Владимир Максимов: «Я без России - ничто». Владимир Максимов: «Я без России - ничто» Работа Андрея Максимова на телевидении

Родился в семье рабочего, репрессированного в 1930-х годах. По другим сведениям, отец погиб на фронте в 1941.

Сменил фамилию и имя, убежал из дома, беспризорничал, воспитывался в детских домах и колониях для малолетних преступников, откуда постоянно совершал побеги в Сибирь, Среднюю Азию, Закавказье. Был осужден по уголовным статьям и провел несколько лет в лагерях и ссылке. После освобождения в 1951 жил на Кубани, где впервые начал публиковаться в газетах. Выпустил сборник посредственных стихов «Поколение на часах» (Черкесск, 1956).

По возвращении в Москву (1956) занимается разнообразной литературной работой. Первое значительное произведение - «Мы обживаем землю» (сборник «Тарусские страницы», 1961). Написанная раньше повесть «Жив человек» была напечатана в журнале «Октябрь» в 1962, затем вышла «Баллада о Савве» (1964) и другие произведения. В 1963 г. был принят в Союз советских писателей.

Романы «Карантин» и «Семь дней творенья», не принятые ни одним издательством, широко ходили в Самиздате. За эти романы их автор был исключен из Союза писателей, помещен в психиатрическую больницу. В 1974 Максимов был вынужден эмигрировать. Жил в Париже.

В 1974 г. Максимов основал ежеквартальный литературный, политический и религиозный журнал «Континент», главным редактором которого оставался до 1992 г. В эмиграции написаны «Ковчег для незваных» (1976), «Прощание из ниоткуда» (1974-1982), «Заглянуть в бездну» (1986), «Кочеванье до смерти» (1994) и др.

Наиболее полные издания

Собрание в 6 томах, Франкфурт-на-Майне: Посев, 1975-1979;

Собрание сочинений в восьми томах, М.: «ТЕРРА» - «TERRA», 1991-1993;

Лучшие дня

Скромная жизнь после крупного выигрыша Посетило:534

Посетило:457

Энциклопедические сведения

Окончил охотоведческий факультет Иркутского сельскохозяйственного института, Литературный институт им. А.М. Горького. Больше известен как прозаик, автор повестей и рассказов, имеющих автобиографическую основу. Путешествия и экспедиции, жизнь сибирской природы, юношеская любовь – таковы основные темы произведений.

Иркутск. Историко-краеведческий словарь. Иркутск, 2011

Биография

Максимов вспоминает:

«В мои четырнадцать лет бабушка Ксения Фёдоровна, из знаменитого казачьего рода Любимовых, сосланного в Сибирь за участие в восстании Пугачёва, подарила мне трехтомник Есенина. Он у меня до сих пор сохранился ».

Подростка поразила удивительная музыкальность есенинских строк, и он взялся писать стихи, «». Вскоре семья переехала в , где будущий писатель окончил среднюю школу.

После окончание школы работал осмотрщиком вагонов на ангарской ТЭЦ – 10. Затем поступил на охотоведческий факультет Иркутского сельскохозяйственного института, который окончил в 1972 году. Факультет охотоведения был переведён в Иркутск из Пушно-меховой академии в Москве. Он единственный в СССР готовил специалистов-охотоведов, у которых, как правило, два раза в год бывала производственная практика, проходившая по желанию студента, фактически в любой точке страны.

Учёба в институте открыла Владимиру Максимову мир: во время практик он побывал в Хабаровском крае (Сихотэ – Алиньский заповедник), на Чукотке, Командорах, Сахалине, Камчатке, ходил в Тихом океане на судне по учёту котиков с заходом в Канаду, Японию, объездил всю Иркутскую область.

После института Владимир Павлович окончил аспирантуру Зоологического института в Ленинграде, работал на Беломорской биологической станции, в Лимнологическом институте на .

Почувствовав тягу к творчеству, поступил в литературный институт им. А. М. Горького, занимался в семинаре поэта Владимира Цыбина. В 1987 году он кончил литературный институт, работал в газетах «Советская молодежь», «Русский Восток», «Народная газета», журнале «Охота и природа» и др.

В годы перестройки переменил несколько мест работы: от грузчика продбазы до учителя в школе, бурового мастера, инструктора по плаванию. Времени на творчество было мало, но именно в эти годы Владимир Павлович наряду со стихами стал писать рассказы. Первый его рассказ был опубликован в 1979 году в ангарской газете «Знамя коммунизма» и назывался «Первый дождь».

В 1993 году редакция газеты «Вестник» Ангарского электролизного химического комбината выпустила небольшой сборник стихов «Нечаянная встреча», а в 1994 году издательство АО «Формат» (г. Ангарск) напечатало сборник рассказов «Три дня до осени».

В 1993 году Владимир Павлович был участником велопробега «Пекин - Париж». Он с юности увлекается спортом: плавает, играет в футбол, занимается велосипедным спортом.

Стихи, написанные во время поездки по Европе, вошли в сборник «Парижская тетрадь», он был издан как приложение к Иркутской газете «Губерния» в 1996 году.

В 1998 году Максимов стал членом Союза писателей России. А в 1997 году в пятом номере журнала «Юность» была опубликована новелла «Ненаписанный рассказ» с коротким предисловием В. Распутина. В этом же году вышли три книги В. Максимова «Загон», «За шторой, с этой стороны», «Морозный поцелуй». Эти небольшие по объему, включающие несколько рассказов, книжки были подготовлены издательством журнала «Сибирь» и отпечатаны на бумаге далеко не лучшего качества (время было такое!).

Рассказы из этих сборников Владимир Павлович включил в свою «первую, настоящую», как он считал книгу – «Формула красоты». Здесь были новые, ранее не печатавшиеся повести «Формула красоты» и «Пристань души». В этих повестях автор вспоминает о своих юношеских увлечениях, рассказывает о любви и привязанности к родной природе, размышляет о том, что такое красота.

В самом конце 1999 года, а точнее – 30 декабря, у Владимира Максимова вышел в свет новый сборник стихов «Сестра моя осень…», вобравший в себя стихи, написанные в период с 1965 по 1998 год. Стихотворение «Ангарск» из этого сборника стало песней о городе, музыку к которой сочинил Евгений Якушенко.

В 2004 году вышла книга «В то лето…», составленная из двух прозаических циклов: «Байкальские повести» и «Дни нашей жизни».

В 2005 году в издательстве «Иркутский писатель» вышла книга «Не оглядывайся назад», жанр которой В. Максимов определил как роман – параллель. Почему параллель? В романе два основных героя: Игорь Ветров, живущий и действующий в реальном времени и неведомый Игорю Олег Санин, дневник которого Ветров нашёл на чердаке дома охотника, где жил некоторое время, находясь на практике. На первый взгляд, герои, их поступки похожи, но только на первый взгляд.

«», - говорит В. Максимов.

Но стихи этого сборника о детстве, юности, первой любви оказались интересны и не только родным и знакомым, в этом неоднократно убеждался Владимир Павлович на встречах с читателями в библиотеках и области.

В 2008 году известный не только в , но и в России издатель Г. Сапронов подготовил книгу В Максимова «Предчувствие чудес». Она состоит из повести и десяти рассказов, которые писались, в отличие от других, в XXI веке.

Владимир Павлович – лауреат нескольких областных журналистских премий, в 2001 году был удостоен грамоты МПС и секретариата Союза писателей России «За литературное освещение проблем Транссиба». Он частый гость в библиотеках нашего города и области.

Сочинения

Книги

1. Нечаянная встреча: Стихи. – Ангарск: Редакция газ. «Вестник», 1993.
2. Три дня до осени. – Ангарск: Изд-во АО «Формат», 1994.
3. Загон: Рассказы. – Иркутск: Изд-во журн. «Сибирь», 1997.
4. За шторой, с этой стороны: Рассказы. – Иркутск: Изд-во журн. «Сибирь», 1997.
5. Морозный поцелуй: Рассказы. – Иркутск: Изд-во ТОО журн. «Сибирь», 1997.
6. Формула красоты: Повести и рассказы. – Иркутск: Вост. – Сиб. кн. изд-во, 1998.
7. Сестра моя Осень...: Стихи. – Иркутск: Вост. – Сиб. кн. изд-во, 1999.
8. В то лето... Повествования прошлого века: Повести, рассказы. – Иркутск: Иркутский писатель, 2004.
9. Не оглядывайся назад: Роман. – Иркутск: Иркутский писатель, 2005.
10. Предчувствие чудес: Повесть, рассказы. - Иркутск: Издатель Сапронов, 2008.

Публикации в периодике

1. Записки пристрастного человека // Сибирь. – 1991. - № 4. – С. 97–105. Публицистическая статья на экологическую тему.
2. Три встречи: Рассказ // Сибирь. – 1999. - № 3. – С. 159–161.
3. А вот был случай: Рассказ // Сибирь. – 2002. - № 4. – С. 82 – 98.
4. Мы никогда уже не будем молодыми: Повесть // Сибирь. – 2003. № 6. – С 91-141.
5. «Не оглядывайся...»: [отрывок их романа] // Сибирь. – 2005. - № 6. – С. 91–148.

