Хоппер художник картины. Эдвард Хоппер – поэт пустых пространств

Он был равнодушен к формальным экспериментам. Современники, которые в соответствии с модой увлекались кубизмом, футуризмом, сюрреализмом и абстракционизмом, считали его живопись скучной и консервативной.

Однажды он сказал: «Как они не могут понять: оригинальность художника – это не изобретательность и не метод, тем более, не модный метод, это квинтэссенция личности». 22 июля 1882 года, родился Эдвард Хоппер – один из самых известных американских художников XX века. Его называют «мечтателем без иллюзий» и «поэтом пустых пространств».

Он рисовал пронзительно безжизненные интерьеры и пейзажи: железные дороги, по которым никуда не уехать, ночные кафе, в которых не укрыться от одиночества. Один из биографов писал: «О нашем времени потомство больше поймет из картин художника Эдварда Хоппера, чем из всех учебников социальной истории, политических комментариев и газетных заголовков».

Расскажу вам,об одной из его самых известных картин…

Широко распространено мнение, что США не подарили миру хороших художников. Да и вообще к художественной культуре этой страны мы, мнящие себя европейцами, привыкли относиться если не пренебрежительно, то по крайней мере свысока.

Между тем всякое обобщение опасно, и вышеупомянутое в том числе. Конечно, Америка - не Франция и не Италия, и за ее относительно короткую историю сильные художественные школы просто не успели сложиться. Но произведения, достойные внимания, создавались и здесь.

Картина Эдварда Хоппера «Полуночники» (Edward Hopper, «Nighthawks») - которой и посвящен мой сегодняшний очерк - очень быстро стала общепризнанной. В конце сороковых - начале пятидесятых постер с ее репродукцией висел едва ли не в каждом студенческом общежитии Соединенных Штатов. Конечно, сыграли свою роль мода и умение американцев превращать произведение искусства в товар масс-культуры. Но к сегодняшнему дню мода прошла, а признание осталось - верный признак художественных достоинств.

Пожалуй, нельзя сказать, что картина цепляет с первого взгляда. Хоппер не стремится к броской привлекательности, и внешним эффектам он предпочитает какую-то внутреннюю силу и особый неспешный ритм. Он, что называется, играет на паузе. Чтобы его картина раскрылась перед нами, для начала надо просто остановиться, перестать спешить, дать себе роскошь свободного времени настроиться, вчувствоваться, поймать некий резонанс…

И за подчеркнутой лаконичностью вдруг обнаруживается бездна выразительности. И бездна грусти. Это не просто очередной образ одиночества в большом городе, знакомый нам и по минутам собственной слабости, и по рассказам хопперовского соотечественника О.Генри. Нам откуда-то становится ясно, что герои «Полуночников» одиноки, как сейчас модно выражаться, «по жизни», что им не вырваться из невидимых стен, даже если удастся выйти из стен реальных, из этого кафе, где, кстати, не видно никаких дверей, ведущих наружу.

Вот перед нами четыре застывшие персоны, выставившие себя на всеобщее обозрение, как будто на сцене, залитой мертвенным флуоресцентным светом. Нельзя сказать, чтобы им было здесь уютно, но и выбраться они не стремятся.

Да и куда, собственно? В немую черноту равнодушной улицы? Нет уж, увольте. Скорее они будут молча сидеть здесь до серой утренней хмури, которая, впрочем, тоже не принесет облегчения, а только необходимость отправиться на службу. Им нет дела до безмолвного сумрака, который жадно вглядывается в происходящее пустыми глазницами окон. Они погружены в себя, даже те двое, которые явно пришли вместе. Они отгораживаются от мира, но все же чувствуют себя уязвимыми. Иначе откуда взялись эти плечи, поднятые вверх в инстинктивном желании защиты?

Конечно, никакой трагедии не произошло, не происходит и, возможно, даже не произойдет. Но предчувствие ее разлито в воздухе. Мы не можем отделаться от уверенности, что на этих подмостках разыграется именно драма.

