выдайте нам дипломы и до свидания – потребовали молодые живописцы.

«Все?!» – воскликнул князь Гагарин. «Все», – ответил Крамской.

После чего лучшие выпускники Академии вышли из зала. Все они впоследствии стали известными мастерами, многие – академиками. Покинув стены альма-матер, молодые дарования не расстались, создали Артель художников. Спустя семь лет из неё выросло Товарищество передвижных художественных выставок. Деятельность передвижников составила целую эпоху. Окончательно утвердился новый стиль, который пришёл на смену классицизму и романтизму, – реализм.

Правда, как это всегда бывает, на смену прежним искушениям пришли новые. Многие взялись рисовать полотна, что называется, социальной направленности, бичуя «пороки общества». Началось это задолго до «бунта четырнадцати», когда Павел Федотов решил с помощью живописи показать бессмысленность человеческого существования. Последователь Федотова, Василий Перов, со своим «Крестным ходом» пошёл ещё дальше, не упуская возможности уязвить Церковь. С Перовым этот дух проник и в Товарищество передвижников.

Но этим направление, к счастью, не исчерпывалось. Немало нашлось и тех, кто боролся не за симпатии прогрессивной публики, а за подлинное искусство, обращённое к глубинам души. Крамской держался в стороне от политики, Репин сохранял чувство меры, а были ещё Шишкин, Суриков, Васнецов, Саврасов, Левитан, Поленов, Серов и многие другие, так что «бунт четырнадцати» оказался не напрасен.

Куинджи присоединился к передвижникам вскоре после основания Товарищества, и не как бедный родственник. Перед его полотнами, путешествующими вместе с передвижными выставками по городам России, народ толпится особенно густо. Вот картина «Осенняя распутица»: свет, льющийся из тумана, окутывает сиянием застрявшую в грязи телегу и избы впереди – к ним идёт мать с ребёнком, и ей предстоит миновать дерево, почти лишённое листьев… Всё предполагает, что автор хотел сказать что-то очень печальное. Но получилось это так по-христиански, столь явно в картинах присутствие инобытия, что эта печаль не гнетёт, а возвышает.

Сто золотых

В 1875 году Куинджи, оказавшись во Франции, заказал себе свадебный фрак с цилиндром. Ему сопутствует успех, он становится одним из самых известных художников в России и одним из немногих наших живописцев, вызывающих интерес в Европе. Денег теперь сделалось больше, чем Архип Иванович был в состоянии истратить, а значит, можно ехать в Мариуполь – свататься к Вере.

Их любви уже много лет, и большую часть влюблённые провели в разлуке. Существует предание, будто бы отец Веры, Елевферий Кетчерджи, поставил Куинджи условие: принесёшь сто рублей золотом – Вера твоя. Через три года Архип приехал с деньгами, но видно было, какой ценой он их сэкономил: выглядел ещё хуже, чем прежде. Купец отказал, пояснив, что Архип должен стать обеспеченным человеком, а не морить себя голодом. В то, что ему это удастся, Елевферий не верил, но все попытки уговорить дочь найти себя другого избранника были тщетны. «Если не за Архипа, то только в монастырь», – отвечала девушка. Куинджи она обещала ждать столько, сколько потребуется. И ждала.

Не знаю насчёт ста золотых, но остальное соответствует действительности. Пенелопа ждала Одиссея двадцать лет, Вера Кетчерджи немногим меньше – семнадцать…

Венчание прошло в той самой церкви, где когда-то крестили Архипа Ивановича.

Свадебное путешествие

Они могли себе позволить свадебное путешествие в любую страну Европы. Но вы никогда не догадаетесь, куда они поехали на самом деле… На Валаам.

Была осень, и пароход попал в жестокий шторм. Пятиметровые валы то возносили его, то швыряли вниз, захлёстывая судно. Шторм на озере страшнее океанского, потому что волны всё время меняют направление. Попытка спастись, пристав к Коневцу, не удалась. Двинулись к святым островам, прорываясь сквозь бурю. Пассажиры плакали и молились, но худшее ждало их впереди. На рассвете потерявший управление кораблик наскочил на подводную скалу, пронзительно затрещал, раскололся и начал погружаться в чёрную ледяную воду. Однако команда продолжала бороться за жизнь людей, спустив на воду шлюпки. В одну из них Архип Иванович буквально бросил промокшую насквозь жену. Семнадцать лет ожидания ради того, чтобы вместе встретить смерть, – это было безумно несправедливо! Прыгнув следом за женой, Куинджи схватился за весло…