Интервью, беседы с писателем

1. «Да, я счастливый человек»: [с писателем беседовал журналист О. Быков] // Вост. – Сиб. правда. – 2008. – 26 июня. – С. 4.
2. Под стук вагонных колёс: [беседу провёл О. Гулевский] // Обл. газ. – 2007. – 2 апр. – С. 4.
3. Памяти солнечный зайчик: [с писателем беседовала Н. Куклина] // Ямщик. – 2007. – 6 июля. – С. 15.
4. «Созвучие души и мира»: [интервью с писателем провела Г. Котикова] // Деловой мир Сибири =Busieness Word Siberia. – 2007. -№ 1-2. – С. 108 – 109.
5. «Идеала достигнуть невозможно, но стремиться к нему необходимо»: [ беседу с писателем провела О. Луняка] // Говорит и показывает Иркутск. – 1999. – 29 янв.

Литература

1. Ленский Я. Дебют в юности // Вост. – Сиб. правда. – 1997. – 27 авг.
2. Николаева Н. "Сестра моя осень..." появилась зимой // Ямщик. – 200. - № 4 (28 янв.). – С. 3.
3. Ясникова Т. Есть у осени брат... // СМ Номер один. – 2000. – 9 июня.
4. Клочковский А. Книга, заряжающая энергией // культура: Вести. Проблемы. Судьбы. – 2004. – нояб. – С. 15.
5. О книге «В то лето...»
6. Корнилов В. Тайгою меченые судьбы (Размышления о романе Владимира Максимова «Не оглядывайся назад») // Твоя газета. – 2006. – 29 июня. – С. 2.
7. Лазарев А. Литературные события Иркутска // Всё о связи. – 2007. – 3 апр. – С. 8.
8. О сборнике «Памяти солнечный зайчик».

Владимир Павлович Максимов: созвучие души и мира

«Наша постоянная ошибка в том, что мы не принимаем всерьёз данный, протекающий час жизни, что мы живём прошлым или будущим, что мы всё ждём какого–то особенного часа, когда наша жизнь развернётся во всей своей значительности, и не знаем, что она утекает как вода между пальцами, как драгоценное зерно из дырявого мешка, не понимая, что самым драгоценным является нынешний день... Прав был Конфуций: «Прошлого уже нет. Будущего – ещё нет. Есть только настоящее».

Так начинается роман-параллель «Не оглядывайся назад» иркутского писателя . Есть только настоящее... В настоящем, 29 июня 2008 года, Владимиру Павловичу исполнилось 60 лет.

«Памяти солнечный зайчик
В раннее детство вернёт.
Мама там, маленький мальчик
К бабушке в гости идёт.
Домик окрашенный, печка...
Мирно лампадка горит.
Бабушка Ксения: «Дочка?!» -
Маме моей говорит.
И так уютно, спокойно
В горенке тихой сидеть.
Пить молоко, есть горбушку
И на иконы глядеть».

Таким увиделось детство Владимиру Павловичу в зрелые годы. Он вспоминает: «В мои четырнадцать лет бабушка Ксения Фёдоровна, из знаменитого казачьего рода Любимовых, сосланного в Сибирь за участие в восстании Пугачёва, подарила мне трехтомник Есенина. Он у меня до сих пор сохранился». Подростка поразила удивительная музыкальность есенинских строк, и он взялся писать стихи, «написал их огромное количество, не меньше, наверное, четырёх сотен. У меня, правда, скоро хватило ума понять, что это не поэзия. И я всё безжалостно сжёг ». Вскоре семья переехала в Ангарск, где будущий писатель окончил среднюю школу.

После окончания школы работал осмотрщиком вагонов на ангарской ТЭЦ–10. Затем поступил на охотоведческий факультет Иркутского сельскохозяйственного института, который окончил в 1972 году. Факультет охотоведения был переведён в Иркутск из Пушно-меховой академии в Москве. Он единственный в СССР готовил специалистов-охотоведов, у которых, как правило, два рада в год бывала производственная практика, проходившая по желанию студента, фактически в любой точке страны.

Учёба в институте открыла Владимиру Максимову мир: во время практик он побывал в хабаровском крае (Сихотэ – Алиньский заповедник, на Чукотке, Командорах, Сахалине, Камчатке, ходил в Тихом океане на судне по учёту котиков с заходом в Канаду, Японию, объездил всю Иркутскую область). Его поражала красота природы, переполняли впечатления от увиденного, которые отразились в будущих книгах. После института Владимир Павлович окончил аспирантуру Зоологического института в Ленинграде, работал на Беломорской биологической станции, в Лимнологическом институте на Байкале. Почувствовав тягу к творчеству, поступил в литературный институт им. А. М. Горького, занимался в семинаре поэта Владимира Цыбина. В 1987 году он кончил литературный институт, сотрудничал в газетах «Советская молодежь», «Русский Восток», «Народная газета», журнале «Охота и природа» и др.

В годы перестройки переменил несколько мест работы: от грузчика продбазы до учителя в школе, бурового мастера, инструктора по плаванию. Времени на творчество было мало, но именно в эти годы Владимир Павлович наряду со стихами стал писать рассказы. Первый его рассказ был опубликован в 1979 году в ангарской газете «Знамя коммунизма» и назывался «Первый дождь». В 1993 году редакция газеты «Вестник» Ангарского электролизного химического комбината выпустила небольшой сборник стихов «Нечаянная встреча», а в 1994 году издательство АО «Формат» (г. Ангарск) напечатало сборник рассказов «Три дня до осени».

Владимир Павлович с юности увлекается спортом: плавает, играет в футбол, занимается велосипедным спортом.

В 1993 году он был участником велопробега «Пекин – Париж».

Он вспоминал об этих днях:

«Только мой велосипед пересёк границу Польши, как я почувствовал необычайный прилив творческих сил. За три месяца после этого я написал 28 стихотворений. А в Париже познакомился с известным писателем – эмигрантом Владимиром Максимовым... »

Максимов-старший хорошо отзывался о рассказах Максимова- младшего.

«Прощай Париж,Без сожаленья,
Но с грустью расстаюсь с тобой.
Ничто не ждёт, я знаю, дома.
Но всё же я хочу домой».

«Хочу домой», потому что в благополучной Европе охватывает ностальгия и тянет домой, в Сибирь, к Байкалу.

Ностальгия

Это чувство ностальгия-
Это смертная тоска.
Эти цепи. Эти гири.
Это дуло у виска
Это чувство ностальгии,
Настигающее здесь,
В центре миленькой Европы,
Словно воздух выпит весь.
Это странное смятенье,
Пригвождающее вдруг,
Так нелепо, непонятно,
Так похоже на испуг.
Так похоже на затменье
В сердцевине дня.
Но в такие лишь мгновенья
Понимаем мы себя.
Это чувство ностальгии...
Не понять. Не объяснить.
И не принято об этом
Здесь, в Европе, говорить.

Бавария, сентябрь 1993

Стихи, написанные во время поездки по Европе, вошли в сборник «Парижская тетрадь», он был издан как приложение к Иркутской газете «Губерния» в 1996 году. В 1998 году Максимов стал членом Союза писателей России. А в 1997 году в пятом номере журнала «Юность» была опубликована новелла «Ненаписанный рассказ» с коротким предисловием . В этом же году вышли три книги В. Максимова «Загон», «За шторой, с этой стороны», «Морозный поцелуй». Эти небольшие по объему, включающие несколько рассказов, книжки были подготовлены издательством журнала «Сибирь» и отпечатаны на бумаге далеко не лучшего качества (время было такое!).

Рассказы из этих сборников Владимир Павлович включил в свою «первую, настоящую», как он считал книгу – «Формула красоты». Здесь были новые, ранее не печатавшиеся повести «Формула красоты» и «Пристань души». В этих повестях автор вспоминает о своих юношеских увлечениях, рассказывает о любви и привязанности к родной природе, размышляет о том, что такое красота. В интервью одной из иркутских газет Владимир Павлович сказал:

«Красота – это гармония разнообразия, именно гармония, если нет гармонии в разнообразии – это не красота. Это лишь физическая часть так называемой красоты, а красота духовная – это стремление к идеалу».

В книге эти составляющие есть...

Идеала достигнуть невозможно, но стремиться к нему необходимо, в противном случае наша жизнь станет бессмысленной».

В самом конце 1999 года, а точнее – 30 декабря, у Владимира Максимова вышел в свет новый сборник стихов «Сестра моя осень...», вобравший в себя стихи, написанные в период с 1965 по 1998 год. Он сказал по поводу выхода этой книги:

«Стихи я пишу редко. От случая к случаю. И поэтому профессиональным поэтом себя не считаю... Я очень рад выходу этой книги, потому что в ней в стихотворной форме отразилась большая часть моей жизни, а, следовательно, и эпоха».

Как и предыдущую книгу, «Сестру мою осень...» оформила художник Ирина Цой в осенних тонах.

«Без сожаления простившись с этим летом,

Я встретил осень, радостно и просто,
Как друга лучшего,
С которым не встречался
Я много долгих серых скучных дней...
Открыв ему
Объятья, сердце, душу
Достав вина,
Я стал усердно слушать
Его рассказ:
О странствиях и странах,
О разных городах, об океанах.
О том, как закольцован долгий путь,
Что даже нет минуты отдохнуть.
Что снова дальше и южней
За сотни стран. За тридевять морей...

