Писатель юрий тынянов биография. Биография

, Драматург , Литературовед , Критик

Юрий Николаевич (Насонович ) Тынянов 18 октября 1894, Режица, Витебская губерния, ныне Резекне в Латвии - 20 декабря 1943, Москва) - русский советский писатель, драматург, литературовед и критик.

Юрий Тынянов родился в 1894 году в уездном городе Режица Витебской губернии в состоятельной еврейской семье врача Насона Ароновича Тынянова (Но́сона Аро́новича, Николая Аркадьевича, 1862-1924, уроженца Бобруйска) и его жены Соры-Хаси Беровны Эпштейн (Софьи Борисовны Тыняновой, 1868-1940, уроженки местечка Докшицы Борисовского уезда Минской губернии). У Тынянова были старший брат Лев и младшая сестра Лидия. Когда он был ребёнком, семья переехала в Псков, где доктор Тынянов работал в земской больнице.

Учился в Псковской гимназии (1904-1912, окончил с серебряной медалью), где среди его одноклассников и друзей были Лев Зильбер, Август Летавет, Ян Озолин, Борис Лепорский.

Окончил историко-филологический факультет Петроградского университета (1912-1918). В 1915 году из местечка Велионы Режицкого уезда в Ярославль был эвакуирован кожевенный завод Г. М. Эпштейн, совладелицами которого после смерти отца стали сёстры Софья Борисовна Тынянова и Анна Борисовна Гаркави, перебравшиеся сюда с семьями (кожевенный завод и раскройно-посадочные и заготовительные мастерские наследников Г. М. Эпштейн был разрушен в ходе ярославского восстания 1918 года и восстановлен в годы НЭПа; в 1917 году на заводе работали 236 рабочих). В 1918 году двоюродная сестра Юрия Тынянова детский врач Эсфирь Александровна Гаркави (1889-1986) вышла замуж за его брата Льва Тынянова (1891-1946), главврача ярославского городского противотуберкулёзного диспансера.

Бойтесь тихих людей, которыми овладел гнев, и унылых людей, одержимых удачей.

Тынянов Юрий Николаевич

В студенческие годы участвует в работе Пушкинского семинара С. А. Венгерова, Пушкинского историко-литературного кружка/научного общества.

С 1918 года Тынянов - участник ОПОЯЗа, где, наряду с В. Б. Шкловским, Б. М. Эйхенбаумом и др. вносит свой вклад в создание научного литературоведения («формального метода» в литературоведении). В 1919 году сдает выпускную работу «Пушкин и Кюхельбекер» (утеряна в Гражданскую войну; в 1934 году Тыняновым написана одноименная статья) и «оставляется при университете» (что близко к современной аспирантуре).

В 1919-20 годах Тынянов преподает литературу в школе, в 1919-21 служит в Центральном Бюро Союза коммун Северной области, затем в Отделе информации Петроградского Бюро Коминтерна, читает лекции в Доме искусств и Доме литераторов.

Не испытавшие большой неудачи вовсе не знают, как можно свободно и полно вздыхать. С весов сваливаются все гири, весы с человеком легко и высоко взлетают.

Тынянов Юрий Николаевич

В 1921-30 профессор Института истории искусств. В 1920-е годы Тынянов выступает как литературовед и литературный критик, публикует книги «Достоевский и Гоголь (к теории пародии)» (1921), «Проблема стихотворного языка» (1924), представляющую наиболее его проработанную теоретическую работу, сборник статей о литературном процессе первой трети XIX века «Архаисты и новаторы» (1929), а также многочисленные работы, не вошедшие в прижизненные сборники.

В те же годы он начинает писать профессиональную прозу (дебютировал в 1925 году под псевдонимом Юзеф Мотль в № 26-27 журнала «Ленинград»; затем следуют романы «Кюхля» (1925) и «Смерть Вазир-Мухтара» (1928), рассказ (фактически, маленькая повесть) «Подпоручик Киже» (1927)), переводит Г. Гейне, пишет также сценарии к кинофильмам («Шинель» (1926), «СВД» (1927; совместно с Ю.Г. Оксманом)). Постепенно писательство становится его второй профессией.

К концу 1920-х годов рассеянный склероз, которым Тынянов страдал с молодости, приводит к частичной утрате работоспособности. В 1930-х гг. прогрессирующая болезнь, наряду с гонениями на «формалистов», несколько снижают его научную активность и переводят её из теоретического в историко-литературное русло. В это десятилетие выходят его роман «Пушкин» (1936, ч. 1 и 2), повесть «Восковая персона» (1930), рассказы «Черниговский полк ждёт» (1932) и «Малолетный Витушишников» (1933), ещё две книги переводов из Гейне. Тынянов принимает активное участие в подготовке книг из серии «Библиотека поэта», становясь после смерти Максима Горького фактическим её руководителем.

К началу войны Тынянов уже был инвалидом. Однако до конца жизни он продолжал работать над третьей частью своего последнего романа («Пушкин», незавершён) и писать рассказы (во время войны в провинциальных изданиях опубликованы как минимум три его рассказа).

Умер Ю. Н. Тынянов в декабре 1943 года, вернувшись из эвакуации в Москву.

Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Кавказ император Александр называл жаркой Сибирью.

Тынянов Юрий Николаевич

В г. Резекне в 1981 году педагог Анна Уланова создала Музей писателя, а с начала 1980-х годов проходят чтения, посвящённые памяти Тынянова.

Семья

Был женат (1916) единственным браком на Елене (Лее) Александровне Тыняновой (в девичестве Зильбер; сестра Льва Зильбера и Вениамина Каверина); дочь (1916) - Инна.

Троюродные братья (по материнской линии) - лингвист Виктор Максимович Жирмунский, музыкальный педагог, виолончелист, профессор Токийской консерватории Константин Исаакович Шапиро (1896-1992) и филолог-романист Яков Львович Малкиель.

Художественное творчество

По свидетельствам, приводимым в мемуарной литературе, Тынянов писал рассказы и стихи, начиная с детских лет.

Систематическая профессиональная деятельность его в качестве литератора начинается в 1924 году, когда Тынянов, взявшись (по коммерческому заказу, организованному Корнеем Чуковским) за подготовку популярной брошюры о лицейском товарище Пушкина, а впоследствии декабристе, каторжнике и ссыльном В. К. Кюхельбекере, неожиданно написал о нём роман («Кюхля»). Роману, написанному достаточно неровно, но остающемуся одним из образцов воспроизведения «духа эпохи» в беллетристике, суждено было оказаться флагманом жанра «советского исторического романа», требуемого конъюнктурой. Однако сам роман не конъюктурен ни в какой мере и остаётся переиздаваемым и читаемым восемь десятилетий спустя.

Следующий роман Тынянова - «Смерть Вазир-Мухтара» (1928), посвящённый последнему году жизни А. С. Грибоедова, представляет собой совершенно зрелое произведение со своеобразной стилистикой.

Несколько ранее Тынянов публикует первое из серии произведений («исторических повестей»), которые в равной мере могут быть отнесены к большим рассказам или коротким повестям - «Подпоручик Киже» (1927), за которым последовали «Восковая персона» (1930) и «Малолетный Витушишников» (1933). Автор привлекает в двух первых из них материал эпох, иных, нежели начало XIX века, являющееся «центром притяжения» большинства как научных работ, так и художественных произведений Тынянова (их действие относится к царствованию Павла I, Петра I и Николая I, соответственно).

В этих небольших по размеру и отточенных по форме произведениях сочетаются историческая стилизация языка (включая элементы сказовости, особенно в «Восковой персоне») с тонким пародированием «социологической прозы», получившей определённое распространение в советской литературе 1920-х - начала 1930-х годов (отчасти это относится и к миниатюрным зарисовкам, опубликованным в 1930 году под названием «Исторические рассказы»).

Согласно опубликованному Н. Л. Степановым списку (относящемуся к 1932 году), Тынянов вынашивал замысел «собрания сочинений», содержащего, наряду с написанными «Кюхлей», «Смертью Вазира-Мухтара», историческими повестями, а также незавершенным «Пушкиным» и романом «Ганнибалы» (работу над которым Тынянов начал, но оставил), ещё ряд пунктов. Они включали произведения «Граф Сардинский» (о Д. И. Хвостове, известном деятеле литературы и графомане конца XVIII - начала XIX веков), «Евдор» (по всей видимости, о П. А. Катенине), «Капитан Шишков 2-й» (о поэте и бретере А. А. Шишкове), «Овернский мул» (о Ж. Ромме; сохранился набросок, и по его мотивам написан поздний рассказ «Гражданин Очер»), «Бани Сандуновские», «Пастушок Сифил», «Иван Барков», «Потери».

В 1919-1920 годах преподает литературу в школе, до 1921 служит в Центральном бюро Союза коммун Северной области , затем в Отделе информации Петроградского бюро Коминтерна , читает лекции в Доме искусств и Доме литераторов .

Юрий Тынянов женился 3 февраля 1916 года на Лие Абелевне (Елене Александровне) Зильбер (в первом браке Качановская, сестра Льва Зильбера и Вениамина Каверина); их дочь - поэт и переводчик Инна Тынянова (1916-2004).

Двоюродный племянник Тынянова - литературовед Александр Миронович Гаркави . Троюродные братья Тынянова (по материнской линии) - лингвист Виктор Максимович Жирмунский , журналист Яков Ноевич Блох , искусствовед Мирон Аркадьевич Малкиель-Жирмунский , музыкальный педагог и виолончелист, профессор Токийской консерватории Константин Исаакович Шапиро (1896-1992) и филолог-романист Яков Львович Малкиель . Троюродные сёстры - поэтесса Раиса Ноевна Блох и Магдалина Исааковна Малкиель-Шапиро (1905-1968), жена историка церкви Владимира Николаевича Лосского , мать филолога и богослова Николая Лосского (род. 1929).

Научное творчество

Художественное творчество

По свидетельствам, приводимым в мемуарной литературе, Тынянов писал рассказы и стихи, начиная с детских лет .

Систематическая профессиональная деятельность его в качестве литератора начинается в 1924 году , когда Тынянов, взявшись (по коммерческому заказу, организованному Корнеем Чуковским) за подготовку популярной брошюры о лицейском товарище Пушкина , а впоследствии декабристе, каторжнике и ссыльном В. К. Кюхельбекере , неожиданно написал о нём роман («Кюхля »). Роману, написанному достаточно неровно, но остающемуся одним из образцов воспроизведения «духа эпохи» в беллетристике , суждено было оказаться флагманом жанра «советского исторического романа», требуемого конъюнктурой . Однако сам роман не конъюктурен ни в какой мере и остаётся переиздаваемым и читаемым восемь десятилетий спустя.