Вся надежда была на маленькую Никонову бухту, не подвластную стихии. Там, в окружении поросших елями и соснами берегов, даже в самое сильное волнение на Ладоге царил покой. Шлюпка, которую швыряло из стороны в сторону, проскочила в бухту, словно опустившись в руцы Божии. Ошеломлённые, люди смотрели, как бегут к ним взволнованные монахи из Гефсиманского скита, размахивая руками. Чудом избежавших гибели пассажиров поили горячим чаем, успокаивали. На острове супруги Куинджи задержались недолго. Краски, кисти, холсты – всё утонуло при крушении. Господь словно дал понять художнику, что в этот раз он приехал сюда не работать, а молиться. И как же горячо они с Верой молились в те несколько дней, что провели на острове, как славили Бога!

Валаам

В дневниках Достоевского за 1973 год есть запись: «Я заходил на выставку. На венскую всемирную выставку… немцам что до чувств наших? Вот, например, эти две берёзки в пейзаже г-на Куинджи (“Вид на Валааме”): на первом плане болото и болотная поросль, на заднем – лес; оттуда – туча не туча, но мгла, сырость; сыростью вас как будто проницает всего, вы почти её чувствуете, и на средине, между лесом и вами, две белые берёзки, яркие, твёрдые, – самая сильная точка в картине. Ну что тут особенного? Что тут характерного, а между тем как это хорошо!»

Как же оказался Куинджи на Валааме? О, это целая история, и не только его, а всего нашего искусства.

Начиналось всё нехорошо. Недосмотрели родители младенца в деревне Репенки Тверской губернии. Он упал, повредив позвоночник, и остался хромым на всю жизнь. Случилось это незадолго до восшествия на престол императора Павла, а звали мальчика Домиант Кононов. В двадцать с небольшим он отправился в путь. Побывал во многих обителях, но, когда решил стать иноком, выбрал Валаам. Там достойно исполнял все послушания, лишь на одном споткнулся. Ему благословлено было возглавить скит Всех Святых. За полгода Домиант, ставший в иночестве Дамаскином, навёл порядок и упросил отпустить его в пустыню. Через год был возвращён обратно. Снова привёл скит в божеский вид и опять отпросился отшельничать. Так продолжалось восемь лет. Как ни пытался Дамаскин убежать от людей, они его нагоняли.

Между тем монашеская жизнь расстроилась уже во всей обители. Иные впадали в страшные грехи против нравственности, другие ни в грош не ставили церковное начальство. Был, скажем, такой инок – Порфирий. Однажды он решил отправиться по тонкому льду на соседний остров. Его попытались отговорить, но в ответ услышали: «А как же древние святые отцы ходили по водам? Ведь и я уже лёгок стал». Далеко от берега несчастный уйти не успел, раздался треск, и монах исчез под водой.

Игнатия (Брянчанинова), который был отправлен на Валаам разобраться, что там происходит, всё это ужаснуло. Некоторых иноков, по его настоянию, выгнали, кого-то перевели в другое место, а новым игуменом назначили отца Дамаскина. Он поразил святителя трезвостью рассуждений. А единственным недостатком, который нашла в нём братия, была его молодость.

Со временем новый игумен всё устроил наилучшим образом. Под его началом было много всего построено и перестроено, но особое внимание обратим на возведённую отцом Дамаскином гостиницу для гостей. Такого паломничества, как при нём, на Валааме ещё не было. В книге для гостей они представлялись каждый на свой лад. Например: «Их Императорского Величества Лейб-Гвардии гренадерского полка отставной сержант Ермил Тихонов прибыл на Валаам замаливать грехи тяжёлого запоя». Или: «Петербургский мещанин Авим Петров прибыл на Валаам дать обет не бить жены даже по праздникам». Но самым замечательным стало паломничество на остров художников, которых привлёк отец Дамаскин, создавая им все условия. Студенты Академии иной раз приезжали целыми курсами.

Куинджи первый раз отправился на Валаам в 1871-м. Вернувшись, написал работу, которая так восхитила Достоевского. О другой его картине, появившейся после второй поездки, «На острове Валааме», Илья Репин писал Павлу Третьякову: «Замечательна она ещё удивительным серебряным тоном… Очень впечатлительная вещь, всем она ужасно нравится, и ещё не дальше как сегодня заходил ко мне Крамской – он от неё в восторге».