Всё это мне поведал свежий ветер.
Спасибо, осень, что ты есть на свете!»

Книга была доброжелательна принята иркутскими читателями и коллегами по писательскому цеху. Но, пожалуй, лучше всех о своём поэтическом творчестве сказал сам автор в предваряющем сборник стихотворении:

Моя негромкая поэзия –
Как легкий шелест ветерка,
Как лист безумный поздней осенью
В тревожном свете маяка...

Как вид печальный мокрых, темных
Без листьев, веток тополей.
И уносимых ветром, холодом
На юг последних журавлей...

Неброская моя поэзия –
Вся акварельна и легка,
Как в море северном на острове
Дымок чужого костерка...

Негромкая моя поэзия –
Молниеносное туше!
Пусть в вашей памяти останется,
Пусть громом прогремит в душе.

Стихотворение «Ангарск» из этого сборника стало песней о городе, музыку к которой сочинил Евгений Якушенко.

В 2004 году вышла книга «В то лето...», составленная из двух прозаических циклов: «Байкальские повести» и «Дни нашей жизни».

Максимов определил жанр книги как «повествование в рассказах, повестях, новеллах, связанных единством места » и пояснил, что он «так много колесивший по земле, побывавший на морях и океанах и видевший красивых много мест: Сахалин и Осетию, Курилы и Карпаты, вулканы Камчатки и свежие снежные до ненатуральности чистые вершины Сихотэ-Алиня, аккуратные эстонские пейзажи с их пушистыми белыми туманами над болотцами и беломорские заброшенные деревни в их закатной и суровой красоте, и Забайкальские грустные жёлтые дальние степи; овеваемый, обдуваемый, продуваемый ветрами Белого, Чёрного, Балтийского, Каспийского, Берингова. Японского, Охотского морей и Тихого океана» решил выбрать из всей этой мозаики мест маленькую деревеньку , в которой происходит действие «Байкальских повестей».

«Я хочу посвятить это повествование, если у меня хватит сил его написать до конца, гордым прозрачно – бело – голубым байкальским скалам, видимым на другом берегу; водам его, не ласковым, но влекущим к себе своей глубинной чистотой; свежим его ветрам, приносящим бодрость и веселье; крупным изумрудно – синим льдинкам звёзд над ним; прозрачному до жути, отполированному ветром льду и маленькой деревеньке , где мне было всегда так хорошо и покойно, как ни в каком другом месте. И где не однажды ночами я слушал плавно-мерное дыхание волн, прикрывшись пахнущим овчиной тулупом на сеновале и глядя, не в силах оторваться, в завораживающую бездну черного неба, угадываемого только из-за звёзд и смотрящего, как в зеркало, в Байкал. И где только однажды ночью, там же, на сеновале, я подслушал жалобные усталые вздохи осеннего ветра, может быть, прилетевшего откуда-нибудь с высокогорного плато, расположенного у горы Кинабалу острова Калимантан и Индийском океане...

Именно тогда, когда ветер как бы проходил сквозь меня, я осязаемо почувствовал, что я – лишь частица безмерно огромного мира, частица этого ветра и, в то же время, я – это весь Космос... И давние, чистые, давно забытые и ещё не случившиеся воспоминания, размытые, как акварель, ожили и слились со мной. И мне тогда казалось, что я понял, о чем плакал ветер...

Он скорбел обо всем и обо всех: о планете, на которой родился, и о нас, на планете живущих, - обо всех, от муравья до человека. И о том, что он жив лишь до тех пор, пока жива и ненарушима Земля. И о вечности своей, которая есть такая невыносимо тяжелая ноша.. .»

Максимову удалось передать читателю искренность чувств, радость общения с природой, книгу отличает своеобразие языка, настойчивое желание видеть в жизни светлое и рассказать это читателю. С большим интересом читаются страницы, где говорится о подводных исследованиях на Байкале, участником которых был автор.

В 2005 году в издательстве «Иркутский писатель» вышла книга «Не оглядывайся назад», жанр которой В. Максимов определил как роман – параллель. Почему параллель? В романе два основных героя: Игорь Ветров, живущий и действующий в реальном времени и неведомый Игорю Олег Санин, дневник которого Ветров нашёл на чердаке дома охотника, где жил некоторое время, находясь на практике. На первый взгляд, герои, их поступки похожи, но только на первый взгляд. Владимир Корнилов, поэт из г. Братска, учившийся одновременно с В. Максимовым в Литературном институте, написал рецензию «Тайгою меченые судьбы» (Размышления о романе Владимира Максимова «Не оглядывайся назад»). Рецензия опубликована в еженедельнике «Твоя газета» (г. ). Не возвышая и не умоляя достоинств романа, Корнилов дал, на наш взгляд, объективную оценку книги. Он отметил, что она написана чистым, напоённым поэзией языком, сохранившим выразительный русский говор. Завершая размышления Владимир Корнилов пишет:

«Закрывая книгу, я всё ещё не могу расстаться с её героями, с этими душевно щедрыми и преданными романтике людьми. Словно все эти годы в одной упряжке я бродил с ними по диким таёжным местам, которые особой метой в их судьбах оставили неизгладимый след, вместе мёрз и плутал по заснежью, делил по-братски последний сухарь... »

Большинство читателей, познакомившихся с этим романом, разделяют мнение В. Корнилова, отмечая художественную выразительность, мастерские описания природы, так и нравственные искания и переживания героев.

В марте 2007 года в издательстве «Иркутский писатель» вышел поэтический сборник В. Максимова «Памяти солнечный зайчик».

«Книга эта очень личностная и посвящена памяти недавно ушедших в мир иной родителей. А человек, сколько бы ему не было лет, после потери родителей ощущает своё сиротство на этой земле. Оттого-то и многие стихи данного сборника очень грустные, проникнутые размышлениями о жизни и смерти, о феномене времени. И я думал, что эта книга будет, так сказать, для малого круга читателей: родных и знакомых », - говорит В. Максимов.

Но стихи этого сборника о детстве, юности, первой любви оказались интересны и не только родным и знакомым, в этом неоднократно убеждался Владимир Павлович на встречах с читателями в библиотеках Иркутска и области.

Накануне юбилея, известный не только в Иркутске, но и в России издатель Г. Сапронов подготовил книгу В Максимова «Предчувствие чудес». Она состоит из повести и десяти рассказов, которые писались, в отличие от других, в XXI веке. Как и все книги выпускаемые издательством Г. Сапронова, полиграфически книга выполнена качественно. Рассказы, включенные в сборник повествуют о наших современниках, которым пришлось жить в эпоху перемен, и на которых эти перемены по-разному отразились. В предисловии к книге В. Максимов пишет:

«... мне интересен обыкновенный человек, который и является единицей масштаба мироздания. Его душевный настрой, его заботы, переживания, его любовь... И поскольку наша жизнь, любого человека сама по себе является неповторимым чудом, часто не воспринимаемым нами как таковое, я всем вам и желаю всяческих чудес, надеясь на то, что книга не покажется вам скучной и что после её прочтения вас хоть на какое-то время не покинет предчувствие чуда ».

Жизнь ставит перед героями В. Максимова много проблем и вопросов, они стремятся сделать её лучше, справедливее и прекраснее в меру своего понимания. Это не всегда получается. Но при чтении этой книги, как и более ранних, не покидает чувство светлой печали, наверное, так и должно быть, ведь по определению другого нашего земляка, Л. Бородина, без печали чуда не бывает.

Владимир Павлович – лауреат нескольких областных журналистских премий, в 2001 году был удостоен грамоты МПС и секретариата Союза писателей России «За литературное освещение проблем Транссиба». Он частый гость в библиотеках нашего города и области, нашим читателям встречи эти памятны, потому что дарят встречу с удивительным человеком, влюбленным в Сибирь, её природу и, конечно же, сибиряков, они навевают присутствующим не только светлую печаль, но заряжают доброй энергией, присущей писателю.

P.S.

В 2008 году в издательстве Сапронова вышла новая книга В. Максимова "Предчувствие чудес". Эта книга - светлая проза, повествующая о реальных событиях и судьбах. С героями книги вы побываете на Курилах и Командорах; в Тихом океане и Японском море; на берегах Днестра и на Камчатке; в старинных и совсем молодых городах.

Литература

1. Формула красоты. Повесть. Рассказы. Иркутск, 1998.
2. Не оглядывайся назад. Роман-параллель. Иркутск, 2005.
3. Предчувствие чудес. Повесть, рассказы. Иркутск, 2008.
4. Куда все это исчезает?.. Повесть, рассказы. Иркутск, 2010.

Писатель Владимир Максимов, фото которого украшали обложки книг, изданных в Париже во второй половине двадцатого века, был широко известен далеко за пределами литературы русского зарубежья. На Родину его произведения доставлялись нелегальным путём. Но они с интересом читались и обсуждались всеми, кому было небезразлично прошлое и будущее России.