Почему-то не хочется разбирать технические и художественные приемы. Ну, может быть, как-нибудь потом, когда спадет морок, когда мы сумеем отрешиться от гипноза хопперовской манеры, от его чуть ли не телепатического умения сообщить нам нечто важное… Тогда мы обратим внимание на вскрики красного, на безжизненный ритм окон дома напротив, которому вторят табуретки у барной стойки, на контраст массивных каменных стен и прозрачного хрупкого стекла, на две клонированные фигуры мужчины в шляпе - тот, что ближе, на всякий случай, отвернулся от нас… И еще раз поежимся от невозможности ни войти в кафе, ни выйти из него.

Но это будет потом. А пока мы чувствуем себя прохожими, завороженными случайным островком света среди бездвижной и безлюдной ночи и оттого еще острее почувствовавшими гулкую пустоту улицы. А нам ведь по ней еще идти и идти. И хорошо, если мы идем домой…

Вот еще некоторые его работы:

Есть изображения, которые сразу и надолго захватывают зрителя в свой плен — они как мышеловки для глаз. Нехитрая механика подобных картинок, придуманных в соответствии с теорией условных рефлексов академика Павлова, насквозь видна в рекламных или репортерских фотографиях. Во все стороны торчат из них крючочки любопытства, похоти, боли или сострадания — в зависимости от цели изображения — продажи стирального порошка или сбора благотворительных средств. Привыкнув как к сильному наркотику к потоку подобных картинок, можно проглядеть, пропустить, как пресные и пустые, картинки иного рода — настоящие и живые (в отличие от первых, лишь имитирующих жизнь). Они не столь красивы, и уж точно не вызывают типовых безусловных эмоций, они неожиданны и послание их сомнительно. Но только они и могут быть названы искусством, незаконным «ворованным воздухом» Мандельштама.

В любой области искусства существуют художники, создавшие не только свой неповторимый мир, но и систему видения окружающей реальности, метод переноса явлений повседневности в реальность произведения искусства — в маленькую вечность картины, фильма или книги. Одним из таких художников, выработавших свою неповторимую систему аналитического зрения и, так сказать, имплантировавших свои глаза последователям, стал Эдвард Хоппер (Edward Hopper). Достаточно сказать, что многие кинорежиссеры мира, включая Альфреда Хичкока и Вима Вендерса, считали себя многим обязанными ему. В мире фотографии его влияние можно проследить на примерах Стефана Шора (Stephen Shore), Джоэла Мейеровица (Joel Meyerowitz), Филиппа-Лорка диКоркия (Philip-Lorca diCorcia): список можно продолжать. Кажется, что отголоски «отстраненного взгляда» Хоппера можно увидеть даже у Андреаса Гурски.

Перед нами целый пласт современной визуальной культуры со своим особым способом видения мира. Взгляд сверху, взгляд со стороны, взгляд (скучающего) пассажира из окна электрички — полупустые полустанки, незаконченные жесты ожидающих, равнодушные поверхности стен, криптограммы железнодорожных проводов. Вряд ли правомерно сравнивать живописные произведения и фотографии, но если бы это было дозволено, то мы бы рассмотрели мифологическое понятие «решающего момента» (Decisive Moment), введенного Картье-Брессоном, на примере картин Хоппера. Фотографический взгляд Хоппера безошибочно выделяет свой «решающий момент». При всей мнимой случайности, движения персонажей картин, цвета окружающих зданий и облаков точнейшим образом согласованы друг с другом и подчинены выявлению этого «решающего момента». Правда, это совершенно другой момент, чем в фотографиях знаменитого дзен-фотографа Анри Картье-Брессона. Там это — момент пика движения, совершаемого человеком или предметом; момент, когда снимаемая ситуация достигла максимума своей выразительности, что позволяет создать характерную именно для этого момента времени картинку с ясным и однозначным сюжетом, своеобразную выжимку или квинтэссенцию «прекрасного» мгновения, которое следует остановить любой ценой. Согласно заветам Доктора Фауста.

Филипп-Лорка ди Коркиа "Эдди Андерсон"

В предпосылке остановки прекрасного или ужасного мгновения берет свое начало современная журналистская нарративная фотография, и как следствие — фотография рекламная. И та и другая использует изображение лишь в роли посредника между идеей (продуктом) и потребителем. В этой системе понятий изображение становится ясным текстом, не допускающим каких-либо недомолвок или двусмысленностей. Однако мне ближе второстепенные персонажи журнальных фотографий — они еще ничего не знают о «решающем моменте».