С образами Валаама у Архипа Ивановича происходит то же, что с полотнами, посвящёнными русской деревне. Первые мгновения испытываешь печаль, почти тоску, потом льётся в душу свет, и шепчет сердце молитву, такую тихую, что не различаешь слов.

Спустя какое-то время после злополучного шторма Куинджи с Верой Елевфериевной вновь побывали на Валааме. На это раз обошлось без приключений. Отец Дамаскин к тому времени начал сдавать, ждал смерти, но благословил Куинджи напоследок от всей души.

Архип Иванович и Великий князь

Слава росла от выставки к выставке. Картины Куинджи производили столь сильное впечатление, что иные критики заявляли, что он их как-то подсвечивает – как иначе добиться такого качества изображения, такой яркости?

Разумеется, никто ничего не подсвечивал. Однажды Дмитрий Иванович Менделеев собрал у себя в физическом кабинете при университете нескольких художников-передвижников. Он хотел испробовать прибор для измерения чувствительности глаза. Так вот, Куинджи не просто показал лучший результат, его дар выходил за пределы, доступные человеческому зрению. К несчастью, из-за красок, которые оказались химически несовместимы и не выдержали испытания временем, некоторые полотна Архипа Ивановича, можно сказать, умерли. Они по-прежнему выставлены в музеях, но цвета уже не те, а с ними ушла и душа. От этого пострадал не один Куинджи, а почти все пейзажисты того времени.

Особенно жаль «Украинскую ночь», которая была выставлена в 1876 году и принесла Куинджи ещё большую славу. Позже Нестеров писал: «Совершенно я растерялся, был восхищён до истомы, до какого-то забвения всего живущего знаменитой “Украинской ночью”. И что это было за волшебное зрелище, и как мало от этой дивной картины осталось сейчас. Краски изменились чудовищно!»

Здесь, впрочем, дело было ещё и в том, что картина сильно пострадала от морского воздуха. Однажды в мастерской Куинджи появились два флотских офицера, попросив разрешения взглянуть на «Украинскую ночь». Увидев её, офицер помоложе уточнил, не продаётся ли. «Да зачем вам? – спросил Архип Иванович, улыбнувшись. – Ведь вы всё равно не купите – она дорогая». «Ну, однако?» – продолжал допытываться военный. – «Тысяч пять». – «Хорошо, я её оставляю за собой». Это был Великий князь Константин Константинович, впоследствии прославившийся как поэт К.Р. «Украинскую ночь» он взял с собой в морской поход из Петербурга в Средиземное море. По пути согласился ненадолго выставить полотно в Париже. Тургенев писал, что французов оно потрясло. Это был последний раз, когда картину видели неповреждённой.

Впрочем, даже сейчас, сильно потемнев, она всё ещё прекрасна. На ней тёмное небо в звёздах, пирамидальные тополя, залитые лунным светом хатки-мазанки. Столь же хороша другая работа, появившаяся два года спустя, – «Вечер на Украине». Обе они исполнены покоя и погружают зрителя в те времена, когда люди ещё не утратили память о рае. Наверное, что-то подобное имел в виду художник Прянишников, сказавший: «Я думаю, что такое освещение было до Рождества Христова».

Быть может, именно «Украинская ночь», ежедневное любование ею, столь сильно повлияла на Великого князя Константина, что он решил сделаться священником. Когда его крейсер, обогнув Европу, пришвартовался у Святой Горы Афон, К.Р. отправился к некоему старцу, выразив желание «приносить великую пользу в духовном сане». Подвижник, однако, как писал князь, отказал, пояснив, что «пока ждёт меня иная служба, иные обязанности, а со временем, быть может, Господь благословит намерение. Дай Бог, чтобы сбылись слова святого старца».

Священником он не стал, но пользы России принёс немало.

Великое огорчение

Хотя малороссийские сюжеты удавались Архипу Ивановичу особенно хорошо, не забывал он и русскую природу, выставив в 1879-м «После дождя» (одну из трёх картин с этим названием), «Берёзовую рощу» и ещё одну из валаамских работ – «Север». Перед «Берёзовой рощей» люди стояли часами. Когда на улице начинало темнеть, казалось, свет льётся из картины. Никто не мог понять, что происходит. Купец Терещенко заплатил за полотно семь тысяч рублей – вдесятеро больше, чем принято было платить лучшим из художников. Но далее началось сплошное расстройство.