Факты из биографии

Максимов Владимир Емельянович - такой литературный псевдоним придумал для себя Лев Алексеевич Самсонов, родившийся 27 ноября 1930 года в Москве. Детство будущего писателя было тяжёлым. Семья его относилась к разряду неблагополучных, что привело к побегу мальчишки из дома. Молодой человек бродяжничал по Средней Азии и Южной Сибири, побывал в нескольких детских домах и колониях для малолетних преступников. Позднее был судим по уголовным статьям и отбывал срок тюремного заключения. Начало жизни было многообещающим...

Без малейшего преувеличения можно утверждать, что писатель Владимир Максимов, биография которого завершилась в респектабельном пригороде Парижа, свой жизненный путь начинал с самого дна.

Путь наверх

Суровые жизненные испытания отнюдь не сломали будущего литератора. Более того, опыт выживания в постоянном конфликте с окружающей социальной средой во многом сформировал его характер. После освобождения из заключения в 1951 году Владимир Максимов жил в Краснодарском крае. Почувствовав вкус к литературному творчеству, перебивался случайными заработками ради возможности писать стихи и прозу. Здесь же состоялись первые публикации в местных периодических изданиях. Чуть позже ему удаётся напечатать в провинциальном издательстве на Кубани первый сборник стихов. Но, как известно, путь в большую литературу в России традиционно пролегает через столицу.

В большую литературу

В Максимов смог вернуться лишь в 1956 году. Его возвращение совпало с началом так называемой В жизни страны в это время происходили большие перемены. В советскую литературу стремительно ворвалось новое поколение молодых людей. Многие из них прошли войну и сталинские лагеря. Владимир Максимов много пишет и публикуется в столичных литературных журналах. Заметным событием стала его публикация в известном литературном альманахе "Тарусские страницы". В 1963 году его принимают в Союз писателей СССР. Помимо этого, писатель ведёт активную общественную деятельность. В 1967 году избирается членом редколлегии влиятельного советского литературного журнала "Октябрь". Книги и публикации Владимира Максимова пользуются читательским успехом и активно обсуждаются на полосах периодических изданий.

Эмиграция

Но быть ортодоксальным Владимир Максимов не мог. Его политические взгляды сильнейшим образом расходились с официальной идеологией. А книги, негативно отображающие советские реалии, не могли быть изданными в стране. Это печальное обстоятельство с лихвой компенсировалось вниманием читателей к его творчеству. Очень скоро он вышел за рамки допустимого в Советском Союзе. Романы Максимова "Карантин" и "Семь дней творенья" разошлись среди читающей публики в машинописном виде, а позже были изданы за рубежом. В 1973 году Владимир Максимов был исключён из членов Союза советских писателей и помещен на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Подобная практика в СССР была достаточно распространена. В 1974 году писателю удаётся уехать в эмиграцию во Францию.

Журнал "Континент"

В Париже Владимир Максимов активно включается в литературную работу и в общественную деятельность. Избирается исполнительным директором международной антикоммунистической организации "Интернационал сопротивления". В столице Франции он издаёт всё, что не было возможности напечатать в Советском Союзе. Его книги о советских реалиях имеют значительный успех и переводятся на многие европейские языки. Но главным делом всей своей жизни Владимир Емельянович считал издание литературно-художественного и общественно-политического журнала "Континент". Это издание под редакцией Максимова публикует значительный объём русского литературного наследия в стихах и прозе, независимо от того, где эти произведения были созданы. Кроме того, журнал "Континент" становится крупнейшей в русском литературном зарубежье открытой публицистической площадкой. На протяжении трёх десятилетий здесь высказывают свои идеи и дают оценки событиям многие писатели и мыслители - от либералов до консерваторов.

Повторно имя Владимира Максимова стало вводиться в литера- турно-критический и читательский обиход во второй половине 80-х годов XX века. Уже по первым негативным оценкам Максимо­ва «левыми» можно было понять, что мировоззрение и творчество писателя явно не вписывается в либеральную систему ценностей. Дискредитация писателя велась на уровне вскользь брошенных фактов или якобы фактов. Среди них чаще всего упоминались «ста­линистские» стихи Максимова.

Обличители во главе с Виталием Коротичем, конечно, не вспо­минали при этом «здравицы» Сталину, написанные ААхматовой, Б.Пастернаком, О.Мандельштамом. Не вспоминали «Балладу о Москве» и «У великой могилы» А.Твардовского, «Как вы учили» и «Дружбу» КСимонова, «Памятную страницу» и «Великое прощание» СМаршака и многие другие произведения подобной направленно­сти. Не обращали внимание и на то, что В.Максимов, в отличие от названных авторов, в момент написания «крамольных» стихотво­рений был практически юноша.

АРыбаков в статье «Из Парижа! Понятно?!» («Литературная газе­та», 1990, № 20) привёл другие факты из биографии Владимира Емельяновича, призванные его опорочить. По мнению АРыбакова, в статье «Эстафета века» Максимов поддержал «погром», устроен­ный Хрущёвым интеллигенции в марте 1963 года. И как следствие, по версии Рыбакова, «в октябре 1967 года Кочетов сделал Максимо­ва членом редколлегии журнала - рвение должно вознаграждать­ся». Также Рыбаков утверждал, что руководящая работа в журнале «Октябрь» пошла В.Максимову на пользу - пригодилась в «Конти­ненте».

Подобные упрёки в адрес В.Максимова звучали и раньше. Пока­зательно был сформулирован один из вопросов писателю Аллой Пугач: «Рискну вызвать неудовольствие, но вам часто припоминают <...> участие в редколлегии кочетовского «Октября» («Юность», 1989, № 12). В ответе Максимова - констатация факта, который многое объясняет: «А из редколлегии «Октября» я сам вышел через 8 месяцев, когда увидел, что не могу никак повлиять хотя бы на про­зу. А вот кто из них это сделал?»

Возвращаясь к публикации Рыбакова, отмечу его очевидную предвзятость: Анатолий Наумович оставил за скобками своей ста­тьи мизерный срок пребывания Владимира Емельяновича в «Октя­бре». К тому же, кто-кто, а Рыбаков хорошо знал, что член редколле­гии в журнале чаще всего ничего не решает и, тем более, не руково­дит. И вообще, какая-то замедленная реакция у Вс. Кочетова: четыре с половиной года тянул с благодарностью... Утверждение же автора «Детей Арбата»: Максимов - пена «русской зарубежной литерату­ры» - можно и не комментировать.

Нападки на Владимира Максимова со стороны В.Коротича, АРы- бакова, ЕЛковлева и других рассадиных были вызваны также и тем, что долгое время Владимир Емельянович воспринимался многими «левыми» как свой или почти свой. Для этого имелись формальные и неформальные предпосылки.

В 60-е годы среди писателей-приятелей Максимова «левые» зна­чительно преобладали. Не случайно в Союз писателей Владимира Емельяновича рекомендовали А.Борщаговский, МЛисянский, Р.Рождественский. И обращение в защиту «группы» АГинзбурга че­рез 5 лет Максимов подписал вместе с Л.Копелевым, ВАксёновым, Б.Балтером, В.Войновичем, Л.Чуковской, Б.Ахмадулиной... О многом свидетельствует и тот факт, что вскоре после выезда из СССР в 1974 году писатель возглавил «Континент», - то есть получил благосло­вение ЦРУ на эту должность. И всё же именно в эмиграции начина­ется явное «обрусение» Максимова, возникают разногласия и кон­фликты со многими «левыми».

В этой связи довольно часто вспоминают историю с Андреем Синявским, якобы изгнанным Максимовым из «Континента». Анд­рей Донатович - фигура знаковая в том мире, в котором Владими­ру Емельяновичу пришлось «вариться» почти всю творческую жизнь. Через Терца-Синявского «виднее» и сам Максимов, и «левая» интеллигенция (в эмиграции и Союзе), и главная причина их раз­ногласий, точнее, резусной несовместимости.

ВАксёнов в отклике на смерть А.Синявского «Памяти Терца» вы­разил отношение к Андрею Донатовичу и стране, отношение столь характерное для большинства «левых». Приведу только небольшой отрывок из облыжно-злобного приговора ВАксёнова: «Нелегко бу­дет России замолить свою вину перед Синявским. В его судьбе она раскрыла во всю ширь и глубь всю свою «бездну унижений». Эта, по его собственному определению, «родина-сука» выявила ещё в ран­ние студенческие годы исключительный талант, незаурядный ум, начала с ним «работать», то есть шельмовать самым гнусным обра­зом...» (Аксёнов В. Зеница ока. - М., 2005).

Подобные обвинения в адрес России В.Максимов неоднократно опровергал, эмоционально-убедительно показывал их беспочвен­ность и абсурдность. Ему, как и самым разным авторам, было не­приемлемо отождествление СССР и России. Владимир Емельяно­вич не раз говорил, что боролся с идеологией, системой, а не стра­ной. Это принципиально отличало его от русофобов разных мас­тей - от диссидентов до советского официоза с Александром Яков­левым во главе. Более того, Максимов-антикоммунист с уважением отзывался о тех коммунистах, кто не побежал из партии на рубеже 80-90-х годов («Юность», 1991, № 8).

В упомянутом эссе В Аксёнов называет АСинявского и Ю Даниэ­ля «символом борьбы и даже победы». Л.Бородин в книге мемуаров «Без выбора» (М., 2003) иначе оценивает своих солагерников.