Следующий роман Тынянова - «Смерть Вазир-Мухтара » () , посвящённый последнему году жизни А. С. Грибоедова , представляет собой совершенно зрелое произведение со своеобразной стилистикой.

Несколько ранее Тынянов публикует первое из серии произведений («исторических повестей»), которые в равной мере могут быть отнесены к большим рассказам или коротким повестям - «Подпоручик Киже » (1927), за которым последовали «Восковая персона » (1930) и «Малолетный Витушишников » (1933). Автор привлекает в двух первых из них материал эпох, иных, нежели начало XIX века, являющееся «центром притяжения» большинства как научных работ, так и художественных произведений Тынянова (их действие относится к царствованию Павла I , Петра I и Николая I , соответственно).

Согласно опубликованному Н. Л. Степановым списку (относящемуся к 1932 году) , Тынянов вынашивал замысел «собрания сочинений», содержащего, наряду с написанными «Кюхлей», «Смертью Вазира-Мухтара», историческими повестями, а также незавершенным «Пушкиным» и романом «Ганнибалы» (работу над которым Тынянов начал, но оставил), ещё ряд пунктов. Они включали произведения «Граф Сардинский» (о Д. И. Хвостове , известном деятеле литературы и графомане конца XVIII - начала XIX веков), «Евдор» (по всей видимости, о П. А. Катенине), «Капитан Шишков 2-й» (о поэте и бретере А. А. Шишкове), «Овернский мул» (о Ж. Ромме ; сохранился набросок, и по его мотивам написан поздний рассказ «Гражданин Очер»), «Бани Сандуновские», «Пастушок Сифил», «Иван Барков», «Потери».

Сниженная из-за болезни работоспособность и ранняя смерть не позволили Тынянову осуществить большую часть задуманного. Зная о неизлечимости своей болезни, он стремился успеть написать главное произведение своей жизни - роман «Пушкин », грандиозную эпопею о становлении, жизни и смерти национального поэта.

Наряду со «Смертью Вазир-Мухтара» и историческими повестями, две части «Пушкина» ( и - , соответственно), которые писатель успел завершить, относятся к вершинам его прозы. Третья часть ( , опубликована посмертно) носит следы незавершённости, в последних главах выглядит как «творческий конспект» ненаписанного материала.

Художественное наследие Тынянова включает также короткие рассказы 1920-х годов ; ряд рассказов («Гражданин Очер», «Генерал Дорохов», «Красная шапка»), написанных во время войны в эвакуации; киносценарии и одну пьесу; книгу переводов из Жоржа Дюамеля , три книги переводов из Г. Гейне .

Кроме того, по воспоминаниям знакомых, Тынянов был мастером устного рассказа и актёрской пародии. Ираклий Андроников ссылался на Тынянова как на неподражаемый образец этого жанра, который сам Андроников впоследствии популяризовал посредством телевидения.

Художественные произведения

Романы

. Л., Кубуч, . - 6000 экз.
. (Л., Прибой, 1929)
. Ч. 1., Л., Художественная литература, 1936.

Избранные повести и рассказы

Л., изд. писателей, 1930
. (Л.-М., ОГИЗ, 1931)
. (Л., 1933)
Побег. Из жизни декабриста. М., 1928 (Библиотека «Огонёк»)
Черниговский полк ждёт. Рассказ. М.: Молодая гвардия, 1932
Рассказы. - М., 1935

Избранные переводы

Г. Гейне . Сатиры. ()
Г. Гейне. Германия. Зимняя сказка. (Л., 1933, 1934)
Г. Гейне. Стихотворения. (Л., 1934)

Киносценарии

Шинель (1926)
«СВД» (1927; совместно с Ю. Г. Оксманом)
Подпоручик Киже (1933)

Научные труды и литературная критика

Книги по вопросам литературы

Достоевский и Гоголь (к теории пародии) Опояз, . - 1500 экз.
Проблема стихотворного языка Л., Academia,()
Архаисты и новаторы Л., Прибой, . - 596 с., 3000 экз.

Сборники статей

Академическое собрание сочинений писателя никогда не издавалось, но его статьи печатались в следующих сборниках:

Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.
Пушкин и его современники. - М .: Наука , 1969. - 424 с.
История литературы. Критика. - СПб. : Азбука-классика , 2001.
Литературная эволюция: Избранные труды. - М .: Аграф, 2002. - 496 с.

Формальный метод: Антология русского модернизма / сост. С. Ушакин. - Москва; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2016. - Т. 1. - С. 517-702. - 956 с. - ISBN 978-5-7525-2995-5 .

Напишите отзыв о статье "Тынянов, Юрий Николаевич"

Примечания

(нажать на линк Подробнее под текстом)
(сайт еврейской генеалогии, раздел Databases (Базы данных), Латвия (Витебская губерния), требуется регистрация): В переписи населения «Вся Россия» (1897) фигурируют врач Насон Аронович Тынянов и его жена Сора Беровна Эпштейн, проживающие в Режице по адресу Нижне-Замковая 22-3. В раввинских записях о смерти в декабре 1890 года старшего сына, десятимесячного Арона Носоновича Тынянова отец указан как доктор Носон Аронович Тынянов .
Ярославль: История города в документах и материалах от первых упоминаний до 1917 года / Под редакцией доктора истэорических наук, профессора А. М. Пономарёва. Состевители В. Н. Козляков, Г. Н. Полева, Л. А. Полушкина и др. Ярославль: Верхне-Волжское книжное издательство, 1990. С. 384.
: В годы НЭПа - Кожевенный завод «Наследники Эпштейн» Ярославского губернского Совета народного хозяйства.
Нянковский М. А. «О тех, кого помню и люблю…» Гаркави. Тыняновы. Рохленко. Нянковские / М. А. Нянковский. Ярославль, 2009. - 240 с.
(Michael Shapiro); на русском языке была опубликована книга его брата Исаака Константиновича Шапиро
Другой троюродный брат - манхеттенский юрист и политик Леон Эндрю Малкиель (англ. Leon Andrew Malkiel, 1866-1932) - баллотировался на пост верховного прокурора штата Нью-Йорк в 1904 году и на пост судьи апелляционного суда Нью-Йорка (от партии социалистов) в 1912 и 1920 годах.
В большинстве утрачены. Одно из стихотворений - «Дождь» - приводится без текстологической справки Вениамином Кавериным в Новое зрение. Книга о Юрии Тынянове. - М .: Книга, 1988. - С. 36-37.
В большинстве утрачены. Один из коротких рассказов - «Яблоко» - приводится без текстологической справки Вениамином Кавериным в В. А. Каверин, В. И. Новиков. Новое зрение. Книга о Юрии Тынянове. - М .: Книга, 1988. - С. 29-30.

Литература

А. Белинков . Юрий Тынянов. - 2-е изд. - М .: Советский писатель , 1965.
Юрий Тынянов. Писатель и учёный. Воспоминания. Размышления. Встречи. - М .: Молодая гвардия, 1966.
Воспоминания о Ю. Тынянове. Портреты и встречи. - М .: Советский писатель, 1983.
В. А. Каверин , В. И. Новиков . Новое зрение. Книга о Юрии Тынянове. - М .: Книга, 1988.
Блюмбаум А. Б. Конструкция мнимости: К поэтике «Восковой персоны» Юрия Тынянова. - СПб. : Гиперион, 2002. - 200 с.
- на сайте

Ссылки

в библиотеке Максима Мошкова
на сайте
- статья из Электронной еврейской энциклопедии .
в энциклопедии .

Отрывок, характеризующий Тынянов, Юрий Николаевич

M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.

Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да, и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.

Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.

Исследователи его творчества отмечают, что его жизнь и судьба трагическим образом пересеклись с творчеством немецкого поэта Генриха Гейне, стихи которого Тынянов обожал и блестяще переводил их на русский язык. В этих двух талантливых представителях различных культур и эпох, действительно, было много общего: оба они были изысканно остроумны, оба жили в период потрясений и бурь, оба формировали новые направления в литературе и оба по какой-то роковой случайности страдали тяжелым заболеванием – рассеянным склерозом, который Ю.Н. Тынянов очень метко назвал «безутешной болезнью».

Юрий Николаевич (Насонович) Тынянов родился 18 октября 1894 года в Режице Витебской губернии в еврейской семье. «Я родился в 1894 году в городе Режице, часах в шести от мест рождения Михоэлса и Шагала и в восьми от места рождения и молодости Екатерины I », – писал Тынянов в автобиографии. – «Город был небольшой, холмистый, очень разный. На холме – развалины ливонского замка, внизу – еврейские переулки, а за речкой – раскольничий скит. До войны город был Витебской губернии, теперь – латвийский. Староверы были похожи на суриковских стрельцов. Женщины ходили в ярких шубах, от которых снег горел… Я был легковерен до крайности. Как-то дядя учинил со мною опыт: я ложился спать, он положил мне под подушку яблоко и сказал, что завтра будет два. Назавтра я нашел под подушкой два яблока. Я поверил в это, как в самое обыкновенное и радостное, чуть не научное явление. Отец возмутился. Я смело положил яблоко под подушку. День, когда я проснулся и нашел все то же яблоко, я долго помнил: весь мир стал хуже. Отец любил литературу, больше всех писателей - Салтыкова. Горький потрясал тогда читателей. Сам я читал все, что попадалось. Любимой книгой было издание Сытина с красной картинкой на обложке: «Ермак Тимофеевич и славный атаман Иван Кольцо». И еще - «Ламермурская невеста». Мне было не более семи лет, когда я впервые увидел синематограф. Картина была о французской революции. Розовая она была, вся в трещинах и дырах. Очень поразила. Любимый поэт моего детства - Некрасов, и притом не детские, петербургские вещи - «В больнице». Из Пушкина в детстве был странный выбор: «Черна как галка», «Длинный Фирс играет в эти, Те-те-те и те-те-те». И совсем особняком, тоже рано, «Песнь о вещем Олеге». Над прощанием князя с конем и над концом всегда плакал…» .