Михаил Клодт, один из участников Товарищества, полагавший себя первооткрывателем Валаама для русской живописи, высмеял «Север» Куинджи в печати, спрятавшись за подписью «Любитель». Он отказал ему в таланте, заявив, что всё дело в особом освещении, которым живописец злоупотребляет. Михаил Архипович не обратил бы на обидные слова особого внимания, но был потрясён, узнав, что их автором является товарищ-художник.

Не зная, что делать, он с горя вышел из Товарищества передвижников. Вскоре оттуда попросили и Клодта, обвинив в зависти. Но не будем слишком суровы к этому талантливому художнику и несчастному человеку. На Куинджи он набросился вскоре после разрыва с женой и, как выяснилось, с живописью. Что-то надломилось в нём, он стал пить, «слышать голоса».

Оборвалось что-то и в Архипе Ивановиче.

«Лунная ночь на Днепре»

Наступил 1880-й. Ещё во время работы над «Лунной ночью на Днепре» пронёсся слух, что Куинджи создаёт что-то удивительное. Пошли разговоры о каких-то необыкновенных красках и иллюзионических приёмах.

Наконец состоялась выставка, весьма необычная, потому что на ней было представлено лишь одно полотно. Все окна были занавешены, освещение было электрическим, так что луч света был направлен на картину. Это усиливало эффект лунного сияния. Скромный по размеру пейзаж. Никаких грандиозных событий не изображено, ничего бьющего по нервам. Луна. Днепр. Но зрители хлынули бесконечным потоком. Очередь длинной вереницей стояла на лестнице, ведущей в зал Общества поощрения художеств на Большой Морской, а далее продолжалась на улице.

«Это невероятно, – повторяли зрители. – Нет ли тут фокуса? Не писал ли он на перламутре и золоте?» Куинджи добился всего, о чём может мечтать художник. «Отныне это имя знаменито», – признал литератор Суворин в передовой статье «Нового времени».

Молчание

В одном из магазинов продавался маленький пейзаж в тяжёлой золотой раме, где был изображён красный закат над тёмно-синей водой. Утверждали, что автор его Куинджи, и просили немыслимую сумму – 700 рублей. Архип Иванович, узнав об этом, налетел на магазинчик, как буря.

«Это самый настоящий Куинджи, – доказывал хозяин, – у меня есть удостоверение от художника». – «Я, я Куинджи! – бушевал Архип Иванович. – Это не моя работа, это мошенничество!»

Успокоился лишь, заставив незадачливого владельца подделки разорвать её. В тот момент Куинджи был самым известным художником в России. Но следующая его работа – «Днепр утром» – была спокойной и простой и уже не вызывала тех восторгов, что «Ночь». Эта относительная неудача укрепила его в мысли, что участвовать в бегах за славой и восторгами публики противно природе художника.

И он замолчал.

На тридцать лет. Больше не было никаких выставок, даже друзьям после этого много лет не показывал новых работ. Его многочисленные почитатели, потеряв терпение, стали говорить, что он полностью исписался, выдохся как художник.

Но они ошибались. Ни дарование, ни желание творить никуда не исчезли. Куинджи успел создать ещё около пятисот живописных и трёхсот графических работ, которые оценили после его смерти в полмиллиона рублей. Хватило бы на десяток-другой популярных художников. Но на долгие годы его единственными зрителями стали Господь и жена Вера.

«Небожитель»

На Десятой линии Васильевского острова Архип Иванович купил дом, точнее, несколько соединённых вместе домов, известных доныне под номерами 39, 41 и 43. Поначалу он ничего столь грандиозного приобретать не думал, но, попав на крышу этого здания, обмер.

«Я знал уже, что с этой крыши будет далеко видно, – рассказывал впоследствии Архип Иванович. – Смотрю – и точно: весь город как на ладони. Видно Исаакия, далеко видно ещё – и дома, и церкви, – и всё теряется вдали. А повернулся направо – даже море видно… А в другую сторону Смольный, а за ним леса, даль эдакая, всё тонет в дымке, всё залито солнцем. И куда ни глянешь – не оторвать глаз! Сидел я, поворачиваясь в разные стороны, вставал, опять садился и всё смотрел, смотрел… И думал: вот здесь надо поднять. Эту всю крышу, где сижу, срезать и выровнять, потом это надо сделать, как площадку. Насыпать земли, посадить деревья, тут птицы будут жить, пчёлы, ульи можно поставить, сад будет… Здесь всякие этюды можно писать, это же такая мастерская и такие виды, каких нигде нет. Всё я сидел, смотрел и думал. Да так забылся, что, вижу, уже солнце село».