Юлий Даниэль, по определению Леонида Ивановича, «солдат», что, согласно терминологии автора мемуаров, означает «высшую оценку поведения человека в неволе». Синявского же Бородин вос­принимал принципиально иначе. За равнодушно-прагматичное отношение к человеку Андрея Донатовича в лагере называли «лю­доедом», «потребителем человеков». Кумир либеральной интелли­генции и в зоне «жил среди людей, а не с людьми», «всякий человек бывал ему интересен только до той поры, пока интерес не иссякал».

АСинявский, по Аксёнову, «борец и даже победитель режима», в лагере за примерное поведение (а оно включало и посещение по­литзанятий, от которых все политические, за исключением «синяв- цев», отказались ценою карцера и голодовок) получил блатную ра­боту «хмыря» - уборщика в мебельном цехе. По свидетельству Бо­родина, «никто из политзэков на такую работу не пошёл бы и по приказанию».

Паскудно-мерзкие слова АСинявского «Россия-сука», которые пришлись по душе ВАксёнову и большинству «левых» и за которые по меньшей мере нужно бить морду, - показательная иллюстрация всегдашнего отношения Абрама Терца к Родине. И в лагере он, как истовый «левый», по утверждению Бородина, с лёгкостью и радос­тью, хамством необыкновенным бранил Россию и русских и очень трепетно-подобострастно относился к евреям, что принимало под­час комические формы. Приведу отрывок из мемуаров Л.Бородина: «...В угоду иудею по вероисповеданию Рафаиловичу «вся честная компания» уселась в столовой, не снимая грязных лагерных шапок с тесёмками, чуть ли не плавающими в тарелках. Про нечёсаные и немытые бороды уже и не говорю. Я отозвал в сторону «шурика», обслуживающего компанию Синявского, и сказал: «Слушай, объяс­ни нашим русским интеллигентам, вон тем, за столом, что если быть последовательными, то надо дозреть и до обрезания».

Хамство моё сработало. Шапки все сняли».

Свои мемуары Леонид Бородин, отсидевший в лагерях и тюрь­мах 11 лет (напоминаю стенающим о «страдальцах» типа Иосифа Бродского и Андрея Сахарова), заканчивает символично, по-рус- ски: «О себе же с чёткой уверенностью могу сказать, что мне повез­ло, выпало счастье - в годы бед и испытаний, личных и народных - ни в словах, ни в мыслях не оскверниться проклятием Родины». АСинявский же, как и большинство представителей третьей волны эмиграции, на этом осквернении сделал себе карьеру...

Тема взаимоотношений Максимова и Синявского в «Континен­те» неоднократно возникает и после смерти Владимира Емельяно- вича. Так, в июне 2006 года на вопрос: «...Что послужило непосредст­венной причиной выхода АСинявского из редколлегии «Конти­нента»?» - Наталья Горбаневская, знающая ситуацию изнутри, не ответила. Однако она чётко заявила, что разрыв произошёл по ини­циативе Синявского, который свой выбор внятно не объяснил.

Интересен следующий факт, характеризующий «диктатора» Максимова. Буковский и Галич, убеждённые, что в конфликте вино­ват Владимир Емельянович, попытались заступиться за Синявского и урегулировать проблему. По свидетельству Н.Горбаневской, реак­ция главного редактора «Континента» ошеломила Буковского и Га­лича: «Пожалуйста, - сказал Максимов, - выделяю в «Континенте» 50 страниц, «свободную трибуну» под редакцией Андрея Синявско­го, и не вмешиваюсь, ни одной запятой не трону. А вдобавок - вне этих 50 страниц - готов печатать любые статьи Синявского» («Во­просы литературы», 2007, № 2).

Андрей Донатович отказался от столь щедрого предложения. Отказался, думаю, потому, что, во-первых, хотел и мог быть только первым, единственным, во-вторых, прекрасно осознавал свою не­совместимость - человеческую и творческую - с Максимовым.

Именно отношение к России определило конфликт Владимира Максимова с А.Синявским, ВАксёновым, Ф.Горенштейном, В.Вой- новичем и другими «левыми». К тому же, в отличие от подавляюще­го большинства представителей третьей волны эмиграции, В.Мак- симов свою жизнь вне родины воспринимал как несчастье. В пер­вом же интервью, данном журналисту из СССР, Владимир Емелья­нович признавался, что за границей он больше потерял, чем обрёл, и своё внутреннее состояние оценивал как очень плохое («Юность», 1989, № 12). Любовь к Родине перевешивает у Максимо­ва свободу, редакторско-писательский успех, материальные блага и другие преимущества заграничной жизни.

Эмиграция, редактирование «Континента», жёсткая и жестокая борьба идей и амбиций, редкая концентрация взаимоисключаю­щих авторитетов на узкой площадке журнала и другое научили Максимова оставаться самим собой в любых обстоятельствах, быть одним в поле воином.

С начала перестройки Максимов, всегда ощущавший себя час­тью народа, страны, внимательно следил за происходящими собы­тиями, всё принимая близко к сердцу. Он, знавший «цивилизован­ный» мир не понаслышке, пытался от возможных ошибок уберечь, многие иллюзии развеять.

В статье «Нас возвышающий обман» («Литературная газета», 1990, № 9) В.Максимов не только утверждает, что свобода слова на Западе - это миф, но и поднимает руку на «святая святых»: «Демо­кратия - это не выбор лучших, а выбор себе подобных». А через год в беседе с Аллой Пугач он говорит об уродствах «цивилизованно­го» мира и, солидаризируясь с известной мыслью Игоря Шафаре- вича (который был в то время одним из самых сильных раздражи­телей для «левых»), утверждает: «...И тот, и другой путь, в общем, ве­дёт к одному и тому же социальному и духовному обрыву» («Юность», 1991, №8).

В.Максимов сразу и точно оценил Т.Толстую, А.Нуйкина, Б.Окуд­жаву, АБознесенского, Ст. Рассадина и всех тех, кто претендовал и претендует на роль идейных и культурных вождей. «Мародёрствую­щими шалунами» именует он их в статье с аналогичным названием и характеризует, в частности, так «Оказывается, они не прочь бла­гословить мокрое дело, поскольку «для процветания»... Но читатель, я думаю, догадывается, что в данном случае сия витийствующая ма­трона (Т.Толстая. -Ю.П.) имеет в виду кого угодно, кроме себя. Ко­го же? Разумеется, «врагов перестройки», то есть тех, кто мешает та­ким, как она, безнаказанно пудрить мозги своим зарубежным слу­шателям <...>.

«Враги перестройки» с каждым днём всё более и более звучит как «враги народа». Ату их! Ошельмовать не удаётся, так и замочить не грех» («Континент», 1989, № 1).

Через четыре года прогноз В.Максимова оправдался. Правда, на совести «прорабов перестройки», подписантов и неподписантов известного письма 42-х, не только кровь безвинных жертв октября 1993 года, но и тех десятков миллионов, которые ушли из жизни раньше времени в результате «реформ», порождённых или благо­словлённых «мародёрствующими шалунами».

Несмотря на всё сказанное, единого отношения «левых» к Мак­симову на рубеже 1980-1990-х годов не было. Если одни сразу на­чали Владимира Емельяновича «мочить», то другие ещё надеялись вернуть его в свой стан. Показательно, кто и как встречал писателя во время его первого приезда на Родину. Так, по воспоминаниям Петра Алёшкина, 10 апреля 1990 года в аэропорту Владимира Еме­льяновича ожидали «всего несколько человек из журналов «Ок­тябрь», «Юность», писатели Эддис, Крелин, Кончиц, с другими я не был знаком» («Литературная Россия», 1995, № 13). И на банкете в ре­сторане «Прага», по свидетельству Игоря Золотусского, были одни «свои». «Потом эти «свои» стали рассеиваться, потому что Володя вопреки «партийному» этикету стал встречаться с Распутиным, Бе­ловым, посетил даже (разрядка моя. -Ю.П.) Станислава Куняева. На него уже начинали коситься, спрашивая: зачем ты это делаешь? Ведь это красно-коричневые» (Золотусский И. На лестнице у Рас- кольникова. - М., 2000).

В.Максимов неоднократно заявлял, что он вне борьбы, над борь­бой, не принимает групповые подходы и к каждому человеку и яв­лению относится конкретно-индивидуально. И это действительно так Однако очевидно и другое: большинство высказываний и оце­нок Владимира Емельяновича в последние годы жизни звучат в унисон с самыми нашумевшими статьями «правых» критиков. При­веду два примера, как будто взятые из статей «Мы меняемся?..» В.Ко- жинова и «Очерки литературных нравов» В.Бондаренко.

В письме от 26 ноября 1987 года к Александру Половцу Влади­мир Емельянович называет Виталия Коротича и Андрея Вознесен­ского «советскими проходимцами от литературы» и в качестве од­ного из доказательств приводит книгу первого об Америке «Лицо ненависти», вышедшую «всего четыре года назад» («Вопросы лите­ратуры», 2007, № 2). А в беседе с Лолой Звонарёвой В.Максимов так характеризует двух деятельных «перестройщиков»: «Мне противно слышать от Окуджавы, тридцать с лишним лет бывшего членом КПСС, его новые антикоммунистические манифесты. Сразу хочет­ся спросить: «Чем ты там тридцать лет занимался?» А Борщагов- ский? Он председательствовал на собрании, которое выгоняло ме­ня из Союза писателей, называя меня «литературным власовцем», а теперь я для него - «красно-коричневый». Трудно спокойно наблю­дать, как люди меняются в очередной раз вместе с начальством» («Литературная Россия», 1995, № 1-2).