«Решающий момент» на картинах Хоппера на несколько мгновений отстает от брессоновского. Движение там еще только началось, и жест еще не принял фазу определенности: мы видим его робкое рождение. И потому — картина Хоппера это всегда загадка, всегда меланхолическая неопределенность, чудо. Мы наблюдаем вне-временной промежуток между мгновениями, но энергетическая напряженность этого момента столь же велика, как в творческой пустоте между рукой Адама и Создателя в Сикстинской капелле. И уж если говорить о жестах, то решительные жесты Бога — скорее брессоновские, а нераскрытые жесты Адама — хопперовские. Первые — немного «после», вторые — скорее «до».

Загадка картин Хоппера заключается еще и в том, что собственно действия персонажей, их «решающий момент», являются лишь намеком на истинный «решающий момент», который расположен уже за пределами рамы, за границами кадра, в мнимой точке схождения множества остальных промежуточных «решающих моментов» картины.

На картинах Эдварда Хоппера с первого взгляда отсутствуют все внешние атрибуты, которые могут привлечь зрителя — сложность композиционного решения или невероятная цветовая гамма. Однообразные красочные поверхности, покрытые вялыми мазками, можно назвать скучными. Но в отличие от «нормальных» картин, работы Хоппера неизвестным образом поражают сам нерв зрения и надолго оставляют зрителя в задумчивости. В чем тут загадка?

Как пуля со смещенным центром тяжести поражает сильнее и болезненнее, так и в картинах Хоппера смысловой и композиционный центр тяжести полностью смещен в какое-то мнимое пространство за пределы самой картины. И в этом заключена главная загадка, и по этой причине картины становятся в некотором роде смысловыми негативами картин обыкновенных, построенных по всем правилам живописного искусства.

Именно из этого художественного пространства и струится таинственный свет, на который как зачарованные смотрят обитатели картин. Что это — последние лучи заходящего солнца, свет уличного фонаря, или свет недостижимого идеала?

Не смотря на нарочито реалистичные сюжеты картин и аскетичные художественные приемы, зрителя не оставляет ощущение ускользающей реальности. И кажется, Хоппер специально подсовывает зрителю обманку видимости, чтобы за ложными ходами зритель не смог разглядеть самое важное и существенное. Не так ли поступает сама окружающая нас реальность?

Одна из самых знаменитых картин Хоппера это «NightHawks» . Перед нами — панорама ночной улицы. Закрытый пустой магазин, темные окна здания напротив, и с нашей стороны улицы — витрина ночного кафе, или как они называются в Нью-Йорке — dive, в котором находятся четыре человека — супружеская пара, одинокий человек, потягивающий свой лонг-дринк, и бармен («Вам со льдом или без?»). О нет, конечно, я ошибся — мужчина в шляпе, похожий на Хамфри Богарта, и женщина в красной кофточке — не являются мужем и женой. Скорее это — тайные любовники, или… Не является ли мужчина слева зеркальным двойником первого? Варианты множатся, из недосказанности вырастает сюжет, как это происходит во время прогулки по городу при заглядывании в открытые окна, подслушивании обрывков разговоров. Незаконченные движения, неясные смыслы, неопределенные цвета. Спектакль, который мы смотрим не с начала и вряд ли увидим его финал. В лучшем случае — одно из действий. Бездарные актеры и вовсе никудышный режиссер.

Будто мы сквозь щелку подсматриваем в чью-то чужую ничем не примечательную жизнь, но пока ничего не происходит — а разве в обычной жизни так часто что-то происходит. Я часто представляю, что кто-то издалека наблюдает за моей жизнью — вот я сижу в кресле, вот встал, налил чаю — ничего более — наверху наверно зевают от скуки — ни смысла ни сюжета. Но для создания сюжета просто необходим внешний отстраненный наблюдатель, отсекающий лишнее и привносящий дополнительные смыслы — так рождаются фотографии и фильмы. Вернее, внутренняя логика изображений сама рождает сюжет.