В темноте пробрался по чердаку, кое-как спустился. Назавтра были торги, цену назначили, можно сказать, непосильную – 35 тысяч. Всё, что имели супруги Куинджи. Мелькнула даже мысль на время сбежать из Петербурга, подальше от соблазна. На том они и порешили с Верой Елевфериевной, ставшей к этому времени Верой Леонтьевной, так как настоящего её отчества никто не мог произнести не запнувшись. Но утром ноги сами принесли Архипа Ивановича туда, где продавался дом.

Денег на ремонт не было, и Куинджи сам сконструировал систему отопления, лично ставил замки, менял дверные ручки, сдавая одно помещение за другим. При этом с некоторых, бедных художников, плату не требовал. Себе Архип Иванович оставил, помимо одной из квартир, мастерскую и, конечно же, крышу, в которую влюбился по уши.

Поднимался он туда по лестнице прямо из мастерской. В полдень бухала пушка Петропавловской крепости, птицы слетались на крышу Куинджи едва ли не со всего Петербурга: вороны, воробьи, голуби, галки. Он крошил им французские булки и горстями разбрасывал овёс, которого уходило 30 пудов в месяц. «Они хорошо час свой знают, и все около меня тут ходят, клюют и не боятся», – с гордостью рассказывал Архип Иванович ученикам.

Как-то раз целый день ходил огорчённый: «Сильный дифтерит у голубя – тяжёлый случай!» Птица задыхалась, но художник её прооперировал, вставив трубочку в горло. Голубь ещё долго жил потом в мастерской Архипа Ивановича, как и галка со сломанным крылом, пока её не съела, к великому горю художника, чья-то кошка. В городе шутили, что стоит Архипу Ивановичу узнать, что где-то на краю города лежит больная ворона, помчится через весь Петербург, загонит лихача, чтобы успеть вовремя.

Слуг они с женой никогда не держали, пользуясь разве что услугами дворника, жили скромно, даже аскетично. И очень счастливо. Блюда готовились самые простые. Голые стены, мебель, купленная за 200 рублей на распродаже. Правда, много цветов. Самая дорогая вещь в квартире – фортепиано, на котором играла Вера Леонтьевна. Когда она садилась за него, Архип Иванович брался за скрипку – дуэт их был слышен на улице.

Летом уезжали в Крым, на мысе Кекенеиз они купили около 270 гектаров. Там росли деревья, кизил и дикий виноград. Крутой скалистый обрыв вёл к морю, каменистому пляжу, где лежал в воде большой живописный камень – Узун-таш.

А вот «вилла» была вполне в духе супругов Куинджи – шесть квадратных щитов, в которых были прорезаны дверь и окно. Верхний щит служил крышей, ночью его поднимали на шарнирах, спасаясь от духоты.

Прислуживал супругам старик-татарин. Приносил воду из источника и еду из ближайшей деревеньки: хлеб, сыр, зелень, баранину. Рыбу Куинджи ловил сам. Много рисовал, а утомившись, купался или гулял. Когда наезжали ученики, брался за преподавание. В общем, устроились они с Верой Леонтьевной в этой жизни чудесно.

Посторонний

Осенью семья возвращалась обратно в Петербург. Одним из ближайших друзей Архипа Ивановича стал Дмитрий Иванович Менделеев, помогавший искать новые составы красок. Куинджи, обладая сильным умом, вообще имел склонность к науке, Крамской называл его «глубокомысленным греком». И уж на что Менделеев был великолепным шахматистом, обыгрывая даже родоначальника нашего шахматного искусства Чигорина, но с Архипом Ивановичем справиться не мог. Единственный, кому художник проиграл все партии, был будущий чемпион мира Александр Алёхин.

Ещё одним человеком, с которым сблизился Куинджи, стал Николай Александрович Ярошенко. Талантливый пейзажист в нём боролся с прогрессивным художником, с «мотивами гражданской скорби». Вот названия самых известных его работ: «Заключённый», «Студент», «Курсистка», «Старое и молодое». С Куинджи они сблизились, потому что оба любили природу. Именно Ярошенко открыл для Архипа Ивановича горы, пригласив пожить на Кавказе. Там, у подножий Казбека и Эльбруса, Куинджи создал множество замечательных работ. Они стали бы сенсацией, продолжай он выставляться.