Максимов подстраиваться под демократическое время и нравы не мог и не хотел. Он с «правых» позиций многократно высказы­вался по взрывоопасному национальному вопросу. Уже в первом интервью советскому журналисту из «левого» издания националь­ные движения в Грузии и Латвии, которые приветствовались и вся­чески поддерживались либералами, Владимир Емельянович назы­вает шовинистическими («Юность», 1989, № 12). А его высказыва­ние из другого интервью и сегодня, когда в моде в бывших респуб­ликах СССР открытие музеев оккупации, звучит актуально: «...И ког­да, предположим, грузинские патриоты говорят об оккупации, я им отвечаю: речь может идти об «оккупации» в чисто политическом смысле. Идейным руководителем её был Орджоникидзе, а военным - Киквидзе. И встречали их с распростёртыми объятиями в общем- то нехудшие представители грузинского народа - Окуджава, Ора- хелашвили, Мдивани. Да и Грузией все семьдесят лет правили грузи­ны. <...> И в той же «порабощённой» Грузии ни один человек - не только русский - не мог занимать ответственные посты» («Москва», 1992, № 5-6). Версия Максимова об «оккупации» Польши, Чехии, Прибалтики также не совпадает с ныне модными примитивно- лживыми мифами. Владимир Емельянович настаивал неоднократ­но на том, что все народы соучаствовали в данных событиях и каж­дый народ должен взять на себя часть общей вины. Сваливать всё на русских, по Максимову, несправедливо и аморально.

В отличие от «левых» Владимир Емельянович всегда признавал русофобию как факт, как явление в нашей стране и за её пределами. Приведу два коротких высказывания писателя на данную тему: «Ты уже националист, если только произносишь это слово (Россия. - Ю.П.). Ты шовинист и фашист»; «Да-да, это не сегодня началось, не при советской власти. Когда Пётр I умер, все европейские дворы от­крыто устроили празднества по этому поводу <...>. Для них Россия всегда была враждебным государством, угрозой, которую надо уничтожить и растоптать» («Наш современник», 1993, № 11).

Когда кругом говорили, что политика - грязное дело, Максимов к политике и политикам предъявлял устаревший в глазах многих кодекс чести. Его он применял абсолютно ко всем, в том числе и к своим главным идеологическим противникам - коммунистам. В то же время Владимир Емельянович не приветствовал закрытие ком­партии, ибо она выражает мнение и интересы части народа, остав­лять которую за пределами политико-социального поля несправед­ливо и гибельно для общества. Поэтому данный поступок Б.Ельци­на писатель назвал недостойным и так непривычно резюмировал: «Это даже не по-мужски» («Москва», 1992, № 5-6).

С аналогичных позиций Максимов оценивал и идею суда над компартией, идею нового Нюрнбергского процесса, которая и се­годня популярна среди «мыслителей» либерального толка. Тогда, по мнению писателя, на скамье подсудимых должен оказаться и Б.Ель­цин, и не только он. «В том Нюрнберге судили идеологию и её пред­ставителей, доведших Германию до плачевного состояния. А вы хо­тите хорошо устроиться - хотите сдавать свои партбилеты и этим очистить себя от преступлений, к которым имеете самое непосред­ственное отношение! Я этого не понимаю и понять никогда не смо­гу» («Москва», 1992, № 5-6).

По иронии судьбы именно газета «Правда» стала для Максимова одной из немногих трибун в ельцинской России, где он получил возможность свободно высказываться по любому вопросу. Либе­ральная же интеллигенция в последние годы жизни писателя заня­ла по отношению к нему вполне предсказуемую позицию.

Уход Максимова из «Континента» в 1992 году, передача журнала Игорю Виноградову до сих пор вызывает вопросы. Сразу по следам событий ситуацию точнее других оценил В.Бондаренко. В статье «Реквием «Континенту» он, в частности, утверждал: «Конечно, чу­довищно трудно убивать своё детище, но считаю нынешний ком­промисс Максимова - передачу журнала Виноградову - огромней­шей ошибкой. Надо было всё же закрыть «Континент» («День», 1992, № 27).

После ухода из журнала Владимир Емельянович, по его словам, планировал набрать писательскую форму, более полно реализовать своё творческое «я». Однако осуществить задуманное помешала смерть.

В.Максимов хотел, чтобы его возвращение к отечественному читателю началось романом «Заглянуть в бездну». В этом произве­дении почти все герои, размышляя о событиях революции и гражданской войны, не раз высказывают мысль: виновных не бы­ло - все виноваты. Как следует из авторских характеристик, мно­гочисленных интервью и публицистики писателя, это позиция самого В.Максимова. Её нередко определяют как православную, с чем согласиться трудно. Когда все равны - все виноваты, и никто не виноват, - тогда нет разницы между добром и злом, правдой и ложью, убийцей и жертвой, предателем и героем, Богом и сата­ной. То есть такая система ценностей не имеет никакого отноше­ния к Православию.

В целом же в «Заглянуть в бездну», казалось бы, прямо по Библии, воздаётся всем героям по делам их. На уровне отдельных персона­жей существует чёткое подразделение на правых и виноватых, ибо наказываются только последние, что автор постоянно подчёркива­ет при помощи повторяющегося композиционного приёма - «за­бегания вперёд», когда сообщается, какая расплата ожидала того или иного грешника.

В романе воздаётся прежде всего тем, кто имеет прямое или кос­венное отношение к гибели Колчака: от Ленина, «тоненько-тонень- ко» воющего в Горках в ожидании смерти, до Смирнова, исполнив­шего предписание вождя на месте. К тому же, жертвами своеобраз­ного возмездия становятся дочь и жена Смирнова. Поэтому, и не только поэтому, концовка главы (построенной не на авторском слове, по принципу монтажа различных документов и свиде­тельств), когда впервые в ней открыто заявлена позиция писателя («Вот так, господа хорошие, вот так!»), звучит не по-православному. Здесь и далее в романе Максимов нарушает одну из главных тради­ций русской литературы, традицию христианского гуманизма. Смерть любого человека, героя не может быть объектом для иро­нии, сарказма, злобного удовлетворения и т. д. Юмор Максимова сродни юмору американской и еврейской литератур.

По делам воздаётся и героям, непричастным к смерти Колчака, но согрешившим по другим поводам. Например, о моряках Крон­штадта, зверски расправившихся с офицерами, комендантом, гене­рал-губернатором в феврале 1917, без того же православного отно­шения сказано: «Знать бы в те поры разгулявшейся в безнаказанно­сти <...> матросне, что спустя всего четыре года у того же рва их бу­дут забивать, как скот, те, кто выманивал их на эту кровавую дорож­ку: как говорится, знал бы, где упасть, соломки подстелил бы, да ту­го оказалось в ту пору с такой соломкой, ой, как туго!»

В.Максимов не раз выражал своё восхищение романом Б.Пас­тернака «Доктор Живаго». Эта реакция, думаю, объясняется и отча­сти сходным подходом к пониманию вопроса «человек и время». В «Заглянуть в бездну», как и в «Докторе Живаго», через разных героев (Колчака, Удальцова, Тимирёву, других) и авторские характеристи­ки утверждается мысль о ничтожности и беспомощности человека перед силой обстоятельств, лавиной времени: «С самого начала он (Колчак. -Ю.П.) обрёк себя на это (смерть. -Ю.П.) сознательно. У обстоятельств, сложившихся к тому времени в России, другого ис­хода не было, как не было исхода у всякого смельчака, вздумавшего бы остановить лавину на самой её быстрине»; «Это не бунт, корнет, это обвал, а от обвала, как известно, может спасти только чудо...».

Итак, с одной стороны, ничто и никто не спасёт от лавины ро­ковых событий, и человеку остаётся одно - достойно умереть; с другой, - утверждается прямо по-советски, только с другим, проти­воположным, знаком сатанинская гениальность Ленина. И как следствие такого подхода - большую, а может, решающую роль в произведении играет чудо, которое помогает Ульянову и не помо­гает Колчаку.

Лавина, чудо - эти и им подобные образы затуманивают изобра­жение времени и различных сил, определявших ход событий. В по­нимании революций и гражданской войны писатель находится ча­ще всего в плену «левых» стереотипов, что проявляется по-разному. Например, в таких мыслях Колчака: «Казалось, каким это сверхъес­тественным способом бывшие подпрапорщики, ученики аптека­рей из черты оседлости, сельские ветеринары <...> выигрывают бои и сражения у вышколенных в академиях и на войне прославленных боевых генералов?» Однако известно, что на стороне «красных» сражалось 43% офицеров царской армии и 46% офицеров Гене­рального штаба.

Конечно, Колчак не мог всё знать, но он наверняка имел пред­ставление об общей тенденции. Незнание же подлинного положе­ния дел, скорее всего, - незнание автора. А если допустить почти невозможное, что это действительно мысль адмирала, то такое не­знание «не играет» на образ, который стремится создать писатель.

Велик соблазн поверить Максимову и в том, что Колчак был че­ловеком далёким от политики, буквально случайно оказавшимся с ноября 1918 года Верховным Правителем России. Однако, думает­ся, не случайно писатель довольно туманно, вскользь изображает заграничный период жизни Колчака, ибо период этот разрушает миф об аполитичности адмирала. С июня 1917 года по ноябрь 1918 года Колчак вёл переговоры с министрами США и Англии, встре­чался с президентом Вильсоном и, по его собственному призна­нию, являлся почти наёмным военным. По приказу разведки Анг­лии он оказался на китайско-российской границе, позже - в Омске, где и был провозглашён Верховным Правителем России.

Вероятно, что В.Максимова и Колчака роднит не только одино­чество (свидетельство самого писателя), но и общая судьба. Они оба, не сомневаюсь, по благородным побуждениям, стали зависи­мыми от тех сил, которые одного сделали Верховным Правителем, другого - редактором «Континента». Видимо, и поэтому у Владими­ра Емельяновича не хватило смелости до конца заглянуть в бездну.

Среди версий происходящего, высказываемых различными пер­сонажами романа, выделяется ещё одна, транслируемая чаще всего Колчаком и Бержероном. Последний трижды на протяжении всего повествования говорит о существовании незримой силы, стоящей за спинами отдельных политиков, правительств, силы, дирижирую­щей многими событиями. Однако французский офицер, по его признанию, боится бездны, которая откроется при таком видении происходящего, боится назвать эту силу.

Показательно, что и Колчак, поставивший подобный диагноз (и «красные», и «белые» - пушечное мясо, пешки в чужой игре), как и

Бержерон, уходит от ответа с таким объяснением: «Я не хочу чтобы ты знала об этом, Анна, тебе ещё жить и жить, а с этим тебе не про­держаться!» То есть герой, походив у края бездны, в конце концов испугался заглянуть в неё.

Итак, договорю за героев романа и его автора, скажу то, что Мак­симов, несомненно, знал. Эта, по точному определению Бержерона, невидимая паутина, эта тайная сила, конечно же, - масонство. Его двойной член (французской и российской лож), небезызвестный Зиновий Пешков, был постоянным представителем сил Антанты при ставке Колчака.

В связи с этим и другими фактами, свидетельствующими о заго­воре разных сил, о регулируемости многих событий периода рево­люции и гражданской войны, вызывает несогласие концепция пи­сателя, которая нашла своё воплощение и в мыслях, подобных сле­дующей: «Рухнувшая под грузом собственной слабости монархия», - и в неоднократно высказываемых в романе, явно с авторской по­дачи, обвинениях в адрес Николая II. Приведу слова только трёх ге­роев: генерала Хорвата, безымянного старика, Колчака: «Слуга я его Императорскому Величеству верный и вечный, но, возьму грех на душу, скажу: его вина!»; «А где ты их видал невинных-то... Царь-то наш, господин, самый виноватый и есть»; «Когда от него потребова­лось усилие воли, чтобы взять на себя окончательную ответствен­ность за судьбу династии и государства, он предпочёл малодушно бежать в этот мирок, оставив страну на поток и растерзание разнуз­данной бесовщине. И затем: бесславное отречение, прозябание в Тобольске, скорая нелепая гибель».

Эта настойчиво педалируемая В.Максимовым идея, мягко гово­ря, неубедительна и в главном, и в частностях (осталось только к словам Колчака о нелепой смерти добавить высказывание из «Злых заметок» советского «адмирала» Н.Бухарина о немного перестре­лянных царевнах, и получим «бело-красное» гуманистически-лю- доедское братство). Она ктомуже не стыкуется с концепцией исто­рического фатализма, во многом определяющей, как уже говори­лось, писательское видение событий.

Однако автор романа, несомненно, прав в том, что бездна скры­вается в самом человеке, особенно в обезбоженном человеке, осо­бенно, добавлю от себя, в той ситуации, когда этот человек явными или скрытыми, такими же обезбоженными, силами выдвигается в качестве идеала. И противостоят бездне не столько колчаки и тими- рёвы, сколько Егорычевы и Удальцовы, выразители традиционных православных ценностей в романе «Заглянуть в бездну».

Итак, есть все основания рассматривать данное произведение писателя как его творческую неудачу. Мне понятно, почему в начале 90-х Ст. Куняев отказался печатать роман в «Нашем современнике».

К числу лучших произведений В.Максимова можно отнести «Прощание из ниоткуда». И в этом романе образ бездны, один из са­мых любимых писателем, несёт многосмысловую нагрузку.

Бездна - это страшный, бессмысленный, беспросветный боль­шой мир, куда «крохотным шариком, смесью воды и глины, железа и крови, памяти и забвения» является главный герой Влад Самсонов.

Бездна - это социальный мир, социальная тьма, которая с детст­ва проникает в Самсонова, корёжит, деформирует его душу и миро­воззрение, значительно затрудняя понимание Божьего промысла.

Бездна - это и сам человек, его многочисленные страсти, в пер­вую очередь, «горняя страсть дойти в конце концов до основания вещей», «страсть скоропалительной влюблённости», алкогольная страсть и т. д.

Бездна - это и болезненно завораживающий, идейно-безыдей- ный, честно-продажно-лживо-людоедский мир советской литера­туры. И не случайно, что первым шагом мальчика Влада в этом ми­ре стали следующие строчки, рождённые под влиянием газетной и социальной бездн: «Враг, нам вредить не сметь! Получишь за это смерть!», «Пусть будет известно всему свету... // врагов притянем к ответу. // Предателей метким огнём с лица мы земли сметём. // Об­рушит свинцовый дождь // На них наш любимый вождь».

Но бездна - это одновременно и путь к свету, Богу, это, в конце концов, крест, который человек должен нести с благодарностью.

Такое православное понимание В.Максимовым человека и вре­мени принципиально отличает его от В.Гроссмана, А.Рыбакова, ВАксёнова, В.Войновича, ГМаркова и многих других русскоязыч­ных авторов. К подобному видению Владу Самсонову предстояло прийти, преодолев длинный и сложный путь.

Долгое время в душе и мировоззрении Влада идёт борьба с пере­менным успехом, о чём писатель применительно ко многим персо­нажам говорит: «Так мы и жили в замкнутом мире этого странного забытья, где в одном лице совмещались жертва и палач, заключён­ный и надзиратель, обвинитель и обвиняемый, не в силах вырвать­ся за его пределы...».

Герои, вызвавшие исцеление Самсонова, без труда могут быть названы поименно: дед Савелий, отец, Серёга, Агнюша Кузнецова, Абрам Рувимович, Даша и Мухамед, Ротман, Василий и Настя, Бо­рис Есьман, Юрий Домбровский, отец Дмитрий, Иван Никонов и т. д. Эти персонажи, принципиально отличающиеся от героев «ис­поведальной» прозы (она, популярная в годы становления Макси- мова-писателя, появляется в романе и как фон, и как образец, предлагаемый Владу. В.Максимов негативно - мягко и резко - ха­рактеризует это явление русскоязычной словесности), далеко не идеальны, но определяющими их личности являются доброта и «Божественный дар Совести». И не случайно, что Самсонов, живу­щий в эпицентре советской литературы, долгое время не видит: клад под ногами, именно эти люди должны стать подлинными ге­роями его книг.

Для понимания человека и времени писатель - кривое зеркало и увеличительное стекло - быть может, наиболее интересный персо­наж. Влада на творческом пути поджидало много опасностей, бездн. В романе не раз высказывается мысль: литература сама по се­бе уже бездна, болезнь, наркотик, а советско-русскоязычная, добав­лю от себя, - бездна вдвойне, в ней многие гибнут, а среди выжив­ших и живущих преобладают, по словам В.Максимова, графоманы, по-разному оплачиваемые идеологические и прочие мародёры, чьи «творения» - отработанная порода, труха искусства.

Через авторские характеристики, речь персонажей: Влада, Есь- мана, Домбровского и других - писатель уничижительно-уничто- жающе характеризует советскую литературу (автономное тело, су­ществующее параллельно реальности) и её представителей, обла­дающих кастово-эгоцентрическим сознанием, крутящихся в водо­вороте «фантастического маскарада», где каждый обманывает себя и других.

Однако индивидуальные «портреты» писателей, критиков, дея­телей науки, искусства, политиков (А.Сахарова, например), «порт­реты» русскоязычных и русских авторов, политических и религи­озных деятелей вызывают немало принципиальных возражений (не имеет значения, «портретируемый» назван своим именем или на него очень явно, по выражению А.Солженицына, «намёкнуто»). Вот лишь некоторые имена: Ю.Казаков, В.Кожинов, отец Дмитрий Дудко, АСахаров. При их характеристике В.Максимов отрицатель­но, как с первыми тремя, либо положительно, как с АСахаровым, предвзят: фактологически неточен, оценочно или концептуально поверхностен или не прав.

Первоначально - в Сибири, Красноярске, Черкесске - Самсонов пытается идти по наезженной литературной колее, принимая су­ществовавшие правила игры. Однако его «я» периодически на раз­ном уровне противится и нарушает эти правила, о чём свидетельст­вуют откровенные «разговоры» с ответственным партийным ра­ботником в Краснодаре и национальным классиком Х.Х. в Черкес­ске, прозрение в грязной комнате со спящими ребятами, резкая оценка собственного творчества и т. д.