Эдвард Хоппер. "Окно отеля"

Возможно то, что мы видим на картинах Хоппера, есть лишь имитация реальности. Возможно, это мир манекенов. Мир, из которого удалена жизнь — наподобие существ в склянках Зоологического музея, или чучел оленей, от которых остались только внешние оболочки. Порою картины Хоппера пугают меня этой чудовищной пустотой, абсолютным вакуумом, который просвечивает за каждым мазком. Путь в абсолютную пустоту, начатый «Черным квадратом» закончился «Hotel Window». Единственное, что не позволяет назвать Хоппера полным нигилистом, это именно этот фантастический свет извне, эти неоконченные жесты персонажей, подчеркивающие атмосферу таинственного ожидания самого важного события, которое не происходит. Мне кажется, литературным аналогом творчества Хоппера можно посчитать Дино Буццати и его «Татарскую пустыню». На протяжении всего романа не происходит ровным счетом ничего, но атмосфера отложенного действия пронизывает весь роман — и в ожидании великих событий прочитываешь роман до конца, но так ничего и не происходит. Живопись гораздо лаконичнее литературы и весь роман можно проиллюстрировать одной лишь картиной Хоппера «People in the Sun».

Эдвард Хоппер. "Люди на солнце"

Картины Хоппера становятся своего рода доказательством от обратного — так средневековые философы пытались определить качества Бога. Присутствие темноты само по себе доказывает существование света. Возможно этим же занят Хоппер — показывая серый и скучный мир, он одним лишь этим действием вычитания отрицательных качеств намекает на существование иных реальностей, которые невозможно отразить доступными живописи средствами. Или, выражаясь словами Эмиля Чорана, «мы не можем представить себе вечность каким-либо иным образом кроме как ликвидировать все происходящее, все, что измеримо для нас».

И все же, картины Хоппера объединены одним сюжетом не только в рамках биографии художника. В своей последовательности они представляют собой череду образов, которые увидел бы ангел-соглядатай, пролетая над миром, заглядывая в окна офисных небоскребов, заходя невидимкой в дома, подглядывая за нашей ничем не примечательной жизнью. Вот такая она и есть Америка, увиденная глазами ангела, с ее бесконечными дорогами, бескрайними пустынями, океанами, улицами, по которым можно изучать классическую перспективу. И действующими лицами, немного похожими на манекены из ближайшего супермаркета, немного — на людей в их маленьком одиночестве посреди большого светлого мира, продуваемого всеми ветрами.

Edward Hopper

Файл:Girl at Sewing Machine by Edward Hopper.jpg

Эдвард Хоппер. «За швейной машиной» (1921).

Эдвард Хоппер (англ. Edward Hopper ; 22 июля , Найак, штат Нью-Йорк - 15 мая , Нью-Йорк) - американский художник, видный представитель американской жанровой живописи , один из крупнейших урбанистов XX в.

Биография и творчество

Родился в Нюаску, штат Нью-Йорк, в семье владельца магазина. С детства любил рисовать. В 1899 году переезжает в Нью-Йорк с намерением стать художником. В 1899-1900 годах учился в школе художников по рекламе. После этого он поступает в школу Роберта Генри, которая в то время отстаивала идею создания современного национального искусства США. Главным принципом этой школы было: «Воспитай себя сам, не позволяй мне воспитывать вас». Принцип, направленный на рождение индивидуальности, пусть и настоянный на отсутствии коллективизма, значительных национальных художественных традиций.

В 1906 году Эдвард Хоппер отправился в Париж, где продолжил обучение. Кроме Франции, он побывал в Англии, Германии, Голландии и Бельгии. Это был калейдоскоп стран и разных культурных центров. В 1907 году Хоппер возвращается в Нью-Йорк.

В 1908 году Эдвард Хоппер принял участие в выставке, устроенной организацией «Восьмерки» (Роберт Генри и его ученики), но успеха не имел. Он еще больше работает, совершенствует свой стиль. В 1908-1910 годах он снова изучает искусство в Париже. С 1915 по 1920 годы - это период активных творческих поисков художника. Рисунки этого периода не сохранились, потому что Хоппер все их уничтожил.