Отец Тынянова Насон (Николай) Аркадьевич Тынянов (1862-1924) был врачом, а мать — Софья Борисовна Тынянова (урожд. Сора-Хася Эпштейн, 1868-1940) — совладелицей кожевенного завода. В их семье было еще двое детей — старший брат Лев (в будущем – руководитель Ярославского горздравотдела) и младшая сестра Лидия, «автор известных детских книг».

Отец Тынянова, «человек широко образованный, владевший несколькими иностранными языками,…. Был известен в городе как врач бедноты…Добрый и внимательный, он отдавал много времени воспитанию детей». А вот матушка, Сора-Хася, напоминала Тынянову мать Пушкина, Надежду Осиповну. «Беспричинные переходы из одного настроения в другое, непонятные ей самой, постоянное недовольство жизнью, скупость в мелочах, странно соединявшаяся с почти фантастическим гостеприимством, упрямое вмешательство в жизнь своих детей (в любом возрасте), полное отсутствие такта, ни во что не ценившегося и противоречащего характеру Юрия Николаевича,- вот черты Софьи Борисовны Тыняновой». Куда хуже было другое — она, как и другие еврейские родственники, ни в грош не ставила таланта Тынянова. Биограф Тынянова пишет, что никогда не видел на лице матери Тынянова улыбки. Сущая мегера! Но важнее было, в плане недуга Тынянова, загадочное неврологическое заболевание его отца – он почти не владел левой ногой. Она мучила его много лет, и в конце-концов, лишила возможности работать.

В 1904 году семья Тыняновых переехала в Псков, где Юрий Тынянов был принят в Псковскую гимназию. Там среди его одноклассников и друзей были Лев Зильбер, Август Летавет, Ян Озолин и Борис Лепорский. Тынянов рассказывал: «Девяти лет поступил в Псковскую гимназию, и Псков стал для меня полуродным городом. Большую часть времени проводил с товарищами на стене, охранявшей Псков от Стефана Батория, в лодке на реке Великой, которую и теперь помню и люблю. Первая книга, купленная мною в первом классе за полтинник, была «Железная маска» в одиннадцати выпусках. Первый давался бесплатно. Был ею взволнован, как никогда позже никакой литературой: «Воры и мошенники Парижа! Перед вами Людовик-Доминик Картуш!» Ходил в приезжий цирк Ферони и влюбился в наездницу. Боялся, что цирк прогорит и уедет, и молил бога, чтобы у цирка были полные сборы. Гимназия была старозаветная, вроде развалившейся бурсы. И, правда, среди старых учителей были еще бурсаки. В городе враждовали окраины: Запсковье и Завеличье. В гимназии то и дело слышалось: «Ты наших, запсковских, не трогай», «Ты наших, завелициих, не трогай». В первые два года моей гимназии были еще кулачные бои между Запсковьем и Завеличьем. За монеты, зажатые в рукавицы, били обе стороны - и Запсковье и Завеличье. Мы играли в козаты (бабки). У нас были известные игроки; у них в карманах было пар по десять козатов, а битки всегда налиты свинцом. Играли и в ножичек. Главным зрелищем была ярмарка - в феврале или марте. Перед балаганом играли на открытой площадке в глиняные дудочки: «Чудный месяц плывет над рекою»… В гимназии у меня были странные друзья: я был одним из первых учеников, а дружил с последними. Мои друзья, почти все, гимназии не кончили: их выгоняли за «громкое поведение и тихие успехи» …

Во время учебы в гимназии и в Петроградском университете Тынянов на здоровье не жаловался, если не считать перенесенного в 1918 году (?) тяжелого сыпного тифа.

Гимназию Юрий Тынянов окончил в 1912 году с серебряной медалью, и в этом же году поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, где занимался в пушкинском семинаре С.Венгерова, слушал лекции А.Шахматова и И.Бодуэна де Куртене. Среди его товарищей по университету были М.Азадовский, Ю.Оксман и Н.Яковлев. Тынянов рассказывал: «В 1912 году я поступил в Петербургский университет на историко-филологический факультет, славяно-русское отделение. Университет испугал меня обширностью коридора, расписанием занятий и многочисленностью аудиторий. Я тыкался в аудитории наугад. Теперь я не жалею об этом. Я слышал вступительные и другие лекции: биолога Догеля, химика Чугаева, а в физическом институте, во дворе - физика Боргмана… На своем отделении больше всего занимался у Венгерова, который был старым литератором, а не казенным профессором и любил вспоминать про свои встречи с Тургеневым. Его пушкинский семинарий был скорее литературным обществом, чем студенческими занятиями! Там спорили обо всем: спорили о сюжете, стихе. Казенного порядка не было. Руководитель с седой бородой вмешивался в споры, как юноша, и всем интересовался. Пушкинисты были такие же, как теперь,- малые дела, смешки, большое высокомерие. Они изучали не Пушкина, а пушкиноведение. Я стал изучать Грибоедова - и испугался, как его не понимают и как не похоже все, что написано Грибоедовым, на все, что написано о нем историками литературы (все это остается еще и теперь). Прочел доклад о Кюхельбекере. Венгеров оживился. Захлопал. Так началась моя работа. Больше всего я был не согласен с установившимися оценками. Я сказал руководителю, что Сальери у Пушкина похож на Катенина. Он мне ответил: «Сальери талантлив, а Катенин был бездарен». Он научил нас работать над документами, рукописями. У него были снимки со всех пушкинских рукописей Румянцевского музея. Он давал их изучать каждому, кто хотел…».

Первыми научными работами Тынянова стали доклад «Литературный источник «Смерти поэта» и доклад о пушкинском «Каменном госте». В студенческие годы им также была написана большая работа о Вильгельме Кюхельбекере, рукопись которой не сохранилась.

В 1916 году Юрий Тынянов женился на сестре своего товарища по псковской гимназии Льва Зильбера (родного брата Вениамина Каверина) — Елене. Вскоре после свадьбы у молодоженов родилась дочь, названная Инной.

«До поры до времени все было прекрасно», — многозначительно замечает В.Каверин…Вот как описывал Тынянова И.Андронников: «Он был невелик ростом. Пропорционален. Изящен. Пластичен. Слушая вас, подавался слегка вперед с полуулыбкой очаровательной и совершенно естественной, хотя в этом легком повороте головы, чуть склонясь и чуть-чуть повернув к собеседнику ухо, было что-то от галантных портретов восемнадцатого столетия. Когда же к нему обращались старшие или дамы, Юрий Николаевич становился сверхувлекательным. Говорил любезно, с улыбкой, «упадая» на ударное слово и слог, отчеканивал…»

После окончания университета в 1918 году Тынянов был оставлен Семеном Венгеровым при кафедре русской литературы для продолжения научной работы. Тынянов рассказывал: «Я был оставлен Венгеровым при университете, потом читал лекции в Институте истории искусств - о том, что больше всего любил и люблю в литературе,- о поэзии, стихах». В том же 1918 году Тынянов познакомился с Виктором Шкловским и Борисом Эйхенбаумом, а также вступил в Общество по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ), участие в котором сыграло огромную роль в его судьбе, как ученого. С сентября 1920 г. он был секретарем этого общества, а в 1921 г. в издательстве «ОПОЯЗ» вышла первая книга Тынянова «Достоевский и Гоголь . (К теории пародии)». «За издание получил воз дров», – комментирует он в анкете.

В 1921 году Тынянов поступил на службу в Отдел информации петроградского бюро Коминтерна, служил переводчиком Французского отдела, в 1920-1921 гг. заведовал отделением. Как человек семейный, он сильно нуждался и потому совмещал службу с преподаванием, читал в 1919 г. лекции в Доме искусств и в Доме литераторов.

В первой половине 1920-х годов Юрий Тынянов написал ряд работ об Александре Пушкине и литературной борьбе его эпохи. Статьи назывались «Архаисты и Пушкин», «Пушкин и Тютчев» и «Мнимый Пушкин», и в них историческая роль великого поэта раскрывалась по-новому, более конкретно и точно, чем у других авторов. В статьях о Федоре Тютчеве и Николае Некрасове, Александре Блоке и Валерии Брюсове Тыняновым были даны четкие историко-литературные характеристики поэтов, а также определено их неповторимое своеобразие. В статье «Литературное сегодня» в 1924 году проза начала 1920-х годов была им показана как целостная система, а в статье «Промежуток» в том же году была представлена такая же убедительная панорама поэзии, даны выразительные и емкие характеристики творчества Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Владимира Маяковского и других мастеров стиха. Критические оценки Тынянова были основаны и на пророческой интуиции, и на точных научных критериях, оценивавших творчество современников, которое Тынянов рассматривал в единой системе литературной эволюции.

В 1924 году Юрий Тынянов получил коммерческий заказ, организованный Корнеем Чуковским от издательства «Кубуч» на написание брошюры о Кюхельбекере. Остро нуждавшийся в деньгах Тынянов взялся за эту работу и неожиданно за короткий срок в 1925 году написал роман «Кюхля», положивший начало его писательской судьбе. Воскрешая для современников полузабытого поэта-декабриста, используя при этом обширный фактический материал, Тынянов достиг эмоциональной достоверности благодаря интуитивным догадкам. «Кюхля» - это роман-биография, но, идя по следам главного героя, мы как бы входим в портретную галерею самых дорогих нашему сердцу людей - Пушкина, Грибоедова, Дельвига. Везде чувствуется взгляд самого Кюхельбекера. Подчас, кажется, что он сам рассказывает о себе, и чем скромнее звучит этот голос, тем отчетливее вырисовывается перед нами трагедия декабризма…».

С этого момента Юрий Тынянов начал сочетать научную работу с литературной, все более тяготея к творческой деятельности.

В автобиографии Ю.Тынянов пишет: «В 1925 году написал роман о Кюхельбекере. Переход от науки к литературе был вовсе не так прост. Многие ученые считали романы и вообще беллетристику халтурой. Один старый ученый - историк литературы, называл всех, кто интересуется новой литературой, «труляля». Должна была произойти величайшая из всех революций, чтобы пропасть между наукой и литературой исчезла. Моя беллетристика возникла, главным образом, из недовольства историей литературы, которая скользила по общим местам и неясно представляла людей, течения, развитие русской литературы. Такая «вселенская смазь», которую учиняли историки литературы, попирала и произведения старых писателей. Потребность познакомиться с ними поближе и понять глубже - вот чем была для меня беллетристика. Я и теперь думаю, что художественная литература отличается от истории не выдумкой, а большим, более близким и кровным пониманием людей и событий, большим волнением о них. Никогда писатель не выдумывает ничего более прекрасного и сильного, чем правда. «Выдумка» - случайность, которая не от существа дела, а от художника. И вот, когда нет случайности, а есть необходимость - начинается роман. Но взгляд должен быть много глубже, догадка и решимость много больше, и тогда приходит последнее в искусстве - ощущение подлинной правды: да, так могло быть, так, может быть, было…».