Дружба с Ярошенко значила для Куинджи много. Как-то раз у Репина на маскараде лишь они двое оказались без костюмов. Эти люди не выносили масок. Но в этом сходстве с самого начала таилась и опасность будущего разрыва. Он произошёл, когда обострились споры вокруг Академии, которую Ярошенко ненавидел всеми силами души, полагая, что «дело Товарищества живое, полезное, имеющее несомненную будущность, тогда как Академия художеств в своём настоящем виде – мёртвый и разлагающийся организм». Он не хотел понимать, что есть приёмы, неизбежные в педагогике, есть структура учебного процесса, которую не заменить порывами вдохновения. В ответ на требования Ярошенко порвать с Академией Архип Иванович сказал, что это невозможно, там молодёжь, там его ученики. Ярошенко негодовал и даже, рисуя Иуду, придал ему черты Архипа Ивановича, потом, правда, стёр.

Как-то в гостях у Менделеевых Николай Александрович вдруг вспомнил, что должен пойти на собрание передвижников. Куинджи захотел его сопровождать. Спустя какое-то время Архип Иванович вернулся, потрясённый, несчастный, едва не плача. О том, что произошло, говорили разное. Писательница Ольга Воронова рассказывает, что в Обществе поощрения художеств, где проводилось собрание, Куинджи уже начал снимать шубу, когда услышал: «Да куда же вы, Архип Иванович, разве вы не знаете, что товарищи решили не пускать на свои собрания никого из посторонних?» – «Ну да ведь не меня же!» – спокойно улыбнулся Куинджи.

Ответ был убийственен: «Нет, именно вас решили не пускать!»

Есть и другие версии, но, так или иначе, разрыв был полным.

Учитель

У Куинджи был замечательный педагогический талант.

Каждую пятницу его мастерская в Академии открывалась на четыре часа для всех желающих получить совет профессора Куинджи. Набивалось до 200 человек. По вечерам начиналось веселье. Морской офицер Вагнер, решивший стать художником, играл на балалайке. Имелись ещё мандолина, скрипка, гитара, под которые хором пели. Потом говорили обо всём на свете, прежде всего о живописи, но ещё и о философии, истории и многом другом. Архип Иванович считал, что талант – это замечательно, но художник должен быть ещё и мыслителем, и просто жизнерадостным, влюблённым в жизнь человеком.

В первый год обучения он редко делал замечания, просто наблюдал, осторожно пытаясь понять, к чему лежит душа ученика. Не дай Бог исказить его индивидуальность, навязав свои приёмы и манеру. Сравните работы двух его учеников – первого живописца русской Арктики Александра Борисова и Николая Рериха. Ничего общего, невозможно догадаться, что они вышли из одной мастерской. Лишь изучив человека, Куинджи начинал что-то предлагать. Иногда одного-двух победных мазков мастера было довольно, чтобы картина обрела душу. Но делал он это лишь тогда, когда юноша успевал вдоволь потрудиться, намаяться и был полностью готов к тому, чтобы усвоить урок. А разве не так нас учит Господь? Что легко даётся, то дёшево стоит, не проникает в сердце до сокровенных глубин.

Но на одном методе Куинджи настаивал твёрдо, сам его выстрадав. При написании картины не разрешалось использовать этюды, наброски, сделанные с натуры.

В этом Архип Иванович решительно расходился с реалистами. Он полагал, что лишь то, что по-настоящему запечатлелось в памяти, имеет ценность. Всё остальное может разрушить единство замысла.

Куинджи любил молодёжь, а она его в ответ обожала, распевая: «Наш Куинджи, наш Архип, он за нас совсем охрип!» Куинджи посмеивался. Он был своим ученикам отцом, и не только в том, что касалось учёбы. Любой мог рассчитывать на его помощь за пределами Академии, подчас значительную.

О благотворительности, доброте Архипа Ивановича, который тратил на себя копейки, в Петербурге ходили легенды. Рерих вспоминал: «Помню его, конфузливо дающего деньги, чтобы передать их разным беднякам и старикам. Помню его милое прощающее слово: “Бедные они!”».

Когда один из товарищей юности начал возмущаться, что Куинджи даёт большие деньги кому попало, Архип Иванович встал на дыбы, закричав: «Ты забыл, как сам был в таком же положении, когда мы с тобой питались одним хлебом да огурцами, а если попадалась колбаса, то это был уже праздник?.. Забыл? Стыдился бы говорить так… сердца у тебя нет!»