Живопись не давала прибыли, поэтому Эдвард работает в рекламном агентстве, делает иллюстрации для газет.

Первую свою гравюру Хоппер выполнил в 1915 году. Всего он сделал около 60 офортов, лучшие из которых сделаны между 1915 и 1923 годами. Здесь проявилась основная тема творчества Эдварда Хоппера - одиночество человека в американском обществе и в мире.

Гравюры принесли художнику некоторую известность. Он представлял их на выставках, получал награды. Вскоре состоялась персональная выставка, которую организовал клуб Уитнивской художественной студии.

К середине 1920-х гг. Хоппер вырабатывает собственную художественную манеру, которой остаётся верен до конца жизни. В его фотографически выверенных сценах из современной городской жизни (зачастую выполненных акварелью) одиноко застывшие, безымянные фигуры и чёткие геометрические формы предметов передают ощущение безысходной отчуждённости и затаённой в повседневном угрозы.

Основным вдохновением Хоппера как художника становится город Нью-Йорк, а также провинциальные городки («Мито», «Конструкции Манхэттенский моста», «Восточный ветер над Вихоукендом», «Шахтерский городок в Пенсильвании»). Вместе с городом Хоппер создал своеобразный образ человека в нем. У художника совсем исчез портрет конкретного человека, он заменил его на обобщенный, суммарный вид одиночки, отдельного городского жителя. Герои картин Эдварда Хоппера - это разочарованые, одинокие, опустошенные, застывшие люди, изображенные в барах, кафе, гостиницах («Комната - в гостинице», 1931 год, «Западный мотель», 1957 год).

Уже в 20-х годах имя Хоппер вошло в американскую живопись. Он имел учеников, поклонников. В 1924 году он женился на художнице Джозефин Верстиль. В 1930 они приобрели дом на Кейп-Корд, куда и переехали. Вообще Хоппер открыл новый жанр - портрет дома - «Дом Тэлбота», 1926 год, «Дом Адамса», 1928 год, «Дом капитана Килли», 1931 год, «Дом у железной дороги», 1925 год.

Есть такая броская живопись, что цепляет зрителя мгновенно. Не возникает недоумения, настороженности, все вроде бы ясно сразу, как в любви с первого взгляда. Не удивительно, что внимательное разглядывание, обдумывание и вчувствование может такой любви повредить. Можно ли найти там, за внешним блеском, что-то глубокое, основательное? Не факт.

Возьмем, к примеру, моднейший уже вторую сотню лет импрессионизм. Наверное, для сегодняшнего массового зрителя нет более популярного течения в истории живописи. Однако ж как художественное направление импрессионизм оказался на удивление скоротечен, просуществовав в чистом виде недолгие двадцать лет. Его отцы-основатели в конце концов отказались от своего детища, почувствовав исчерпанность идей и методов. Ренуар вернулся к классическим формам Энгра, а Моне шагнул вперед, к абстракционизму.

Бывает и обратное. Картины скромны и непритязательны, мотивы обыденны, а приемы традиционны. Вот дом у дороги, вот девушка у окна, а вот вообще банальная бензоколонка. Ни тебе атмосферности, ни световых эффектов, ни романтических страстей. Если пожать плечами и пойти дальше, то так всё и останется. А если остановиться и вглядеться, то обнаружится бездна.

Такова живопись Эдварда Хоппера, одного из самых знаменитых американских художников ХХ века.

Не заметив Европы

Биография Хоппера почти не содержит ярких событий и неожиданных поворотов. Учился, съездил в Париж, работал, женился, продолжал работать, получил признание... Никаких метаний, скандалов, разводов, алкоголизма, эпатажных выходок - ничего “жареного” для желтой прессы. В этом история жизни Хоппера похожа на его картины: внешне все просто, даже спокойно, но в глубине таится драматическое напряжение.

Уже в детстве он обнаружил способности к рисованию, в чем его всячески поддерживали родители. После школы год заочно учился иллюстрации, а потом поступил в престижную Нью-Йоркскую художественную школу. Американские источники приводят целый список его знаменитых сокурсников, но российскому зрителю их имена почти ничего не говорят. За исключением Рокуэлла Кента все они остались художниками национального значения.