В Москве Влада подвергают искушению новыми безднами: «те­лефонным приёмом», индивидуальными и коллективными письма­ми. Телефонная уловка КГБ не удалась. Насколько она при всей сво­ей внешней простоте, наивности была серьёзна, свидетельствуют и авторская характеристика («притягивающая слабую душу близкой бездной»), и судьба легкоузнаваемых писателей, попавших в сети грозной организации. Уловка же творческой братии во главе с В.Ко- четовым имела успех. Однако это был первый и последний шаг Самсонова к «чёрному провалу бездны».

Показательна и закономерна реакция московских писателей на прозу Влада: «...Какие-то Богом забытые типы, ни то ни сё, сплош­ной горьковский маскарад, не более того, только ещё на церковный лад». В качестве же противовеса-ориентира назывались КПаустов- ский, АГладилин, Б.Балтер. В этой и других ситуациях выбора, ког­да успех обеспечивался предательством тех, с кем «жил, ел, пил, спал, работал», предательством народа, Самсонов наиболее отчёт­ливо осознаёт свою инородность в мире процветающих советских авторов: как «шестидесятников», так и «кочетовцев».

Не случайно в «Прощании из ниоткуда» путь к обретению чело­веком себя, подлинной духовной сущности лежит в традиционной для русской словесности плоскости: «я» - народ - Бог. Имя Всевыш­него впервые возникает в детском разговоре Влада с Лёней. Ответ последнего: «Бог - это любовь <...>. Свобода любить <...> всё и всех», - не понятен Владу, и, можно сказать, вся дальнейшая жизнь героя пронизана стремлением к этому пониманию.

Закономерно, что и тема писательского труда в романе неот­рывна от темы Бога. В легенде, рассказанной Самсонову Борисом Есьманом, сталкиваются два вечных подхода к творчеству: один (характерный для начинающего Влада и большинства пишущей братии в романе) - прикладной, меркантильный, другой - метафи­зический, когда творить - неодолимая потребность, не уничтожи- мая даже угрозой смерти, когда Мастером движет Бог.

Именно вопрос Ивана Никонова, «одного из миллионов», во­прос, заданный более чем через 20 лет после детской беседы о Все­вышнем, помогает Самсонову найти недостающее - главное - зве­но в его человеческих и творческих поисках. Знаменательно, как Влад и герой романа, над которым Самсонов работал, выходят на путь истинный: «...Он вдруг озарённо зашёлся: «Да что же это я до сих пор гадаю, а ведь тут и гадать нечего: что значит «у кого», у Гос­пода, у кого же ещё!»

И концовка вещи вылилась тут же, на одном дыхании: «Василий Васильевич... рухнул на подоконник, и, наверное, только земля слы­шала его последний хрип: «Господи...».

Лишь длительное, сложнейшее, неоконченное сражение Самсо­нова с самим собой (гордыней и страстями, в первую очередь) при­водит к христианскому мировосприятию, к смирению, покаянию, благодарности, прощению, состраданию. С высоты этих ценностей и написано произведение, в котором различные проблемы оцени­ваются с позиции христианской любови, что особенно наглядно проявилось во «вставных главках», где автор-повествователь, совпа­дающий с автором-создателем романа, открыто выражает своё от­ношение ко всему и всем.

В.Максимов не раз говорил, что путь, по которому идёт Россия, - гибельный, ведущий к самоубийству путь. Болезненное осознание этого, думаю, предопределило его преждевременную смерть. Вла­димир Емельянович стал очередной жертвой невидимого демокра­тического ГУЛАГа. Признание же Максимова как писателя первого ряда, думаю, впереди. Сегодня в атмосфере «интеллигентского бес­предела», когда в литературе и культуре «кто есть кто» определяют, по меткому выражению Максимова, «эстеты с коммунальной кух­ни» («Литературная газета», 1992, № 8), это произойти не может. Не к ним, конечно, обращены слова писателя, которые и сегодня зву­чат актуально: «Сколько же можно терпеть это унижение? Почему же у нас не находится мужественных и действительно ответствен­ных людей, которые скажут: «Хватит, господа! Хватит!» Уверяю вас, сейчас надо спасать страну. Физически спасать. Она погибает» («Наш современник», 1993, № 11).

Показательно и закономерно, что во всех современных вузов­ских учебниках по современной литературе отсутствует раздел, по- свящённый творчеству писателя. Удивляет другое: очередные по­пытки некоторых «левых» авторов сделать из В.Максимова «своего». Так, например, Игорь Виноградов заявил, что нынешний «Конти­нент», им возглавляемый, продолжает традиции «Нового мира» Твардовского и «Континента» Максимова («Континент», 2010, № 2).

17 января 2016

Писатель Владимир Максимов, фото которого украшали обложки книг, изданных в Париже во второй половине двадцатого века, был широко известен далеко за пределами литературы русского зарубежья. На Родину его произведения доставлялись нелегальным путём. Но они с интересом читались и обсуждались всеми, кому было небезразлично прошлое и будущее России.

Факты из биографии

Максимов Владимир Емельянович - такой литературный псевдоним придумал для себя Лев Алексеевич Самсонов, родившийся 27 ноября 1930 года в Москве. Детство будущего писателя было тяжёлым. Семья его относилась к разряду неблагополучных, что привело к побегу мальчишки из дома. Молодой человек бродяжничал по Средней Азии и Южной Сибири, побывал в нескольких детских домах и колониях для малолетних преступников. Позднее был судим по уголовным статьям и отбывал срок тюремного заключения. Начало жизни было многообещающим...Без малейшего преувеличения можно утверждать, что писатель Владимир Максимов, биография которого завершилась в респектабельном пригороде Парижа, свой жизненный путь начинал с самого дна.

Путь наверх

Суровые жизненные испытания отнюдь не сломали будущего литератора. Более того, опыт выживания в постоянном конфликте с окружающей социальной средой во многом сформировал его характер. После освобождения из заключения в 1951 году Владимир Максимов жил в Краснодарском крае. Почувствовав вкус к литературному творчеству, перебивался случайными заработками ради возможности писать стихи и прозу. Здесь же состоялись первые публикации в местных периодических изданиях. Чуть позже ему удаётся напечатать в провинциальном издательстве на Кубани первый сборник стихов. Но, как известно, путь в большую литературу в России традиционно пролегает через столицу.

В большую литературу

В Москву Владимир Максимов смог вернуться лишь в 1956 году. Его возвращение совпало с началом так называемой хрущёвской "оттепели". В жизни страны в это время происходили большие перемены. В советскую литературу стремительно ворвалось новое поколение молодых людей. Многие из них прошли войну и сталинские лагеря. Владимир Максимов много пишет и публикуется в столичных литературных журналах. Заметным событием стала его публикация в известном литературном альманахе "Тарусские страницы". В 1963 году его принимают в Союз писателей СССР. Помимо этого, писатель ведёт активную общественную деятельность. В 1967 году избирается членом редколлегии влиятельного советского литературного журнала "Октябрь". Книги и публикации Владимира Максимова пользуются читательским успехом и активно обсуждаются на полосах периодических изданий.

Эмиграция

Но быть ортодоксальным советским писателем Владимир Максимов не мог. Его политические взгляды сильнейшим образом расходились с официальной идеологией. А книги, негативно отображающие советские реалии, не могли быть изданными в стране. Это печальное обстоятельство с лихвой компенсировалось вниманием читателей к его творчеству. Очень скоро он вышел за рамки допустимого в Советском Союзе. Романы Максимова "Карантин" и "Семь дней творенья" разошлись среди читающей публики в машинописном виде, а позже были изданы за рубежом. В 1973 году Владимир Максимов был исключён из членов Союза советских писателей и помещен на принудительное лечение в психиатрическую клинику. Подобная практика в СССР была достаточно распространена. В 1974 году писателю удаётся уехать в эмиграцию во Францию.

Журнал "Континент"

В Париже Владимир Максимов активно включается в литературную работу и в общественную деятельность. Избирается исполнительным директором международной антикоммунистической организации "Интернационал сопротивления". В столице Франции он издаёт всё, что не было возможности напечатать в Советском Союзе. Его книги о советских реалиях имеют значительный успех и переводятся на многие европейские языки. Но главным делом всей своей жизни Владимир Емельянович считал издание литературно-художественного и общественно-политического журнала "Континент". Это издание под редакцией Максимова публикует значительный объём русского литературного наследия в стихах и прозе, независимо от того, где эти произведения были созданы. Кроме того, журнал "Континент" становится крупнейшей в русском литературном зарубежье открытой публицистической площадкой. На протяжении трёх десятилетий здесь высказывают свои идеи и дают оценки событиям многие писатели и мыслители - от либералов до консерваторов. При этом "Континент" ведёт постоянную полемику с другим авторитетным периодическим изданием - "Синтаксисом" Андрея Синявского. Владимир Максимов оставался на посту главного редактора вплоть до дня свей кончины в 1995 году. Похоронен писатель на известном русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Источник: fb.ru

Актуально

Разное
Разное