После выхода романа «Кюхля». Тынянов стал одним из родоначальников своеобразного литературного жанра – «писатели о писателях». Подобные книги стали предтечами знаменитейшей книжной серии «ЖЗЛ». Следующий роман Тынянова - «Смерть Визир-Мухтара» (1928), посвящённый последнему году жизни А.С. Грибоедова, представляет собой совершенно зрелое произведение со своеобразной стилистикой. Тынянов в романе часто прибегает к художественной трансформации фактов, строит чисто творческие версии событий, например, описывая любовную интригу Грибоедова с женой Ф.Булгарина. Некоторые беллетристические догадки автора, впрочем, нашли впоследствии документальное подтверждение, а именно — участие русских дезертиров во главе с Самсон-Ханом в битвах с русскими войсками на стороне персов, подстрекательская роль английских дипломатов в разгроме русской миссии. Однако главное в «Смерти Вазир-Мухтара» — это последовательно развернутое художественное сравнение «века нынешнего» с «веком минувшим», раскрытие вечной ситуации «горя от ума», в которую с неизбежностью попадает в России мыслящий человек. Так, Грибоедов в изображении Тынянова оказывался в трагическом одиночестве, его проект преобразования Кавказа отвергался и правительственными чиновниками, и ссыльным декабристом И.Бурцевым. Власти видели в Грибоедове опасного вольнодумца, прогрессисты — благополучного дипломата в «позлащенном мундире». Эта драматическая ситуация, безусловно, проецировалась на судьбу самого Тынянова и его единомышленников – они испытывали разочарование в революционных идеалах, видели распад опоязовского научного круга и невозможность дальнейшего продолжения коллективной работы в условиях идеологического контроля. В 1927 году Тынянов писал Виктору Шкловскому: «Горе от ума у нас уже имеется. Смею это сказать о нас, о трех-четырех людях. Не хватает только кавычек, и в них все дело. Я, кажется, обойдусь без кавычек и поеду прямо в Персию».

Перед каждым писателем, работающим в историческом или историко-биографическом жанре, остро и повседневно встает проблема соотношения факта и вымысла. И каждый решает эту проблему по-своему. От Тынянова, пришедшего в художественную литературу из мира науки, наиболее естественно было бы ожидать предельной преданности документу, строгого придерживания принятых наукой фактов. Но Тынянов на то и был ученым, чтобы не относиться к документу с почтительностью неофита, чтобы не видеть в нем раз и навсегда установленной, непреложной истины. «Есть документы парадные , – писал он, – и они врут, как люди. У меня нет никакого пиетета к «документу вообще». Человек сослан за вольнодумство на Кавказ и продолжает числиться в Нижнем Новгороде в Тенгинском полку. Не верьте, дойдите до границы документа, продырявьте его ». Сомнения в достоверности документа (а сомнения эти шли от досконального знания эпохи, от ощущения ее духа, понимания ее специфики, преломляющейся в человеческих характерах, наконец, от дара психолога) привели Тынянова ко многим догадкам и открытиям и в научном, и в художественном творчестве.

В своей художественной практике подчас, – когда вообще не было никаких документов, – Тынянову приходилось исходить лишь из собственного знания и чувствования эпохи и людей, ей принадлежавших, доверяя движение и развитие характеров своему компасу психолога-аналитика. «Там, где кончается документ, там я начинаю , – писал Тынянов. – Представление о том, что вся жизнь документирована, ни на чем не основано: бывают годы без документов ».

В творчестве Тынянова исследователи выделяют четыре периода. С двумя последними и была связана его тяжкая, неизлечимая болезнь…

…Как она начиналась? Тынянов был человеком скрытным и до определенного момента жалоб на недомогание от него никто не слышал, да это же и не грипп, чтобы точно указать дату заболевания. В 1928 году Тынянов в письме В.Б.Шкловскому говорит: « Нога болит, с трудом передвигаюсь, то лучше, то хуже. Вероятно, что-то с костью или общее. Мешает, потому что лишает физического ума, ясности в мышцах». Один из современников, относит начало болезни вообще к 1923 году, когда он увидел Тынянова с тростью, но это было скорее поэтическим «кокетством», подражанием Пушкину, которого Тынянов боготворил. Скорее всего, началась болезнь в 1926/27 гг. Существует легенда, что Ю.Тынянов в это время обращался в клинику нервных болезней Военно-медицинской академии (зав., проф. М.А.Аствацатуров) с жалобами на ощущение «ползания мурашек», чувство «отлежания» в нижних конечностях, спазмы мышц, онемение и похолодание в них. Периодически возникала, но проходила слабость в ногах. О каком диагнозе шла речь, неясно, но видимо, по настоянию Тынянова и при помощи М.Горького его направили в Германию, к тамошним светилам. В то время связи российских и немецких клиницистов были очень сильны и представители отечественной элиты предпочитали обращаться к ним (естественно те, кому это разрешали). Тынянов относился к таким счастливцам. 28 октября 1928 года Тынянов писал Шкловскому, что берлинские врачи не находят положения серьезным и связывают все с нарушением обмена веществ (!?). Спустя месяц он пишет тому же адресату о том, что немецкие врачи ставят ему диагноз спазмофилии и лечат углекислыми ваннами для ног. «Врачи здесь смотрят не так мрачно на мою болезнь — говорят, что пока еще нет той страшноватой болезни, которую находили у меня дома. Пока. Дело в нервах — вазомоторные нервы у меня взбудоражены и на каждое маленькое приказание извне отвечают с демонстративным азартом, как рыжий в цирке. Это и есть спазмофилия, моя болезнь, болезнь редкая, но довольно скверная («Базир» — написан спазматически). Лечусь я, правду сказать, довольно мало. Принимаю углекислые ванны для ног. Излечил меня (частично, конечно) по общему мнению, Кисловодск». Все дело в том, что в это время немецкие (как и другие) клиницисты были очень увлечены заболеваниями автономной нервной системы и пытались «притянуть» ее к любой болезни. «Психические потрясения, конституция и курение», — вот, по мнению немецких консультантов, причины заболевания Тынянова. Что натолкнуло высококвалифицированных немецких специалистов на подобные предположения? Спазмофилия – это крайнее выражение гипокальциемии вследствие частичной или полной недостаточности функции паращитовидных желез. Это приводит к повышению возбудимости нервно-мышечного аппарата с развитием судорог. В начале заболевания появляется ощущение «ползания мурашек», онемение, скованность в конечностях и в области рта. Затем развиваются тонические и клонические судороги отдельных групп мышц. Сначала судороги возникают в мышцах верхних конечностей – «рука акушера», затем в мышцах ног, включая сгибатели. В этих случаях коленный сустав находится в умеренном сгибании, стопа сгибается внутрь, пальцы согнуты, подошва втянута в виде желоба. Так описана спазмофилия в медицинской энциклопедии конца 20-х гг. прошлого века. Нет, не было ничего этого у Тынянова, но у него были болезненные флексорные (сгибательные) спазмы в мышцах ног, что могло привести к затруднениям в дифференциальной диагностике.

Современные неврологи признают, что при рассеянном склерозе могут быть отличные от обычной для этого страдания спастичности болезненные мышечные спазмы в мышцах руки или ноги с одной стороны. Есть и другое предположение – немцы все быстро поняли, но, не желая пугать больного, прибегли к этой лжи «во спасение». Сначала его хотели лечить в Германии, но потом (были и финансовые проблемы) он уехал домой. Во всяком случае, вернулся он несколько обнадеженым и начал активно работать: «Десятки блокнотов буквально испещрены набросками, планами, заготовками будущих произведений…», хотя болезнь прогрессировала и уже зимой 1930 года ему «трудно было ходить, … неделями он не покидал дома».

Его болезнь не случайно носила название «органического хамелеона». Непредсказуемые ухудшения сменяются столь же необъяснимыми ремиссиями, во время которых Тынянов едет на Кавказ, выступает, пишет. Он вполне успешен, его знают, его печатают, ему отдают прекрасную квартиру, где раньше жил выдающийся российский композитор А.Глазунов. Болезнь, однако, не останавливается, и в 1935 году Тынянова отправляют в Париж. Прошел слух, что французы изобрели вакцину против этой страшной болезни. Надо сказать, что к этому времени существовало много теорий возникновения рассеянного склероза: обменная, сосудистая, инфекционная и т.д., и каждый автор предлагал свои способы лечения. Тогда их насчитывалось не менее трех десятков (все, конечно, одинаково бесполезные).

Любопытно, что Тынянова консультировал во время одного из своих визитов в Ленинград, выдающийся российский врач, Дмитрий Дмитриевич Плетнев. В. Шкловский пишет: «Болезнь была как будто медленная — то глаз поворачивался не так, как надо, и видение начинало двоиться, то изменялась походка, потом проходило. Он был у профессора Плетнева; тот посмотрел его как будто невнимательно, посоветовал жить на юге.

Дмитрий Иванович ответил:

— Я могу вам сказать: снимите левый ботинок, у вас плоскостопие.

— Да, это так, — ответил Тынянов.

— Значит, не надо раздеваться.

На вопрос: «почему он так принял Тынянова?» Плетнев ответил:

— Я не умею лечить рассеянный склероз, я только могу узнавать его. Буду задавать вопросы, пациент будет отвечать, да и будет ждать, что я скажу. Так вот… а у меня нет этого. Пускай лучше он считает, что профессор невнимательный». Интересно, что Д.Д.Плетнев, не будучи неврологом, не только знал семиотику рассеянного склероза, но и то, что болезнь часто встречается у жителей северных широт, в том числе и Прибалтики (Режица, нынешнее Резекне, где родился Тынянов, сейчас относится к Латвии)!

Французы подтвердили диагноз ленинградских врачей, да собственно говоря, все было как на ладони: нистагм, тремор, атаксия. Отечественные врачи хорошо представляли, что редко встречаются при рассеянном склерозе триады Шарко и Марбурга, а вот симптом Бабинского, клонусы и повышение сухожильных рефлексов – признаки спастического пареза нижних конечностей — у Ю.Н.Тынянова возникли довольно рано, и не заметить их было сложно. Было у него и нарушение зрения в виде центральной скотомы. Примечательно, что многие современники отмечали перемежающийся характер болезни Тынянова. Более того, наши врачи совершенно правильно расценили симптоматику дебюта его болезни: утомляемость мышц нижних конечностей и дистальные парестезии, то, что немцы расценили как спазмофилию. Что касается лечения, то здесь и отечественная и европейская медицина были одинаково беспомощны: постельный режим при обострениях, препараты брома, ванны, препараты тиозипалина (тиозипалин, тиоидин, фибролизин), массаж, пассивная гимнастика, общие тонизирующие препараты (мышьяк, хинин и т.д.) Лечили рассеянный склероз «германином» (Bayer-205»), а И.Н.Казаков предлагал свои знаменитые лизаты. Известно, что Ю.Н.Тынянов привез из Парижа запас каких-то препаратов, которыми должен был лечиться в течение трех лет. Задним числом можно предположить, что какую-то помощь ему могли оказать только кортикостероиды (суммарный препарат получен в 1936 году, первый, относительно чистый кортикостероид – в 1937 году), но их эффективность была обнаружена при рассеянном склерозе много позже. Французские препараты быстро разочаровали Ю.Н.Тынянова, уже в 1938 году он говорил, что лечиться больше не хочет и не будет, но оставалась главная проблема – он ходил все хуже и хуже. Но еще хуже было отношение к нему и его болезни в семье, где всем заправляла жена — властная, распорядительная и решительная (позже Н.Мандельштам назвала ее «ведьмой»), а Тынянов был неудачливый «добытчик», инвалид… В 1937 году он пытался повеситься, были, наверное, и другие попытки. В его архиве даже сохранилась одна из предсмертных записок…Однако, в связи с равнодушием близких его архив был, в значительной мере, утрачен…

Сам писатель постепенно утрачивал способность ходить, писать, читать…

Перед войной он уже с трудом спускался с лестницы, и случалось, что, постояв во дворе, возвращался обратно. Эта страшная болезнь не лишила его душевной бодрости и энергии, живого интереса ко всему, что происходило в стране, в литературе. Он принимал участие в литературных делах ленинградских писателей, и мнение его считалось неоспоримым. Незадолго до войны ленинградские писатели устроили торжественный вечер, о котором стоит упомянуть, потому что это был, в сущности, единственный вечер, когда общественная любовь и глубокое признание Тынянова выразились с необыкновенной силой.

При отъезде в 1941 году в эвакуацию в Ленинграде остались и французские лекарства, которые все равно не помогали… В эти последние годы своей жизни Тынянов продолжал работать над трилогией о Пушкине, которую он задумал еще в начале 1930-х годов и две части которой уже успел закончить (в 1935 году была опубликована первая часть «Детство», а в 1936-37 гг – вторая часть «Лицей»). Над третьей частью «Юность» Юрий Николаевич работал, будучи очень больным — сначала в Ленинграде, а потом в эвакуации в Перми. Он знал, что умирает, но ему хотелось, чтобы в этой третьей части юность Пушкина была рассказана до конца. Прощаясь с жизнью, писал Юрий Тынянов прощание Пушкина с юностью…: «Выше голову, ровней дыхание. Жизнь идет как стих ». Это было написано, когда все ниже клонилась голова, все чаще прерывалось дыхание. В отношении Пушкина, чья жизнь и творчество, казалось, были исследованы вдоль и поперек, это было особенно сложным. И здесь Тынянов совершил свое последнее научное открытие. Еще в 1939 году вышла его статья, непосредственно связанная с третьей частью романа – «Юностью», над которой тогда работал писатель (работа продолжалась им и во время войны, в эвакуации, уже на последней стадии болезни; «Юность» была опубликована в 1943-м – в год его смерти). Статья называлась «Безыменная любовь», она повествует о любви поэта к жене историка и писателя Н.М. Карамзина – Екатерине Андреевне. «Становится ясным , – писал Тынянов, – как ложно долго державшееся, одно время даже ставшее ходячим представление о Пушкине как о ветреном, легкомысленном, беспрестанно и беспечно меняющем свои привязанности человеке: мучительная и страстная любовь семнадцатилетнего «лицейского» заставила его в последний час прежде всего позвать Карамзину. Эта «утаенная», «безыменная» любовь прошла через всю его жизнь ». Концепция Тынянова имела и имеет по сей день сторонников и противников. Но даже для тех, кто отрицает ее в целом, неоспорима высокая ценность этой работы, в которой Тынянов впервые в пушкиноведении связал многие произведения поэта с образом Е.А. Карамзиной.

Истинно художественное воплощение получила эта концепция в романе «Пушкин». Надо полагать, было вовсе не случайно, что кинорежиссер Сергей Эйзенштейн, думавший еще с довоенных времен о создании «цветового кино», увидел в «Пушкине» сценарий для «первого большого, серьезного цветового фильма» и с этим предложением обратился к Тынянову. «С громадным удовольствием прочел Вашего Пушкина, – писал он. – В свое время меня в полный восторг привела Ваша гипотеза, изложенная в «Безыменной любви», и развитие этой темы здесь не менее увлекательно».

Эйзенштейну не успел отправить это письмо, так как получил известие о смерти Тынянова.

С самого начала Тынянов глубоко понимал страшное значение фашизма, и ему страстно хотелось принять участие в борьбе, которая велась в те годы. Но что мог он сделать, лежа в постели, пораженный болезнью, медленно сковывавшей это сознание? В те дни, когда под Вязьмой шли ожесточенные бои против немцев, он написал о герое первой Отечественной войны генерале Дорохове, который сражался и побеждал под Вязьмой. Тынянов продолжал работать, лежа в военном госпитале в Перми, потом — в Кремлевской больнице. Пока он мог писать - писал, потом - диктовал. Он работал до последнего дня, до тех пор, пока в нем сохранялись последние крупицы сознания. …»И неужели так, посреди трудов недоконченных,

приходилось теперь умирать?»- писал он.

В 1943 году Тынянов был перевезен в Москву, где госпитализирован в Сокольническую больницу Лечсанупра Кремля. Он уже не мог ходить, был выраженный тремор, катастрофически упало зрение. К основному заболеванию добавилась пневмония. Антибиотиков не было, сульфидин не помог и 20 декабря 1943 года Ю.Тынянов, «один из самых умных писателей наших двадцатых годов» умер…

ТЫНЯНОВ, ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ (1894–1943), русский прозаик, литературовед, критик, переводчик. Родился 6 (18) октября 1894 в Режице Витебской губ. (ныне г.Резекне, Латвия) в семье врача. В 1904–1912 учился в Псковской гимназии, в 1912–1918 на историко-филологическом факультете Петербургского университета, где занимался в пушкинском семинаре С.А.Венгерова и по окончании был оставлен для продолжения научной работы. В 1918 вступил в общество по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ), познакомился с В.Б.Шкловским и Б.М.Эйхенбаумом , вместе с которыми впоследствии создал так называемый «формальный метод», определивший развитие отечественного и мирового литературоведения в 20 в. С 1921 в течение десяти лет читал лекции в Институте истории искусств, до 1924 совмещал преподавание со службой в Коминтерне (переводчиком) и в Госиздате (корректором).

Первая опубликованная работа Тынянова – статья Достоевский и Гоголь (к теории пародии ), написанная в 1919 и вышедшая в 1921 отдельным изданием в опоязовской серии Сборники по теории поэтического языка . В первой половине 1920-х годов Тынянов написал ряд работ о Пушкине (Архаисты и Пушкин , Пушкин и Тютчев , Мнимый Пушкин ), где по-новому раскрыта историческая роль великого поэта, статьи о Ф.Тютчеве, Н.Некрасове, А.Блоке, В.Брюсове. В 1923 завершил свой главный теоретический труд – Проблема стиховой семантики , изданный в 1924 отдельной книгой под названием Проблема стихотворного языка , где исследованы принципиальные различия стиха и прозы, выявлена специфика «стихового слова». В статье Литературный факт (1924) предложен смелый ответ на вопрос «Что такое литература? («динамическая речевая конструкция»), показана диалектика взаимодействия «высоких» и «низких» жанров и стилей. В эти годы Тынянов выступал в периодике со статьями о современной литературе, создав такие непревзойденные шедевры критического искусства, как статьи Промежуток и Литературное сегодня (обе 1924).

В 1924 получил от издательства «Кубуч» заказ на популярную брошюру о В.К.Кюхельбекере. Взявшись за эту работу, Тынянов неожиданно за короткий срок написал роман Кюхля , положивший начало его писательской судьбе. Воскрешая для современников полузабытого поэта-декабриста, используя при этом обширный фактический материал, Тынянов достиг эмоциональной достоверности благодаря интуитивным догадкам. «Где кончается документ, там я начинаю», – так позднее определил он свой способ художественного проникновения в историю в статье для сборника Как мы пишем (1930).

В 1927 Тынянов закончил роман об А.С.Грибоедове Смерть Вазир-Мухтара – произведение, в котором художественные принципы автора, его взгляд на историю и современность отразились с наибольшей полнотой. В романе развернуто художественное сравнение «века нынешнего» с «веком минувшим», раскрыта вечная ситуация «горя от ума», в которую неизбежно попадает в России мыслящий человек. Власти видят в Грибоедове опасного вольнодумца, прогрессисты – благополучного дипломата в «позлащенном мундире». Эта драматическая ситуация, безусловно, проецировалась на судьбу самого Тынянова и его единомышленников: разочарование в революционных идеалах, распад опоязовского научного круга и невозможность дальнейшего продолжения коллективной научной работы в условиях идеологического контроля. В 1927 Тынянов писал Шкловскому: «Горе от ума у нас уже имеется. Смею это сказать о нас, о трех-четырех людях. Не хватает только кавычек, и в них все дело. Я, кажется, обойдусь без кавычек и поеду прямо в Персию».

Композиция и синтаксис Смерти Вазир-Мухтара отчетливо «кинематографичны»: здесь несомненную роль сыграла работа Тынянова как теоретика кино (ряд статей 1926–1927) и как киносценариста (сценарии фильма Шинель по Гоголю, фильма о декабристах С.В.Д ., в соавторстве с Ю.Г.Оксманом). С кинематографом был связан и замысел рассказа Подпоручик Киже (1927), первоначально задуманного как сценарий немого кинофильма (экранизация рассказа осуществлена в 1934). Анекдотическая фабула гротескно разработана Тыняновым как универсальная модель служебной карьеры в условиях российского политического быта. Выражение «подпоручик Киже» стало крылатым.

Приобретя известность как прозаик, Тынянов продолжал теоретико-литературную работу. В статье О литературной эволюции (1927) наметил плодотворную методику изучения литературного и социального «рядов» в их взаимодействии. В 1928 выезжал в Германию для лечения, встречался в Праге с Р.О.Якобсоном , планируя с ним возобновление ОПОЯЗа, итогом разговора стали совместные тезисы Проблемы изучения литературы и языка . В 1929 вышел сборник статей Тынянова Архаисты и новаторы – результат его научной и критической работы за девять лет.

Важной частью многогранной творческой работы Тынянова был художественный перевод. В 1927 вышел сборник Гейне Сатиры , в 1932 его же поэма Германия. Зимняя сказка в переводах Тынянова. В этих книгах раскрылся несомненный поэтический талант Тынянова (явленный также в стихотворных экспромтах и эпиграммах, представленных, в частности, в рукописном альманахе Чукоккала ).

Кульминацией трагических раздумий Тынянова о русской истории стала повесть Восковая персона (1931), посвященная петровской эпохе. Мотив всеобщего предательства и доносительства, развернутый автором на материале 18 в., имеет определенное отношение и к эпохе создания повести. В рассказе Малолетний Витушишников (1933), где действует Николай I, иронически заострен мотив случайности, лежащей в основе крупных политических событий.

В начале 1930-х годов Тынянов задумал большое художественное произведение о Пушкине, которое он сам определил как «эпос о рождении, развитии, гибели национального поэта». Первая часть романа Пушкин (Детство ) была опубликована в 1935, вторая (Лицей ) – в 1936–1937. Над третьей частью (Юность ) Тынянов работал уже очень больным – сначала в Ленинграде, потом в эвакуации в Перми. Повествование о судьбе Пушкина доведено до 1820. По мнению Шкловского, работа «оборвалась, вероятно, на первой трети». Несмотря на незавершенность романа, он воспринимается как целостное произведение, являясь составной частью трилогии о Кюхельбекере, Грибоедове и Пушкине. Духовное формирование Пушкина изображено Тыняновым в широком контексте, в соотнесении с судьбами многих других исторических и литературных деятелей. В юном Пушкине автор подчеркивает жизнелюбие, страстность, пылкое творческое вдохновение. Пафос романа созвучен блоковской формуле «веселое имя – Пушкин», и его оптимистический настрой отнюдь не был уступкой «требованиям эпохи»: при рассказе о дальнейшей судьбе героя, по-видимому, было не миновать трагических тонов.

В эвакуации Тынянов написал два рассказа об Отечественной войне 1812 – Генерал Дорохов и Красная шапка . В 1943 был перевезен в Москву. Умер в Москве 20 декабря 1943.

Его отец Насон Тынянов был врачом. Маму Юрия Тынянова звали Сора-Хаси Беровна Эпштейн. В их семье было еще двое детей – старший сын Лев и младшая сестра Юрия Лидия. Юрий Тынянов писал в своей автобиографии: «Я родился в октябре 1894 года, в городе Режице, Витебской губернии. Отец - врач. Город был небольшой, холмистый, очень разный. В городе были на холме - развалины Ливонского замка, внизу - еврейские переулки, а за речкой - раскольничий скит. Староверы были похожи на суриковских стрельцов. Женщины ходили в ярких шубах, от которых снег горел… Я был легковерен до крайности. Как-то дядя учинил со мною опыт: я ложился спать, он положил мне под подушку яблоко и сказал, что завтра будет два. Назавтра я нашел под подушкой два яблока. Я поверил в это, как в самое обыкновенное и радостное, чуть не научное явление. Отец возмутился. Я смело положил яблоко под подушку. День, когда я проснулся и нашел все то же яблоко, я долго помнил: весь мир стал хуже. Отец любил литературу, больше всех писателей - Салтыкова. Горький потрясал тогда читателей. Сам я читал все, что попадалось. Любимой книгой было издание Сытина с красной картинкой на обложке: «Ермак Тимофеевич и славный атаман Иван Кольцо». И еще - «Ламермурская невеста». Мне было не более семи лет, когда я впервые увидел синематограф. Картина была о французской революции. Розовая она была, вся в трещинах и дырах. Очень поразила. Любимый поэт моего детства - Некрасов, и притом не детские, петербургские вещи - «В больнице». Из Пушкина в детстве был странный выбор: «Черна как галка», «Длинный Фирс играет в эти, Те-те-те и те-те-те». И совсем особняком, тоже рано, «Песнь о вещем Олеге». Над прощанием князя с конем и над концом всегда плакал...».

Юрий Тынянов окончил гимназию в 1912 году с серебряной медалью, и в этом же году поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, где занимался в пушкинском семинаре С.Венгерова, слушал лекции А.Шахматова и И.Бодуэна де Куртене. Среди его товарищей по университету были М.Азадовский, Ю.Оксман и Н.Яковлев. Тынянов рассказывал: «В 1912 году я поступил в Петербургский университет на историко-филологический факультет, славяно-русское отделение. Университет испугал меня обширностью коридора, расписанием занятий и многочисленностью аудиторий. Я тыкался в аудитории наугад. Теперь я не жалею об этом. Я слышал вступительные и другие лекции: биолога Догеля, химика Чугаева, а в физическом институте, во дворе - физика Боргмана… На своем отделении больше всего занимался у Венгерова, который был старым литератором, а не казенным профессором и любил вспоминать про свои встречи с Тургеневым. Его пушкинский семинарий был скорее литературным обществом, чем студенческими занятиями! Там спорили обо всем: спорили о сюжете, стихе. Казенного порядка не было. Руководитель с седой бородой вмешивался в споры, как юноша, и всем интересовался. Пушкинисты были такие же, как теперь,- малые дела, смешки, большое высокомерие. Они изучали не Пушкина, а пушкиноведение. Я стал изучать Грибоедова - и испугался, как его не понимают и как не похоже все, что написано Грибоедовым, на все, что написано о нем историками литературы (все это остается еще и теперь). Прочел доклад о Кюхельбекере. Венгеров оживился. Захлопал. Так началась моя работа. Больше всего я был не согласен с установившимися оценками. Я сказал руководителю, что Сальери у Пушкина похож на Катенина. Он мне ответил: «Сальери талантлив, а Катенин был бездарен». Он научил нас работать над документами, рукописями. У него были снимки со всех пушкинских рукописей Румянцевского музея. Он давал их изучать каждому, кто хотел…».

Первыми научными работами Тынянова стали доклад «Литературный источник «Смерти поэта» и доклад о пушкинском «Каменном госте». В студенческие годы им также была написана большая работа о Вильгельме Кюхельбекере, рукопись которой не сохранилась.

В 1916 году Юрий Тынянов женился на сестре своего товарища по псковской гимназии Льва Зильбера (родного брата Вениамина Каверина) - Елене. Вскоре после свадьбы у молодоженов родилась дочь, названная Инной. После окончания университета в 1918 году Тынянов был оставлен Семеном Венгеровым при кафедре русской литературы для продолжения научной работы. Тынянов рассказывал: «Я был оставлен Венгеровым при университете, потом читал лекции в Институте истории искусств - о том, что больше всего любил и люблю в литературе,- о поэзии, стихах. В 1925 году написал роман о Кюхельбекере. Переход от науки к литературе был вовсе не так прост. Многие ученые считали романы и вообще беллетристику халтурой. Один старый ученый - историк литературы, называл всех, кто интересуется новой литературой, «труляля». Должна была произойти величайшая из всех революций, чтобы пропасть между наукой и литературой исчезла. Моя беллетристика возникла, главным образом, из недовольства историей литературы, которая скользила по общим местам и неясно представляла людей, течения, развитие русской литературы. Такая «вселенская смазь», которую учиняли историки литературы, попирала и произведения старых писателей. Потребность познакомиться с ними поближе и понять глубже - вот чем была для меня беллетристика. Я и теперь думаю, что художественная литература отличается от истории не выдумкой, а большим, более близким и кровным пониманием людей и событий, большим волнением о них. Никогда писатель не выдумывает ничего более прекрасного и сильного, чем правда. «Выдумка» - случайность, которая не от существа дела, а от художника. И вот, когда нет случайности, а есть необходимость - начинается роман. Но взгляд должен быть много глубже, догадка и решимость много больше, и тогда приходит последнее в искусстве - ощущение подлинной правды: да, так могло быть, так, может быть, было...».

В том же 1918 году Тынянов познакомился с Виктором Шкловским и Борисом Эйхенбаумом, а также вступил в Общество по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ), участие в котором сыграло огромную роль в его судьбе, как ученого. С 1921 года он в течение десяти лет преподавал в институте истории искусств, читая лекции о русской поэзии. До 1924 года он совмещал научно-преподавательскую работу со службой в Коминтерне в качестве переводчика, затем работал в Госиздате корректором. Первой опубликованной работой Тынянова стала статья «Достоевский и Гоголь (к теории пародии)», написанная им в 1919 году, и вышедшая в 1921 году отдельным изданием в опоязовской серии «Сборники но теории поэтического языка». Тщательное сопоставление стилистических различий между двумя писателями привело ученого к смелому выводу о том, что принцип «отталкивания» лежит в основе литературного развития и является объективным законом. «Всякая литературная преемственность – есть, прежде всего, борьба, разрушение старого целого и новая стройка старых элементов», - писал Тынянов в статье «Поэтика. История литературы. Кино». Это положение стало генеральной идеей всей дальнейшей научной работы Тынянова, и фундаментом его теоретической и историко-литературной концепции.

В 1923 году Юрий Тынянов завершил свой главный теоретико-литературоведческий труд, получивший название «Проблема стиховой семантики», изданный в 1924 году отдельной книгой под названием «Проблема стихотворного языка». В этой книге Тыняновым было раскрыто природное различие стиха и прозы, и выявлен специфический смысл «стихового слова». В статье «Литературный факт», написанной в 1924 году, им был предложен смелый ответ на вопрос «Что такое литература?» («динамическая речевая конструкция»), описана реальная связь художественных явлений с житейскими, показана историческая диалектика взаимодействия «высоких» и «низких» жанров, и стилей. Выступая в периодике как литературный критик, Тынянов сочетал научно-исторический подход с острым ощущением современности, терминологическую лексику с метафоричностью и отточенной афористичностью. В статье «Литературное сегодня» в 1924 году проза начала 1920-х годов была им показана как целостная система, а в статье «Промежуток» в том же году была представлена такая же убедительная панорама поэзии, даны выразительные и емкие характеристики творчества Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Осипа Мандельштама, Владимира Маяковского и других мастеров стиха. Критические оценки Тынянова были основаны и на пророческой интуиции, и на точных научных критериях, оценивавших творчество современников, которое Тынянов рассматривал в единой системе литературной эволюции.

Ряд заостренно-гиперболических, ироничных журнальных этюдов Тынянова «Записки о западной литературе», «Кино - слово – музыка», «Сокращение штатов», «Журнал, критик, читатель и писатель», подписанных при публикации псевдонимом Ю.Ван-Везен, носил экспериментальный характер. В них Тынянов разрабатывал предельно лаконичную форму свободного, раскрепощенного критического высказывания.

В 1924 году Юрий Тынянов получил заказ от издательства «Кубуч» на написание брошюры о Кюхельбекере. Взявшись за эту работу, Тынянов неожиданно написал в 1925 году за короткий срок роман «Кюхля», положивший начало его писательской судьбе. Воскрешая для современников полузабытого поэта-декабриста, используя при этом обширный фактический материал, Тынянов достиг эмоциональной достоверности благодаря интуитивным догадкам. «Там, где кончается документ, там я начинаю», - определил он позднее в статье для сборника «Как мы пишем» в 1930 году свой способ творческого проникновения в историю. С этого момента Юрий Тынянов начал сочетать научную работу с литературной, все более тяготея к творческой деятельности.

Вопрос о соотношении науки и искусства в работе Тынянова является предметом продолжающихся и по сей день споров. Одни исследователи и мемуаристы говорили об «открытой антиномии» этих двух начал, в частности – П.Антокольский в написанных им «Воспоминаниях о Ю.Тынянове». При этом Борис Эйхенбаум отстаивал положение о неотделимости Тынянова-ученого от Тынянова-художника. Однако, здесь возможен еще один ответ - Тынянов умел бывать и «чистым» ученым, не терпящим беллетризации идей и концепций, и изобретательным художником, свободным от пут жесткой логики. Плюс к этому он умел соединять науку с литературой там, где это было оправданно и эффективно.

В 1926 году Тынянов служил корректором в Гослитиздате. О дальнейшей работе в университете ему нечего было и думать. В то время факультетом руководили почтенные, но весьма консервативные люди, для которых история русской литературы заканчивалась на Жуковском и Пушкине. Тынянова в свою академическую среду они бы не пустили, и именно тогда произошла решившая многое в его судьбе встреча с Корнеем Чуковским. Вот что Чуковский рассказал об этой встрече на вечере, которым Союз писателей отметил десятилетие со дня смерти Юрия Тынянова: «На Невском, 28, существовал в 1924 году очень неуютный и замызганный клуб при Ленинградском Госиздате, клуб для служащих, и там Юрию Николаевичу случилось прочесть лекцию об «архаисте» Кюхельбекере. Когда мы шли обратно по Невскому и потом по Литейному, Юрий Николаевич так художественно, с таким обилием живописных подробностей рассказал мне трагическую жизнь поэта, так образно представил его отношения к Пушкину, к Рылееву, к Грибоедову, к Пущину, что я довольно наивно и, пожалуй, бестактно воскликнул:

Почему же вы не рассказали о Кюхле всего этого там, перед аудиторией, в клубе? Ведь это взволновало бы всех. А мне здесь, на улице, вот сейчас, по дороге - рассказали бы то, что говорили им там.
Он насупился. Ему была неприятна мысль, что Тынянов-художник может нанести хоть малейший ущерб Тынянову-ученому, автору теоретических книг и статей.

И должно было так случиться, что через несколько дней одно из ленинградских издательств, функционировавшее под загадочным и звонким названием «Кубуч», вздумало издавать детские книжки для среднего и старшего возраста и поручило мне наладить это дело. В список книг, намеченных к изданию, я включил и маленькую тыняновскую книжку о Кюхле,- не больше пяти листов. Предполагалась серия таких биографий. Писать эту книжку Юрий Николаевич согласился с большой неохотой, и, кажется, если бы не бедность, угнетавшая его тогда особенно тяжко, он ни за что не взялся бы за такую работу, которая отвлекала его от научных занятий.

Мы не виделись довольно долгое время - Юрий Николаевич был где-то на юге, но я хорошо помню свое изумление, когда он принес ко мне огромную рукопись «Кюхли», в которой, когда мы подсчитали страницы, оказалось не пять, а девятнадцать листов! Так легко писал он этот свой первый роман, что даже не заметил, что у него написалось четырнадцать лишних листов. Вместо восьмидесяти заказанных ему печатных страниц он, сам того не замечая, написал больше трехсот, то есть выполнил план, чуть ли не на четыреста процентов. Почти все главы, за исключением двух-трех, были написаны им прямо набело и поразительно быстро. Он почти не справлялся с архивами, так как все они были у него в голове. Своим творческим воображением он, задолго до написания книжки, пережил всю жизнь Кюхельбекера, как свою собственную, органически вжился в ту эпоху, усвоил себе ее стиль, ее язык, ее нравы, и ему не стоило ни малейших усилий заносить на бумагу те картины и образы, которые с юности стали как бы частью его бытия. Впоследствии он всегда вспоминал блаженные эти месяцы, когда им с такой фантастической легкостью - страница за страницей, глава за главою - создавался его первый роман, как счастливейшую пору своей творческой жизни. «Кюхля» - это роман-биография, но, идя по следам главного героя, мы как бы входим в портретную галерею самых дорогих нашему сердцу людей - Пушкина, Грибоедова, Дельвига. Везде чувствуется взгляд самого Кюхельбекера. Подчас, кажется, что он сам рассказывает о себе, и чем скромнее звучит этот голос, тем отчетливее вырисовывается перед нами трагедия декабризма…».

В 1927 году Тынянов закончил писать роман об Александре Грибоедове «Смерть Вазир-Мухтара» - произведение, в котором художественные принципы автора, его взгляд на историю и современность отразились с наибольшей полнотой. Юрий Николаевич не ставил перед собой утилитарно-просветительской цели, и история Вазир-Мухтара отнюдь не являлась элементарной «биографией» Грибоедова. Тынянов в романе часто прибегал к художественной трансформации фактов, строил чисто творческие версии событий, например, описывая любовную интригу Грибоедова с женой Ф.Булгарина. Некоторые беллетристические догадки автора, впрочем, нашли впоследствии документальное подтверждение, а именно - участие русских дезертиров во главе с Самсон-Ханом в битвах с русскими войсками на стороне персов, подстрекательская роль английских дипломатов в разгроме русской миссии. Однако главное в «Смерти Вазир-Мухтара» - это последовательно развернутое художественное сравнение «века нынешнего» с «веком минувшим», раскрытие вечной ситуации «горя от ума», в которую с неизбежностью попадает в России мыслящий человек. Так, Грибоедов в изображении Тынянова оказывался в трагическом одиночестве, его проект преобразования Кавказа отвергался и правительственными чиновниками, и ссыльным декабристом И.Бурцевым. Власти видели в Грибоедове опасного вольнодумца, прогрессисты - благополучного дипломата в «позлащенном мундире». Эта драматическая ситуация, безусловно, проецировалась на судьбу самого Тынянова и его единомышленников – они испытывали разочарование в революционных идеалах, видели распад опоязовского научного круга и невозможность дальнейшего продолжения коллективной работы в условиях идеологического контроля. В 1927 году Тынянов писал Виктору Шкловскому: «Горе от ума у нас уже имеется. Смею это сказать о нас, о трех-четырех людях. Не хватает только кавычек, и в них все дело. Я, кажется, обойдусь без кавычек и поеду прямо в Персию».

Глубокий философский трагизм «Смерти Вазир-Мухтара» обусловил довольно прохладную реакцию критики. «В романе зазвучали ноты, для советской литературы неожиданные. Роман разошелся с одним из важнейших ее устоев советской литературы: с ее категорическим требованием исторического оптимизма» - писал А.Белинков. Непривычным для советского литературного канона было и стилистическое решение романа, и его экспрессивная гротескность и метафоричность, ритмизованность авторской речи, порой напоминающей свободный стих – таким, в частности, было открывающее роман вступление. Композиция и синтаксис «Смерти Вазир-Мухтара» были отчетливо «кинематографичны», в чем несомненную роль сыграла работа Тынянова как теоретика кино. В 1926-м и 1927-м году им были написаны статьи «О сценарии», «О сюжете и фабуле в кино», «Об основах кино» и другие статьи. Как киносценарист он написал сценарии кинофильма «Шинель» в 1926 году и фильма о декабристах «С. В. Д.» («Союз великого дела») в 1927 году в соавторстве с Ю.Оксманом. С кинематографом был связан и замысел рассказа Тынянова «Подпоручик Киже» в 1927 году, первоначально задуманный как сценарий немого кинофильма. Экранизация этого рассказа была впоследствии осуществлена в 1934 году. Анекдотическая фабула была разработана Тыняновым, как универсальная модель служебной карьеры в условиях российского политического быта, а выражение «подпоручик Киже» стало общеизвестным. Максим Горький высоко ценил произведения Тынянова. В архиве Тынянова сохранилось неопубликованное письмо Горького из Сорренто от 24 марта 1925 года, написанное им в ответ на присылку «Смерти Вазир-Мухтара»: «Сердечно благодарю Вас за «Вазир-Мухтара», на днях прочитал. В комплиментах моих Вы, конечно, не нуждаетесь, но все же скажу: хорошая, интересная и «сытная» книга. Удивляет ваше знание эпохи. Четко написаны фигуры Булгарина, Сенковского, кстати - любимца моего. Превосходно сделан Самсон. Вообще характеры Вы рисуете как настоящий, искусный художник слова, что не мешает Вам быть проницательнейшим историком-литератором, как о том говорит книга «Архаисты и новаторы», в ней - особенно оригинальная статья «Гоголь и Достоевский». Не понравился мне Чаадаев, кажется даже, что Вы обидели его чем-то или он Вас обидел. Грибоедов замечателен, хотя я и не ожидал встретить его таким. Но Вы показали его так убедительно, что, должно быть, он таков и был. А если и не был - теперь будет. Сашка - личность, родственная по духу Петрушке Чичикова, так показался он мне, хотя в нем уже заметно величие Смердякова...».

Приобретая широкую известность как прозаик, Тынянов продолжал литературоведческую работу, стремясь обобщить свой исследовательский опыт и сформулировать методологические принципы науки будущего. В 1927 году он опубликовал статью «О литературной эволюции», где обозначил плодотворную методику изучения литературного и социального «рядов» в их взаимодействии.

Осенью 1928 года Юрий Николаевич вместе с семьей выехал в Берлин для лечения, затем встретился в Праге с Р.Якобсоном, планируя с ним возобновление ОПОЯЗа. Итогом встречи стали совместные тезисы «Проблемы изучения литературы и языка». В 1929 году вышел сборник статей Тынянова «Архаисты и новаторы», явившийся результатом его научной и критической работы за девять лет.

С 1931 года Юрий Николаевич активно участвовал в работе над книжной серией «Библиотека поэта», а в 1930-е годы продолжил заниматься биографиями Пушкина, Грибоедова и Кюхельбекера, однако на первый план в его работе отчетливо выходила художественная проза. Это отнюдь не было изменой науке. Разработанная Тыняновым методологическая система была предназначена для многолетнего детализированного развития и для продолжения в обширных коллективных трудах, хотя рассчитывать на это в 1930-е годы не приходилось, и широкое обращение мировой науки к идеям Юрия Тынянова началось только в 1960-е и 1970-е годы. Вместе с тем, у Юрия Николаевича в 1930-е годы появился целый ряд перспективных прозаических замыслов, с реализацией которых ему приходилось спешить и многие из которых так и остались неосуществленными. Юрий Николаевич знал о неизлечимости своей болезни и спешил выполнить задуманное. Врачи поставили ему диагноз рассеянный склероз, который медленно, но неуклонно развивался. Именно тогда Юрий Тынянов завел привычку гулять по улицам Ленинграда, но неделя за неделей его прогулки становились все короче - до Сенатской площади (он жил на улице Плеханова), до Адмиралтейства, до Казанского собора, до садика с Воронихинской решеткой. Перед войной он уже с трудом спускался с лестницы, и случалось, что, постояв во дворе, возвращался обратно. Эта страшная болезнь не лишила его душевной бодрости и энергии, живого интереса ко всему, что происходило в стране, в литературе. Он принимал участие в литературных делах ленинградских писателей, и мнение его считалось неоспоримым. Незадолго до войны ленинградские писатели устроили торжественный вечер, о котором стоит упомянуть, потому что это был, в сущности, единственный вечер, когда общественная любовь и глубокое признание Тынянова выразились с необыкновенной силой.

Важной частью многогранной творческой работы Юрия Тынянова стали литературные переводы. В 1927 году вышел сборник Генриха Гейне «Сатиры», а в 1932 году его же поэма «Германия. Зимняя сказка» была издана в переводе Тынянова. В этих книгах раскрылся несомненный поэтический талант Юрия Николаевича, проявившийся также в стихотворных экспромтах и эпиграммах, представленных, в частности, в рукописном альманахе «Чукоккала». Гейне был близок Тынянову аналитическим остроумием, колкой ироничностью в сочетании с затаенной серьезностью, мужественной готовностью к непониманию, свободой от пошлости и показного глубокомыслия. В судьбе Гейне, творившего, несмотря на неизлечимую болезнь, Юрий Николаевич видел прообраз своей собственной судьбы. Все это дает основание считать немецкого лирика четвертым «вечным спутником» Тынянова - наряду с Пушкиным, Грибоедовым и Кюхельбекером.

Кульминацией трагических раздумий Тынянова о русской истории стала повесть «Восковая персона», написанная им в 1931 году. Обратившись к петровской эпохе, писатель начал повествование со смерти императора, сосредоточив затем свое внимание на жизни простых людей, судьба которых оказалась парадоксальным образом связана с одним из начинаний царя-реформатора: солдат Михаил сдавал своего брата, урода Якова в кунсткамеру в качестве музейного «монстра». Борис Эйхенбаум справедливо увидел в сюжете повести «идейное и художественное присутствие пушкинского «Медного всадника». К этому надо добавить, что в повести Тынянова трагические краски были сгущены, а в разработке образа Петра мотив призрака становился доминирующим. «Философия повести - философия скептическая, философия бессилия людей перед лицом исторического процесса» - писал Л.Цырлин.

«Восковая персона» - своего рода гипербола трагического взгляда на историю, взгляда, исключавшего какую бы то ни было идеализацию и «верхов», и «низов», и власти, и народа. Мотив всеобщего предательства и доносительства, развернутый автором на материале событий 18 века, имел определенное отношение и к эпохе создания повести. Утяжеленная стилистика «Восковой персоны», предельная насыщенность языка архаическими элементами соответствовали содержательной задаче - показать статичность истории, как бы вынося за скобки ее динамическую сторону. «Восковая персона» и сегодня являет собой своеобразное испытание для читателя - испытание глубочайшим сомнением, мастерски воплощенным ощущением исторической обреченности и безнадежности. Эта точка зрения не претендовала на то, чтобы быть единственной истиной, но, безусловно, нуждалась в художественном закреплении.

Иная художественная концепция была представлена Тыняновым в рассказе «Малолетний Витушишников», написанном в 1933 году. В нем был иронически заострен мотив случайности, нередко лежащей в основе крупных политических событий. Выведенный в рассказе Николай I представал перед читателями игрушкой в руках судьбы, а случайная встреча царя с верноподданным подростком по ходу сюжета обрастала множеством легендарных версий, полностью вытесняющих реальную суть происшедшего. Такой же иронией были проникнуты многие прозаические миниатюры Тынянова, которые он намеревался объединить в цикл «Моральные рассказы».

В начале 1930-х годов Тынянов задумал большое художественное произведение о Пушкине, которое он сам определял как «эпос о рождении, развитии, гибели национального поэта». В 1932 году он начал работу над повествованием о предках Пушкина – «Ганнибалы», успел написать вступление и 1-ю главу. Но вскоре стал делать эту работу заново. В результате первая часть романа «Детство» была опубликована в 1935 году, а вторая часть «Лицей» была опубликована в 1936-37 годах. Над третьей частью «Юность» Юрий Николаевич работал, будучи очень больным - сначала в Ленинграде, а потом в эвакуации в Перми. Он знал, что умирает, но ему хотелось, чтобы в этой третьей части юность Пушкина была рассказана до конца.

Кроме того, Тынянов глубоко понимал страшное значение фашизма, и ему страстно хотелось принять участие в борьбе, которая велась в те годы. Но что мог он сделать, лежа в постели, пораженный болезнью, медленно сковывавшей это сознание? В те дни, когда под Вязьмой шли ожесточенные бои против немцев, он написал о герое первой Отечественной войны генерале Дорохове, который сражался и побеждал под Вязьмой. Тынянов продолжал работать, лежа в военном госпитале в Перми, потом - в Кремлевской больнице. Пока он мог писать - писал, потом - диктовал. Он работал до последнего дня, до тех пор, пока в нем сохранялись последние крупицы сознания.

В 1943 году Юрий Николаевич был перевезен в Москву, где умер 20 декабря в Кремлевской больнице. Похоронен он был на Ваганьковском кладбище. Елена Александровна Тынянова, верный друг, жена и секретарь, ненадолго пережила Юрия Николаевича – она умерла в 1944 году и была похоронена рядом с мужем.

Несмотря на незавершенность романа о Пушкине, он воспринимается читателями как целостное произведение о детстве и юности поэта, являясь составной частью трилогии Тынянова о Кюхельбекере, Грибоедове и Пушкине. Духовное формирование Пушкина было изображено Юрием Николаевичем в эпически широком контексте, в соотношении с судьбами многих исторических и литературных деятелей. Строя многоплановую панорамную композицию, писатель не прибегал ни к пространно-детальным описаниям, ни к длинным синтаксическим периодам. Роман им писался в лаконичной и динамичной манере, близкой к прозе Пушкина. В отличие от желчной иронии «Смерти Вазир-Мухтара», здесь преобладал светлый юмор. В юном Пушкине автор подчеркивал жизнелюбие, страстность и пылкое творческое вдохновение. В последней части романа Тынянов художественно разрабатывал высказанную им в историко-биографической статье «Безыменная любовь» в 1939 году гипотезу о прошедшей через всю жизнь Пушкина любви к Е.Карамзиной. Пафос романа был созвучен блоковской формуле «веселое имя – Пушкин», и его оптимистический настрой отнюдь не был уступкой «требованиям эпохи»: при рассказе о дальнейшей судьбе героя автору было сложно избежать трагических тонов. Александр Гольдштейн писал: «Историческое мышление не принесло Тынянову ничего, кроме горя. Хорошо сознавая, что такое история, он ее ненавидел, пытаясь загородиться наукой, поэзией, дружбой, семьей ли, все эти сферы его измучили, обманули, и оратор сказал на поминках, что Юрий понес свою ношу. Он понял раньше других, что его поколение будет историей сметено, и написал об этом роман. Он понял раньше других, что под внешним давлением оно будет изглодано предательством изнутри, и эту правду выразил тоже».

Дочь прославленного литературоведа, прозаика и переводчика Инна Тынянова всю жизнь переводила испанскую классику, начиная от «Стансов на смерть отца» Хорхе Манрике вплоть до произведений современных поэтов. Ее переводы детской бразильской прозы – «Орден Желтого Дятла», «Мужчины двенадцати лет» и другие произведения были классикой детского чтения в СССР до самого последнего времени, на них выросли сотни тысяч и миллионы читателей.

Доктором филологических наук Владимиром Новиковым была прочтена лекция о формальной школе в литературоведении и ее лидерах – Юрии Тынянове, Борисе Эйхенбауме и Викторе Шкловском.

Your browser does not support the video/audio tag.

Текст подготовила Татьяна Халина

Использованные материалы:

Борис Эйхенбаум. «Творчество Тынянова»
Александр Гольдштейн. «Идеальное государство Тынянова»
Анатолий Якобсон, «Филолог и диссидент, о Тынянове и формализме»
Л. Гудков. « Понятие и метафоры истории у Тынянова и опоязовцев»
Олег Лекманов. «Две заметки о русских формалистах»
Борис Парамонов. «Русский европеец Юрий Тынянов»
Михаил Эпштейн «История и пародия. О Юрии Тынянове»
Игорь Сухих «Тынянов и Кюхля: избирательное сродство»

Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости , не могут оставлять комментарии к данной публикации.

Понравилась статья? Поделитесь ей

Распечатать статью