В 1906 г. Хоппер закончил обучение и начал было работать иллюстратором в рекламном агентстве, но осенью отправился в Европу.

Надо сказать, что путешествие в Европу было чуть ли не обязательной частью профессионального образования для американских художников. В то время ярко сияла звезда Парижа, и со всех концов света туда тянулись молодые и амбициозные, чтобы приобщиться к новейшим достижениям и тенденциям мировой живописи.

Удивительно, насколько разные последствия имела эта варка в интернациональном котле. Одни, как испанец Пикассо, быстро превращались из учеников в лидеров и сами становились законодателями художественной моды. Другие навсегда оставались эпигонами, пусть и талантливыми, как Мэри Кэссат и Джеймс Эббот Мак-Нейл Уистлер. Третьи, например русские художники, возвращались к себе на родину, зараженные и заряженные духом нового искусства, и уже дома проторяли пути с задворок мировой живописи в ее авангард.

Хоппер оказался оригинальнее всех. Он путешествовал по Европе, был в Париже, Лондоне, Амстердаме, возвращался в Нью-Йорк, снова ездил в Париж и Испанию, проводил время в европейских музеях и встречался с европейскими художниками... Но, кроме кратковременных влияний, его живопись никак не обнаруживает знакомства с современными течениями. Вообще никак, даже палитра лишь едва просветлела!

Он оценил Рембрандта и Хальса, позже - Эль Греко, из близких по времени мастеров - Эдуарда Мане и Эдгара Дега, к тому времени уже ставших классиками. Что касается Пикассо, то Хоппер на полном серьезе утверждал, что не слышал его имени, будучи в Париже.

Поверить в это трудно, но факт остается фактом. Только что ушли из жизни постимпрессионисты, уже ломали копья фовисты и кубисты, на горизонте маячил футуризм, живопись отрывалась от изображения видимого и сосредоточивалась на проблемах и ограничениях картинной плоскости, блистали Пикассо и Матисс. Но Хоппер, будучи в самой гуще событий, словно не видел этого.

И после 1910 года ни разу не пересек Атлантику, даже когда его картины выставлялись в американском павильоне престижной Венецианской биеннале.

Художник на заработках

В 1913 г. Хоппер поселился в Нью-Йорке на Вашингтон-сквер, где жил и работал больше пятидесяти лет - до конца своих дней. В том же году он продал свою первую картину, выставленную на знаменитой “Армори-шоу” в Нью-Йорке. Казалось, карьера начинается многообещающе и успех не за горами.

Вышло далеко не так безоблачно. “Армори-шоу” задумывалась как первая в США выставка современного искусства и в этом качестве снискала громкий успех. Она отвратила взоры любителей, критиков и художников от реализма и повернула их к авангарду, хотя и сопровождалась насмешками и скандалами. На фоне Дюшана, Пикассо, Пикабиа, Бранкузи, Брака реализм Хоппера выглядел провинциальным и устарелым. Америка решила, что нужно догонять Европу, богатые коллекционеры заинтересовались заокеанским искусством, а единичные продажи отечественных работ погоды не делали.

Хопперу многие годы пришлось проработать коммерческим художником-иллюстратором. Он даже забросил живопись и посвятил себя офорту - технике, в то время более подходящей для полиграфического воспроизведения. На службе он не состоял, подрабатывал журнальными заказами и испытывал все тяготы такого положения, временами даже впадая в депрессию.

Однако же в тогдашнем Нью-Йорке нашлась покровительница искусств, которая решила собирать работы именно американских художников, - Гертруда Уитни, дочь миллионера Вандербильта; кстати, та самая, с которой безуспешно соревновалась людоедка Эллочка, выменявшая у Остапа Бендера чайное ситечко на один из двенадцати стульев.

Ночные тени.

Впоследствии Уитни пыталась подарить свою коллекцию современных американских художников музею Метрополитен, но его дирекция не сочла дар достойным. Отвергнутая собирательница в отместку основала собственный музей неподалеку, который до сих пор считается лучшим музеем американского искусства.