Отказывал очень редко. Как-то молодой художник попросил денег на прислугу. Куинджи растерялся: «Да зачем она вам, мы с женой обходимся».

Оборвалось его преподавание в Академии внезапно – удар был страшный и незаслуженный. Новый ректор Томишко столкнулся в канцелярии со студентом, который не знал его в лицо и не поклонился. Ректор разозлился, наорал, велел сторожу вытолкать провинившегося из помещения. Учащиеся в ответ объявили «забастовку», требуя от ректора извинений. Всё можно было бы решить миром, но шантаж, отказ учиться возмутили очень многих. Одна из учениц Академии вспоминала, как зашла за советом к Илье Репину: «“Вы не понимаете последствий вашего поступка”, – резко заявил Репин. “Нет, понимаю!” И я с независимым (и, должно быть, глупым) видом направилась к выходу. Только закрыла за собой дверь, как в неё ударился стул, брошенный мне вдогонку Репиным».

Тяжелее всех пришлось Куинджи, любившему молодёжь больше других. Он по собственной воле отправился к ним – бледный, совершенно растерянный. Объяснять, убеждать было бесполезно. Всё, что смог выговорить: «Господа, если вы меня любите, прекратите забастовку, иначе мне будет плохо…»

Некоторые поняли, что достоинство – это, конечно, важно, но любовь значит больше, ради учителя нужно утихомириться. Но большинство было слишком увлечено своим протестом. В результате Архип Иванович, умолявший никого не отчислять, оказался сначала под домашним арестом, а потом услышал приказ президента Академии: подать в отставку в течение 24 часов.

Членом совета Академии его всё же оставили, а позже дали чин действительного статского советника, то есть генеральский. Но всё это не могло смягчить его боли. Попытки сохранить значение Академии художеств для России стоили Куинджи отношений с Товариществом передвижников. Неужели жертва оказалась напрасной?

В этот момент он получил письмо от студентов, полное любви. Подписались сотни человек, не только ученики. Это потрясло художника и произвело новый перелом в его жизни…

За минувшие годы стоимость дома Куинджи выросла в десять раз. Он любил его и не знал, как будет обходиться без своей крыши, найдут ли его птицы в новом жилище. Но решение было принято. Архип Иванович продаёт дом ради того, чтобы отвезти учеников в Европу, познакомить с новейшими достижениями мировой живописи. Академия помогала в этом немногим избранным. С Куинджи поехали 12 человек. Обошлось это в сто тысяч рублей. И было лишь началом. Всё своё состояние мастер решил истратить на создание Общества художников, откуда никого не изгоняют, где ты можешь исповедовать любые взгляды; всё, что требуется от тебя, – любить и трудиться.

А птицы пусть не сразу, но отыскали путь к новому жилищу своего благодетеля – в Биржевом переулке. С тех пор они Архипа Ивановича из вида уже не теряли.

Гефсиманский сад

Архип Иванович этой выставки не только не готовил, но даже не думал её проводить. Всё вышло почти случайно. Однажды к нему зашёл любимый ученик Константин Вроблевский. Сказал: «Извините, что оторвал вас от работы». «А вы почему знаете, что я работал?» – спросил Куинджи.

Разговорились, и Архип Иванович вдруг сам вызвался показать свои работы. Ученик был в панике: вдруг слухи о том, что Куинджи выдохся, верны? Учитель, догадавшись о его мыслях, рассмеялся: «Не бойтесь, это не так плохо, как вы думаете».

Беспокойство, впрочем, оставалось, но, увидев на полотне багровый шар солнца, плывущего перед закатом над морем и степью, Константин застыл, у него перехватило дыхание, в то время как Архип Иванович, наоборот, вздохнул с облегчением, сказав: «Если бы вы начали меня хвалить, это стало бы приговором».

Одно за другим он показывал ученику свои полотна, но уже ближе к утру рассердился, обвинив Вроблевского в том, что тот умеет подъехать, вынудив сделать то, чего не хотел.

Вроблевский, разумеется, молчать не стал, так что Архип Иванович согласился показать работы трём другим ученикам, а после и друзьям, выбрав из сотен работ всего четыре. Писатель Иероним Ясинский вспоминал: «Архип Иванович повернул и придвинул к известной черте на паркете огромный мольберт, прикоснулся к чёрному коленкору, который заволновался и упал наземь… Ещё ничего подобного никогда не создавало искусство. Безукоризненный огненно-розовый свет освещал белые стены хат, а теневые стороны их были погружены в голубой сумрак. Голубая тень легла от дерева на освещённую стену…»

Здесь речь идёт о картине «Вечер в Малороссии». Вторая работа называлась «Днепр». Берег, покрытый полевыми цветами и чертополохом, и река, уходящая в бесконечную даль. У зрителей почему-то глаза оказались на мокром месте, а Дмитрий Иванович Менделеев закашлялся.

«Что это вы так кашляете, Дмитрий Иванович?» – спросил несколько удивлённый художник. «Я уже шестьдесят восемь лет кашляю, – ответил ему старый друг, – это ничего, а вот картину такую вижу в первый раз».

Третья работа посвящена была Северу, на ней можно было увидеть берёзовую рощу. Она был светлой, радостной, совершенно живой.

Но главным полотном на этой маленькой выставке, которая продолжалась несколько дней, стал «Христос в Гефсимании». Что бы ни изображал Куинджи, главным в его картинах был свет, из которого создано мироздание. Но есть ещё свет нетварный, который человек начинает созерцать, просветляясь, пребывая в богообщении. Учение об этом появилось на Святой Горе Афон и через преподобного Сергия и его учеников распространилось на Руси. Свидетельство тому – образ «Преображение Господне» св. Андрея Рублёва.

Кто видел рублёвскую икону, откроет для себя возможный источник вдохновения Архипа Ивановича. А может, он обрёл его в Евангелии, подобно преподобному Григорию Паламе.

Здесь нужно понимать, как рисовали Спасителя в ту эпоху, накануне крушения России. У Николая Ге, на картине «Что есть истина?», Сын Божий измучен и мрачен. «…никто не желал узнать Христа в этом тощем облике с бледным лицом, укоряющим взглядом и особенно с трёпаными волосами», – иронически вспоминал Илья Репин. У Крамского Христос – человек, пытающийся понять, в чём смысл жизни, победить свою земную природу. Художник и сам не вполне понимал, кого нарисовал, вопрошая: «Христос ли это? Или не Христос, т. е. я не знаю, кто это. Это есть выражение моих личных мыслей». У Поленова, написавшего «Христос и грешница», мы видим волевого, умного мужчину. По выражению писателя Короленко, это «человек, – именно человек, – сильный, мускулистый, с крепким загаром».

Никто не скажет этого о Христе, написанном Куинджи. Огромен и мрачен пышный сад. Фигуры людей, выступающие из темноты, подобны грешникам в аду, ожидающим сошествия Господа: некие мужи, ребёнок, римские легионеры, Иуда. Господь спокойно, отрешённо стоит у входа, то ли залитый лунным светом, то ли Сам излучающий свет. Ещё немного – и Спаситель мира войдёт в кромешную тьму, но нет никаких сомнений, что свет Его не погаснет. «Какое-то ослепительное, непостижимое видение…» – передаст свои чувства один из первых зрителей картины.

После этой выставки Архип Иванович проживёт ещё девять лет. Почти всё своё состояние: картины, деньги, землю в Крыму, – завещает созданному им обществу художников. Конечно же, позаботился и о жене, но в первом пункте своего завещания написал, что жертвует десять тысяч рублей церкви, где его крестили и венчали.

В народе говорят: «Добрые люди трудно помирают». Умирал Куинджи тяжело, страдал в течение двух месяцев. Болезнь сердца сопровождалась удушьем. Незадолго до конца рассудок начал ему изменять, однажды он даже пытался выброситься в окно, чтобы избавиться от боли. Его успели удержать. Как-то раз Вера Леонтьевна вышла по делам. Никто не ждал, что Архип Иванович сумеет подняться и отправится на её поиски. Открыл входную дверь. Там его увидел фельдшер, попытавшийся вернуть художника в постель. В этот момент, на пороге, и наступила смерть.

Всю дорогу до Смоленского кладбища ученики и друзья несли его гроб на руках. К бесконечной процессии присоединялись всё новые люди, в том числе очень бедно одетые. На вопрос, разве вы знали покойного, один из них ответил: «Как же не знать, нашего-то Архипа Ивановича!» – и объяснил, что не раз получал от него помощь. День был хороший, солнечный – один из тех, что так любил Куинджи.