Вечерний ветер. 1921. Музей американского искусства, Нью-Йорк

Но это в будущем. Пока Хоппер посещал студию Уитни, где в 1920 г. впервые прошла его персональная выставка - 16 живописных работ. Некоторые из его офортов также привлекли внимание публики, в частности “Ночные тени” и “Вечерний ветер”. Но свободным художником он стать еще не мог и продолжал зарабатывать иллюстрацией.

Семья и признание

В 1923 г. Хоппер знакомится со своей будущей женой Джозефиной. Их семья оказалась прочной, но семейная жизнь непростой. Джо запрещала мужу писать обнаженную натуру и при необходимости позировала сама. Эдвард ревновал ее даже к коту. Все усугублялось его неразговорчивостью и угрюмым характером. “Иногда разговаривать с Эдди было все равно что бросать камень в колодец. За одним исключением: звука падения в воду можно было и не услышать”, - признавалась она.

Эдвард и Джо Хоппер. 1933

Тем не менее именно Джо напомнила Хопперу о возможностях акварели, и он вернулся к этой технике. Вскоре он выставил шесть работ в Бруклинском музее, и одна из них была куплена музеем за 100 долларов. Критики отнеслись к выставке доброжелательно и отметили жизненную силу и выразительность хопперовских акварелей даже с самыми скромными сюжетами. Это сочетание внешней сдержанности и выразительной глубины и станет фирменным знаком Хоппера на все оставшиеся годы.

В 1927 г. Хоппер продал картину “Двое в зрительном зале” за 1500 долларов, и на эти деньги чета обзавелась своим первым автомобилем. Художник получил возможность выезжать на этюды, и сельская провинциальная Америка надолго сделалась одним из основных мотивов его живописи.

Двое в зрительном зале. 1927. Музей искусств, Толедо

В 1930 г. произошло еще одно важное событие в жизни художника. Меценат Стивен Кларк подарил его картину “Дом у железной дороги” нью-йоркскому Музею современного искусства, и она с тех пор висит там на видном месте.

Так, незадолго до своего пятидесятилетия Хоппер вступил в пору признания. В 1931 г. он продал 30 работ, включая 13 акварелей. В 1932 г. принял участие в первой регулярной выставке музея Уитни и не пропускал последующие уже до самой смерти. В 1933-м в честь юбилея художника Музей современного искусства представил ретроспективу его работ.

Следующие тридцать лет своей жизни Хоппер плодотворно трудился, несмотря на проблемы со здоровьем, возникшие в пожилом возрасте. Джо пережила его на десять месяцев и завещала музею Уитни всю семейную коллекцию работ.

Полуночники. 1942. Институт искусств, Чикаго

В годы зрелости художник создал немало признанных шедевров, например “Раннее воскресное утро”, “Полуночники”, “Офис в Нью-Йорке”, “Люди на солнце”. За это время он получил множество наград, совершил путешествия в Канаду и Мексику, был представлен на нескольких ретроспективных и персональных выставках.

Защита от надзора

Нельзя сказать, что все эти годы его живопись не развивалась. Но все же излюбленные темы и образы Хоппер нашел рано, и если что и менялось, так это убедительность их воплощения.

Если бы нужно было найти краткую формулу для работ Хоппера, то ею стало бы “отчуждение и изоляция”. Куда смотрят его герои? Почему они застыли среди дня? Что мешает им завязать диалог, потянуться друг к другу, окликнуть и откликнуться? Ответа нет, да и вопросы, если честно, почти не возникают, во всяком случае, у них самих. Вот такие они, вот такая жизнь, вот таков мир, разделяющий людей невидимыми преградами.

Эта невидимость преград серьезно волновала Хоппера, оттого в его картинах так много окон. Стекло - визуальная связь, но физический барьер. Его герои и героини, видимые с улицы, будто открыты миру, но на самом деле закрыты, погружены в себя - взгляните на “Полуночников” или “Офис в Нью-Йорке”. Подобная двойственность рождает щемящее сочетание хрупкой уязвимости и упрямой недоступности, даже неприступности.

Если же, напротив, мы вместе с героями смотрим через стекло наружу, то окно опять обманывает, лишь дразня возможностью что-то увидеть. В лучшем случае внешний мир лишь обозначен массивом деревьев или зданий, а зачастую в окне просто ничего не видно, как, например, в “Вечернем ветре” или в картине “Automat”.

Automat. 1927. Центр искусств, Де-Мойн. США

И вообще для хопперовских окон и дверей характерно то же самое сочетание открытости и закрытости, что и для одушевленных персонажей. Из картины в картину кочуют чуть приоткрытые створки, колышущиеся занавески, закрытые жалюзи, не до конца притворенные двери.

Прозрачное - непроницаемо, а то, что должно соединять, - разделяет. Отсюда постоянное ощущение тайны, недосказанности, несостоявшегося контакта.

Одиночество среди людей, в большом городе, на виду у всех стало сквозной темой искусства ХХ века, только здесь, у Хоппера, не то одиночество, откуда бегут, а то, где спасаются. Закрытость его персонажей ощущается как естественная форма самозащиты, а не как каприз или свойство характера. Уж больно беспощаден льющийся на них свет и слишком открыто они выставлены на всеобщее обозрение, да и в окружающем мире таится какая-то равнодушная угроза. Потому вместо внешних барьеров приходится возводить внутренние.

Конечно, если в офисе уничтожить стены, то эффективность работы повысится, поскольку на виду друг у друга, а тем более у начальника, люди меньше отвлекаются и болтают. Но когда все находятся под надзором, общение прекращается и тишина становится единственной формой обороны. Герои сдержанны, инстинкты подавлены, страсти загнаны вглубь - цивилизованные, культурные люди в защитной броне внешних приличий.

Внимание за пределы

Очень часто картины Хоппера создают впечатление остановленного мгновения. И это при том, что в самой картине движение вовсе не обозначено. Но она воспринимается будто кадр кинопленки, только что сменивший предыдущий и готовый уступить место следующему. Не случайно Хоппера так ценили американские кинорежиссеры, в частности Хичкок, и голливудские стандарты построения кадра во многом сформировались с учетом его влияния.

Художнику было свойственно направлять зрительское внимание не столько на изображаемый момент, сколько на воображаемые события, которые ему предшествовали или за ним следовали. Это редкое в истории живописи умение парадоксальным образом сочетало в себе достижения импрессионизма, с его обостренным вниманием к мгновению, и постимпрессионизма, желавшего спрессовать течение времени в сиюминутный художественный образ.

У Хоппера действительно получалось намертво пришпилить к холсту неуловимый миг бытия и одновременно намекнуть на непрестанное течение времени, вынесшее его на поверхность и тут же уносящее в темные глубины прошлого. Если футуризм пытался изобразить движение прямо на живописной плоскости, то Хоппер выносит его за границы живописи, но оставляет в пределах нашего восприятия. Мы его не видим, но ощущаем.

Так же художник умудряется перенаправить наше внимание за пределы картины не только во времени, но и в пространстве. Персонажи смотрят куда-то вовне, туда же утягивает взор зрителя пролетающее мимо бензоколонки шоссе, а на железной дороге глаз успевает поймать только последний вагон поезда. А чаще и его уже нет, состав промчался, и мы невольно и безуспешно выскальзываем взглядом вслед за ним по рельсам.

Это Америка как она есть - ни тоски по утраченному, ни воспевания прогресса. Но если бы это была только Америка, то не выпало бы на долю Хоппера всемирной славы, как не досталось ее многим его современникам не худшего мастерства. На самом деле Хоппер сумел затронуть общечеловеческие чувства, используя национальный материал. Он проложил дорогу к международному признанию американской живописи, хотя на ведущие роли в мировом искусстве ее вывели послевоенные художники, самим Хоппером не признанные.

Его путь уникален. В бурном мире ярких художественных течений он сумел не поддаться ничьему влиянию и пройти по узкой тропинке между романтизмом и социальной критикой, между авангардистской одержимостью концепциями и намеренным натурализмом прецизионизма и гиперреализма, оставшись до конца верным самому себе.

(1967-05-15 ) (84 года) Место смерти: Происхождение: Подданство: