Мировоззрение и мироощущение писателя. Проблемы мировоззрения

Меняйте «линзу», господа…

Восприятие окружающего мира, существующей действительности у всех разное. Одни утверждают, что прекрасен, другие ухмыляются и пожимают плечами, предпочитая отмалчиваться. А, тем не менее, восприятие у каждого свое и одинакового не существует. Если быть точным, то, не существует правильного или ошибочного мировоззрения, существует оценка жизненной реальности, построенная на личном опыте.

Оценивая те или иные события, жизненные ситуации, люди убеждены в том, что оценивают фактически, объективно и беспристрастно. На самом деле это не так, в этом проявляются проблемы мировоззрения . Человек воспринимает мир таким, какой он видит его через собственную линзу своего прошлого опыта, взглядов и убеждений. Именно личный опыт является той самой линзой, через которую люди оценивают и творят свою жизнь. Да, именно творят! По незыблемым законам человек является творцом своей жизни. То, в чем он внутренне убежден, это, своего рода, магнит, притягивающий к себе новые испытания, различные обстоятельства. Все что происходит, вследствие притяжения, рассматривается через собственную линзу, то есть, в препятствиях на жизненном пути «виноват» не мир, а то, что заложено внутри нас. Когда меняется линза, меняется мир вокруг человека.

Что происходит на самом деле…кто «виноват»?

Все, что нас окружает, образуется из колебаний энергии, вся физическая реальность – энергетические колебания разной частотности. Это физика и не справедливо её отрицать. Мышление человека – это тоже колебания, а точнее сами мысли. Чем ярче видение ситуации, которая осмысливается, тем быстрее она запечатлеется в нашем подсознании. На скорость попадания в подсознание влияет частота одних и тех же мыслей, чувственность, эмоциональность. Подсознание в свою очередь, как «губка», впитывает и, в момент, когда собирается достаточное количество «мыслительной» энергии, она кристаллизуется в убеждения и начинает вибрировать внутри человека. Вибрация убеждений в подсознании притягивает к себе обстоятельства, людей, различные ситуации, которые полностью соответствуют нашим мыслям и определяют нашу дальнейшую линзу.

Мысли – это не просто убеждения и установки на что-либо конкретное. Это такие же реальные колебания, как стол, за которым сидим, как стены, которые мы видим перед собой. Они — главная творящая сила в жизни каждого человека. И оказывают мощнейшее влияние на формирование жизненных ситуаций. Но самое удивительное то, что человек имеет над ними полный контроль, но, зачастую, уделяет мизерное внимание своим мыслям.

Меняем уровень мышления… или что делать?

Прежде чем отказываться от тех или иных убеждений, их следует подвергнуть тщательному анализу. Оценивать истинность мышления, необходимо с позиции: какое влияние на жизнь оказывает то или иное убеждение? Какие события оно вызвало, и какие последствия сформировались в результате.

Сосредоточьтесь и выберите сферу жизни, которая волнует больше всего. Это могут быть деньги, здоровье, личные отношения. Оцените реально, даже через собственную линзу, то место в жизни, которое имеет больше всего проблемных ситуаций. Напишите мысли, которые чаще всего возникают, когда приходится решать те или иные вопросы в данной сфере. Это могут быть короткие установки, обрывки фраз, личные выводы из наиболее ярких событий, всего 10 позиций. В момент написания, не думайте о правдивости или истинности убеждения. Цель задания – оценить влияние убеждений, а не то, насколько они соответствуют истине. Перед тем, как начнется оценка написанных фраз, настройтесь внутренне. Многое будет зависеть от честности, желания исправить ситуацию, изменить свой мир и привлечь в него положительное. Не нужно показывать этот список никому, тем более спрашивать совет. Это работа с личным восприятием, поэтому слушать нужно только себя!

Выберите в любом порядке одну из записей. Прочтите её внимательно, медленно, несколько раз. Прислушайтесь к внутреннему состоянию в момент прочтения. Какие эмоции оно вызывает? Какие события всплываю в памяти? Какое желание возникает в настоящий момент? Задайте себе вопрос: насколько хорошо эта установка служит мне? Что хорошего она привнесла в мою жизнь? Чему меня научила? Что сделано впоследствии? И так нужно проработать с каждой фразой. Возможно, что с первого раза не получится охватить весь список. К нему необходимо вернуться через какое-то время. Некоторые утверждения придется осмысливать несколько раз. Будьте готовы к тому, что не все убеждения вызовут положительные эмоции. В тех пунктах, где ощущается сопротивление, проявляются негативные эмоции, ставьте крестик.

По мере того, как будет двигаться работа по списку, станет понятно, что не все мыслительные установки работают во благо. Вернитесь к тем, которые отмечены крестиком, «проживите» мысленно еще раз, оцените со всех сторон. Спросите себя: все ли люди придерживаются того же мнения? Есть те, которые так не считают и как они живут сегодня? Что может произойти, если так не думать? Отвечая предельно честно и обстоятельно на эти вопросы, станет понятно, что многие живут без таких «условностей». Их жизнь намного приятней и богаче. Они чаще улыбаются, вызывая улыбку у окружающих. Именно такие люди чаще всех приходили на помощь в трудную минуту. И живя, без подобных убеждений, чувствуют себя в безопасности, более уверенными, чем другие.

Прежде чем принять решение о том, насколько необходима та или иная установка для дальнейшей жизни, подумайте о том, как много рядом людей готовых изменить чужие убеждения? Как много тех, кто готов изменить свои жизненные установки ради кого-то? Таких людей нет. Каждый меняется сам, для себя, при этом изменяя свой мир, свою линзу взглядов. Будет ли человек отказываться полностью от убеждений или искать замену – это не важно. Важно то, что такая работа над собой потребует дисциплины, веры в себя, больших внутренних усилий и времени. Но это, ничтожно мало в сравнении с тем, что будет получено взамен — мир, нарисованный другими «красками». Меняйте линзу взглядов,…господа.

Copyright © 2013 Бянкин Алексей

Сочинение по тексту:

Максим Горький – знаменитый русский писатель, в своем произведении размышляет над проблемой мировоззрения.

Автор, от первого лица пишет о человеке, мировоззрение которого не совпадало с мировоззрением «толпы». Когда он сказал, что купил бы книги, будучи богатым, Капендюхин с досадой отвернулся от него. Люди хотели перемен, но никто ничего не предпринимал, а если они и случались, то обязательно находились недовольные.

Автор считает, что люди не способны положительно оценивать непривычные для них поступки, даже благие. В качестве примера, можно рассмотреть поступок совершенный главным героем и его другом Павлом. Друзья, отмывшие умирающего Давыдова, были подняты на смех, будто совершили что-то зазорное.

Я не могу не согласиться с автором, ведь современное общество подобно стаду. Если в нем появляется инакомыслящий, то все остальные не понимают его, а из этого выходит более плачевный результат. Если человек не понимает, он будет считать это неверным.

Обратимся к произведению «Доктор Кто», которое написано по одноименному сериалу множеством авторов. Главный герой книги настолько умен, что его стали боятся и хотели запереть в пандорику(магический ящик, который невозможно открыть), несмотря на то, что он делал только добро.

В реальной жизни мировоззрения тоже у многих расходятся. Ярчайшим примером может служить атеизм. Люди, которые отрицают существование Бога, вызывают недоумение у верующих, несмотря на то, что никто не знает правды. Кто-то верит, кто-то нет, не стоит делать из этого конфликты.

В заключение стоит отметить то, что не стоит равняться на толпу, нужно здраво оценивать действия каждого члена общества.

Текст Максима Горького:

(l)B дни зимних вьюг, когда вся земля, всё на земле - дома, деревья – тряслось, выло, плакало, скука вливалась в мастерскую волною, тяжкой, как свинец, давила людей. умерщвляя в них всё живое.
(2)Трезвый, Капендюхин неутомимо издевался над Ситановым, высмеивая его страсть к стихам и его несчастный роман, безуспешно возбуждая ревность. (3)Ситанов слушал издёвки казака молча, безобидно, а иногда даже сам смеялся вместе с Капендюхиным.
(4)Спали они рядом и по ночам долго шёпотом беседовали о чём-то.
(5)Эти беседы не давали мне покоя: хотелось знать, о чём могут по-дружески говорить люди, так непохожие один на другого. (6)Но, когда я подходил к ним, казак ворчал:
- Тебе чего надо?
(7)А Ситанов точно не видел меня.
(8)Но однажды они позвали меня, и казак спросил:
- Максимыч, ежели бы ты был богат, что бы сделал?
- (9)Книг купил бы.
- (10)A ещё?
- (11)He знаю.
- (12)Эх, - с досадой отвернулся от меня Капендюхин, а Ситанов спокойно сказал:
- Видишь - никто не знает, ни старый, ни малый! (13)Я тебе говорю: и богатство само по себе - ни к чему! (l4)Всё требует какого-нибудь приложения...
(15)Я спросил:
- О чём вы говорите?
- (16)Спать неохота, вот и говорим, - ответил казак.
(17)Позднее, прислушавшись к их беседам, я узнал, что они говорят по ночам о том же, о чём люди любят говорить и днём: о Боге, правде, счастье, о глупости и хитрости женщин, о жадности богатых и о том, что вся жизнь запутанна, непонятнa.
(18)Я всегда слушал эти разговоры с жадностью, они меня волновали, мне нравилось, что почти все люди говорят одинаково: жизнь плоха, надо жить лучше! (19) Ho я видел, что желание жить лучше ни к чему не обязывает, ничего не изменяет в жизни мастерской, в отношениях мастеров друг к другу. (20) Все эти речи, освещая предо мною жизнь, открывали за нею какую-то унылую пустоту, и в этой пустоте, точно соринки в воде пруда при ветре, бестолково и раздражённо плавают люди, те самые, которые говорят,
что такая толкотня бессмысленна и обижает их.
(21) Рассуждая много и охотно, всегда кого-нибудь судили, каялись, хвастались и, возбуждая злые ссоры из-за пустяков, крепко обижали друг друга. (22)Пытались догадаться о том, что будет с ними после смерти, а у порога мастерской, где стоял ушат для помоев, прогнила половица, из-под пола в эту сырую, гнилую, мокрую дыру несло холодом, запахом прокисшей земли, от этого мерзли ноги; мы с Павлом затыкали эту дыру сеном и тряпками. (23)Часто говорили о том, что надо переменить половицу, а дыра
становилась всё шире, во дни вьюг из неё садило, как из трубы, люди простужались, кашляли. (24)Жестяной вертун форточки отвратительно визжал, его похабно ругали, а когда я его смазал маслом, Жихарёв, при слушавшись, сказал:
- Не визжит форточка, и - стало скушней...
(25)Приходя из бани, ложились в пыльные и грязные постели - грязь и скверные запахи вообще никого не возмущали. (26)Было множество дрянных мелочей, которые мешали жить, их можно было легко извести, но никто не делал этого.
(27)Часто говорили:
- Никто людей не жалеет, ни Бог, ни сами себя...
(28)Но когда мы, я и Павел, вымыли изъеденного грязью и насекомыми, умирающего Давидова, нас подняли на смех, снимали с себя рубахи, предлагая нам обыскать их, называли банщиками и вообще издевались так, как будто мы сделали что-то позорное и очень смешное.

В основе истории и духовного развития русского народа лежало христианское православие. Поэтому философия приобретает религиозный характер, что проявляется в русской философии в целом и ее религиозно-идеалистическом направлении в частности. Важнейшие философско-мировоззренческие проблемы по поводу понимания и толкования духовного и материального, веры и разума, смысла жизни, свободы, человека, смерти и бессмертия и другие были в поле зрения как философии, так и религии.

Особенностью русской религиозно-философской мысли является то, что ее носителями были не церковные иерархи, а свободные светские мыслители - А. Хомяков, И. Киреевский, Ф. Достоевский, Л. Толстой, Н. Федоров, В. Соловьев, Н. Бердяев, И. Ильин и др. Светская мысль формировала христианскую философию, не оглядываясь на авторитет иерархов официальной церкви и официального богословия.

Огромное место в истории русской и мировой философcкой мысли занимает великий писатель-гуманист, гениальный мыслитель Федор Михайлович Достоевский (1821-1881). Диалектика его идей воплощается в столкновении героев его произведений. Он рассматривает антропологические проблемы и пр-мы оправдания бога. Человек - это противоречие темных и светлых сторон, сознательного и бессознательного. Ч-к иногда не умеет исп дарованную ему свободу и тогда в ч-ке торжествуют темные силы. Часто к истине ч-к приходит ч-з страдания, преступления и наказания. Ч-к не может прожить без бога. Потеря веры в бога иногда превращ-ся в человека-божество. Достоевский большую роль отдавал христианству. Он ценил красоту, но считал, что красоту надо защищать. Достоевский делит ист-ю человечества на 3 части: патриархальность, цивилизация, христианство. Соц-зм Достоевский оценивал лишь как путь внешнего устроения человечества. Главное же - нравственное самоусовершенствование.

Гениальный писатель и глубокий мыслитель Л.Н. Толстой занимает важное место в русской философии второй половины XIX в. В центре его религиозно-философских исканий стоят вопросы понимания Бога, смысла жизни, соотношения добра и зла, свободы и нравственного совершенствования человека. Он выступил с критикой официального богословия, церковной догматики, стремился обосновать необходимость общественного переустройства на принципах взаимопонимания и взаимной любви людей и непротивления злу насилием.

К основным религиозно-философским работам Толстого можно отнести "Исповедь", "В чем моя вера?", "Путь жизни", "Царство Божие - внутри нас", "Критика догматического богословия". Духовный мир Толстого характерен этическими исканиями, сложившимися в целую систему "панморализма". Нравственное начало в оценке всех сторон жизни человеческой пронизывает все творчество Толстого. Его религиозно-нравственное учение отражает своеобразное понимание им Бога.

Для Толстого Бог - это не Бог Евангелия. Он отрицает все те его свойства, какие рассматриваются в православном вероучении. Он стремится освободить христианство от слепой веры и таинства, видя предназначение религии в доставлении человеку земного, а не небесного блаженства. Бог представляется ему не Личностью, которая может открываться людям, а туманным, неопределенным Нечто, неопределенным началом духа, живущим во всем и в каждом человеке. Это Нечто является и хозяином, велящим поступать нравственно, творить добро и уклоняться от зла.

Толстой не верит в божественность Христа, не считает его Богом, но искренне верит словам Христа. Он всей душой воспринял учение Христа о путях жизни, рассматривая его как учителя и наставника, проповедника нравственных ценностей, необходимых для достижения земного блаженства. Христос, считает Толстой, дал некий нравственный закон, следуя которому человек спасается, т.е. становится счастливым в земной жизни, опираясь только на свои силы.

Толстой сам сознавал неясность и двусмысленность своих рассуждений о Боге. В конце жизни он заявлял, что не знает, есть ли Бог, но знает, что есть закон его духовного существа, источник которого он называет Богом. Поэтому главная задача человека - следовать божественным заповедям, ибо только так можно понять смысл жизни и найти пути ее правильного устройства.

Нравственное совершенствование человека Толстой отождествлял с вопросом о сущности жизни. Он оценивает сознательную, культурную и социальную жизнь с ее условностями как жизнь лживую, призрачную и в сущности ненужную людям. И это относится прежде всего к цивилизации. Толстой рассматривает ее как отсутствие у людей потребности сближения, как стремление к личному благосостоянию и игнорирование всего, что прямо не относится к собственной особе, как убеждение в том, что лучшее благо мира - деньги. Цивилизация, считает Толстой, калечит людей, разъединяет их, искажает все критерии оценки человека и лишает людей наслаждения общения, наслаждения человеком.

М . В. Козьменко

Наиболее верным, по нашему мнению, является подход современного исследователя В.А. Келдыша. В своей книге «Русский реализм начала XX века» он пишет о группе художников, творческий метод которых не может быть однозначно отнесен ни к реализму, ни к модернизму и принадлежит к явлениям «промежуточной, двойственной эстетической природы» - Андреев, Ремизов. В частности, о последнем говорится следующее: «Реально-жизненный образ (в произведениях Ремизова. - М. К.)... при всей подчас мистичности его толкования, сохраняет относительную самоценность. И это позволяет отделить то, от чего отправляется писатель в своем творчестве, - потрясенность страданием человеческим, болезненно-скорбное, одностороннее, но и достоверное знание о мрачных сторонах. действительности, ощущение кризисности ее устоев - от того опустошительно-декадентского, мистического отрицания мира, к которому Ремизов приходил».

В данной работе будет сделана попытка указать на достаточно цельный комплекс умонастроений, если не примиряющий, то мучительно сопрягающий как противоречивые элементы ремизовского мировосприятия, так и разнородные начала его поэтики.

В раннем творчестве Ремизова отчетливо выделяются два типа героя: герой, обладающий гармоничным детским мирочувствованием, и герой - носитель «несчастного сознания», трагического, изломанного и подпольного.

В примечаниях к циклу сказок «Посолонь» Ремизов так пишет о своем понимании детского сознания: «У детей глаза подслеповато-внимательные. Для них нет, кажется, ни уголка в мире незаполненного, все вокруг кишит жизнями... Не отделяя сна от бодрствования, дети мешают день с ночью, когда руководят ими не мама и нянька, а Сон. Всякую ночь Сон преходит к кроватке и ведет их гулять на свои поля к своим приятелям. Знакомые лица игр и игрушек ночью живут самой полной жизнью, и это отражается на отношении детей к предметам в дневной жизни... Среди бела дня вдруг покажется Кострома, а станет солнце закатываться, глядишь, и Буроба со своим мешком тащится...»

Для Ремизова детское сознание - это, пожалуй, единственно возможный вариант гармоничного мировосприятия. Еще не установились реальные связи между действительным и воображаемым, между игрой, сказкой и жизнью, между сном и явью - и человеческое «я» абсолютно верит, что оно неотторгаемая частица целого и цельного мира. Книга «Посолонь», в структур сказок которой отчетливо проступают элементы игры и сновидения, ориентирована именно на такое мировосприятие.

Очень часто героями произведена Ремизова становятся дети. Важно, что детское сознание определяет типологию ремизовского героя и в более широком смысле: детское мироощущение обнаруживается (независимо от возраста) у центрального ремизовского персонажа - доверчивого чудака, взрослого ребенка. «Его герои почти все - дети, либо настоящие, либо взрослые, и, даже старые, но непременно простодушные, а если и хитрые, то детской, только ребенка могущей обмануть хитростью».

Однако столь же существен для Ремизова герой, обладающий мироощущением полярно противоположным, - носитель трагически расщепленного и отчужденного сознания. Этот второй тип героя определяется связями мировоззрения писателя с философией Льва Шестова, мыслителя, давшего одну из наиболее ранних экзистенциалистских интерпретаций человеческого существования.

Показательно, что в 1905 г., в самом начале писательской деятельности Ремизова, в журнале «Вопросы жизни» появляется его сочувственная рецензия на книгу Л. Шестова «Апофеоз беспочвенности», которую можно считать одним из этапных трудов философа, Ремизов одним из первых нащупал нерв шестовского философствования, нашел емкий символ, выразивший гносеологическую ориентацию философии существования, - «подполье».

В своей рецензии писатель верно подметил, что для Шестова актуальность ситуации «подполья», при которой отчужденная личность остается, один на один с «последними вопросами», связана отнюдь не с эстетизированным солипсизмом в духе раннего декаданса, но с разобщенностью современных людей вообще, порожденной, в конечном счете, бесчеловечностью самого общества (социальная природа межличностных отношений при этом, разумеется, метафизируется).

Подполье, согласно Шестову, - это не убежище гениальных одиночек, прозревающих миры иные, а продукт всеобщего отчуждения, духовная «робинзонада» современного человека. «Говорят, что нельзя обозначить границу между «я» и обществом. Наивность!.. Одиночество, оставленность, бесконечное, безбрежное море, на котором десятки лет не видно паруса, - разве мало наших современников живут в таких условиях? И разве они не Робинзоны, для которых люди обратились в далекое воспоминание, с трудом отличаемое от сновидения?» Рано или поздно, согласно Щестову, человек «лишается покровительства земных законов» - и наступает безнадежность.

Этот перелом в существовании личности происходит под воздействием «слепого, почти незаметного случая». Он, «слепой случай», внезапно вторгается в обыденность существования, выявляя «всю бессмысленность и нелепость в судьбе отдельного человека», и обращает его к единственно возможной в ситуации «отшвырнутости» философии одиночества. Судьбы философов и художников, ставших «героями» произведений Шестова, определяются одним и тем же механизмом «случайностного произвола». «Бессмысленный глупый, незначительный случай» радикальным образом меняет мироотношение Ницше, Достоевского, Чехова, и они, порывая с учителями и традициями, обращаются к философии трагедии, к творчеству из ничего.

Очень показательно, что Ремизов в своей рецензии на «Апофеоз беспочвенности» также говорит о случае как о причине, повернувшей Шестова к трагической философии подполья. Та же «слепая случайность» часто вторгается в жизнь ремизовских героев, разрушает их гармоничное, детское мировосприятие и становится толчком к отчужденности. Сказочная гармония бытия вдруг оборачивается полным абсурда и враждебным по отношению к герою миропорядком, который порождает все новые и новые «случайности». Роковой случай изменяет судьбу и отношение к миру подростка Коли Финогенова из романа «Пруд», маленького Ати из рассказа «Царевна Мымра», молодой девушки из рассказа «Занофа», по-детски жизнерадостного Турки из «Галстука», отца Илариона из «Суда божьего» и многих других.

Важно подчеркнуть, что слепые «внешние» силы, обнаруживающие под покровом «случайного» жесткую детерминированность индивидуального существования, здесь принципиально не могут быть конкретизированы как социально-исторические или даже как исключительно «стихийно-природные», «мистические» и т. п. Природа «случайного» в ремизовском мире многозначно неопределенна и многозначительно не определена, а еще точнее - определена как недифференцированное «нечто». Подобная нерасчлененность охватывающих и вовлекающих человека в свой водоворот стихий является одной из конститутивных особенностей художественного сознания рубежа веков.

По мнению Л.К. Долгополова, под воздействием как социально-исторических перемен, так и революционизировавшей человеческие представления естественно-научной мысли «мир стал восприниматься в единстве... На первый план выдвинулись теперь не структурные различия, а внутренние сцепления, связи, структурные общности. Человек почувствовал себя во власти сил и природных и исторических одновременно. И сами эти силы начали соотноситься друг с другом, сливаться, составляя единый фон, на котором и происходит перерождение Сознания». Однако, продолжает исследователь, эта общая посылка художественного самосознания эпохи в последующем своем развитии приводила к крайне противоположным «моделям» существования индивида. И в первую очередь Л.К. Долгополов указывает на вариант мироощущения, однозначно устанавливающий присутствие «обратной связи» между человеком и бытием. В этом случае «осознание своей полной причастности к историческим и социальным изменениям давало возможность личности (будь то писатель или его герой) активно включиться в процесс пересоздания действительности и реальных человеческих отношений» В ремизовском мире такая «обратная связь» значимо отсутствует (т. е. кем-то и почему-то нарушена), и движение проблематики почти во всех наиболее значительных произведениях писателя определяется именно упорными попытками героев обнаружить хоть какую-то возможность ответного воздействия, сопротивления слепой и темной враждебности бытия.

Подобную концепцию человеческой судьбы Ремизов попытается воплотить уже в самом первом своем романе «Пруд» (1905), который особенно интересен тем, что здесь отчетливо проступают структурные швы и шероховатости, возникающие при построении особой модели мира и образа героя, о которой говорилось выше

Две части романа строго соответствуют двум стадиям в существовании главного героя, двум подчеркнуто отделенным друг от друга «ипостасям» его сознания - детской и подпольной (на композиционно-сюжетном уровне это выражено в своеобразном обрыве последовательности повествования, в событийном «провале», образующемся между двумя частями).

По признанию критики, наиболее удалась Ремизову первая часть «Пруда», посвященная детству и юности Коли Финогенова и в сильной степени основанная на автобиографическом материале. Резко отличается от нее вторая часть, повествующая о вступлении героя в область «подполья» (тюрьма, ссылка, болезнь и распад духа, преступление и гибель). Повествование здесь почти все время обращено внутрь души героя, реальные события оказываются оттесненными на второй план в сравнении с описаниями его снов, бредовых видений и полувнятных воспоминаний, при этом границы между «существенностью» и «кажимостью» часто совсем не обозначены.

Так, содержание первых пяти глав второй части «Пруда» почти сплошь представляет собой сны и галлюцинации, в которые погружено сознание заключенного в одиночную камеру Николая Финогенова. Изображение событий в этой части романа все менее подчиняется «реальному ходу вещей», логике причинно-следственных отношений; доминирующим принципом здесь становится ассоциативно-импрессионистское «сцепление» чувствований героя с событиями и явлениями реальности. Поэтому в сюжетосложении «Пруда» остро ощущается разрыв между романным (эпическим) движением сюжета и субъективно-лирическим отображением событий.

Это отметил в своей рецензии еще Андрей Белый: «Рисунка нет в романе Ремизова: и крупные штрихи, и детали расписаны акварельными полутонами... случайный кошмар не отделен от фабулы, потому что фабула, распыленная в мелочах, переходит в кошмар, распыленный в мелочах». Действительно, многие поступки героя алогичны, не мотивированы внешними обстоятельствами, а движение фабулы часто останавливается, прерываемое внутренним монологом или сном героя, после чего действие обычно возобновляется с новой, не связанной с предыдущими событиями исходной точки. Все эти явления, однако, нельзя до конца объяснить ни влияниями Пшибышевского и Гамсуна, ни неопытностью молодого романиста, как это делает Андрей Белый и другие рецензенты «Пруда».

При более внимательном рассмотрении оказывается, что в подавляющем большинстве случаев изображение событий в романе подчинено восприятию их с точки зрения главного героя; реальные события поэтому становятся чем-то «внешним», а четкость и последовательность изображения их в романе во многом зависит от степени интенсивности осознания их героем «изнутри». В своем первом романе А. Ремизов «угадывает» существенные черты романа «потока сознания», который в своих канонических образцах («Улисс» Дж. Джойса) оформляется почти двумя десятилетиями позже.

Разрыв между реально-бытовым материалом и условно-метафизической проблематикой, определивший идейно-эстетическую аморфность романа «Пруд», глубоко симптоматичен. Существенно, что Ремизов, пытаясь воссоединить два разнородных плана и поэтому подчиняя повествовательный ракурс точке зрения героя (в результате чего картина действительности оказалась всецело преломленной сквозь призму подпольного сознания), последовательно отказывается от коррекцииискаженного образа действительности, которая отразила бы собственно авторскую оценку причин таящего в мире зла. Подобная жесткая взаимосвязь образа мира и сознания героя, которая сделается в дальнейшем одним из определяющих моментов ремизовской поэтики, явилась специфическим конструктивно-художественным отражением пессимистического миросозерцания писателя.

С гораздо большей отчетливостью ремизовская концепция человеческой судьбы воплотится в романе «Часы» (1908), так как здесь писателем будет найден художественно емкий и адекватный образ времени. Действие романа происходит в часовой мастерской, но часы и все связанные с ними реалии теряют свою вещную природу и становятся символами безысходности удела человеческого. Часы для героев романа - это слепые слуги времени, во власть которого отдан человек от рожденья; часы в «своем раз и навсегда заведенном беге» не могут остановиться, не могут не пробить положенного удара, «не знают, срока».

Время обессмысливает существование героев: оно делает необратимым прошлое (этот мотив определяет в романе судьбу Нелидова с характерным для него комплексом вины за прошлое) и готовит все новые «случайности» в будущем (в четвертой главе третьей части романа вводится зловещий образ невидимого шулера, «назначенного на каждого человека самой судьбой»). Настоящее же человека отравлено «мелким бесом» времени, властью сиюминутной суеты. «Время идет. Время не станет ждать», - так нашептывают «часовые голоса» героине романа Христине. «Ты знаешь, что такое некогда? Ведь это так, будто попал человек на страшные зубцы колеса времени или попросту на зубцы «часового колесика. Колесико неумолимо, оно не выпустит, возьмет оно и потянет, будет тикать на самое ухо, напоминать всякую секунду, совьет в твоем сердце маленькое певучее гнездышко, петь будет свою песню. И всюду с тобой одна песня, и всегда с тобой одна песня, и никуда ты не скроешься от этой песни: некогда! некогда! некогда!»

Вместе с тем время в «Часах» характеризуется как глубоко личностная категория, что особенно явственно проявляется в сюжетной линии Кати, неизлечимо больной гимназистки. Маленькие наручные часы Кати становятся образом, концентрирующим в себе и обреченность девушки, и смирение ее с неизбежным, что подчеркивается мотивом слияния сознания героини со «своим» качественно особым временным ритмом. «Катя прислушалась к своим часикам, и ей казалось, она могла бы по чуть внятным звукам, по чуть брезжущим часовым голоскам, она могла бы пробраться в какую-то такую глубь, где все видно. Часики ее примут. Часики ее возьмут. Часики поведут ее в свой часовой дворец, где все видно». Момент, когда Катины часики останавливаются, оказывается той последней чертой самосознания героини, после которой возможна лишь полнейшая отрешенность: хотя Катя еще жива, но внутренне она уже «по ту сторону» времени и бытия.

Ее брат, Костя Клочков, напротив, пытается изменить свою судьбу, победить самое время, которое в его полудетском-полуподпольном сознаний (уже в «Часах» оказывается возможным и такой сплав!) непосредственно отождествляется с большими соборными часами. По этим часам построена вся жизнь провинциального городка, а для Кости - всего мироздания. «Не человек, не зверь - время с его часами владеет жизнью и посылает дни и ночи, все от него - все терзанья и муки жизни. И он убьет время - проклятое! - убьет его с его часами и освободит себя, всю землю и весь мир». Костя возлагает на себя истинно мессианскую тяжесть освобождения всего мира от власти времени, «случая», судьбы. Он разрушает большие соборные часы. И этот метафизический бунт подростка не остается ненаказуемым: сокрушив в своем сознании время, Костя тем самым посягнул на сущностное первоначало своей личности. И потому свобода от времени оборачивается для него вневременной тьмой безумия.

Бунт Кости Клочкова заставляет еще раз вспомнить Льва Шестова, его трагические поиски разрыва в цепи «законов природы», попытки любой ценой пробить «стену» и отыскать хотя бы мизерную гарантию «спасения» индивидуума от неизбежной конечности существования. Однако Шестов, по крайней мере в дореволюционный период своего творчества, прямо не связывал трагизм человеческой участи с категорией времени. Ремизовская концепция времени-судьбы предвосхищает позднейшее понимание экзистенциального времени как качественной, конечной и неповторимой категории, являющейся первоосновой существования, как «горизонта бытия», сообщающего ему смысл и оказывающегося «самой изначальной структурой человеческого сознания». Согласно Хайдеггеру, человек «может все только в пределах собственного времени... ибо время - это бытие, а над бытием... человек не господин, он лишь его пастух. Время человека - это его судьба, которой не дано ему преступить».

В образной концепции времени судьбы с еще большей определенностыо выразится «замкнутость ремизовского мира, исключительная зависимость его измерений от социального и ценностного кругозора действующих в нем героев. Здесь в минимальной степени присутствует автор, долженствующий определить «начала и концы» и вынести итоговый приговор над действительностью. Герои же Ремизова ни в коей мере не способны ни прорвать разделяющий их барьер отчужденности, ни возвыситься над поработившими их судьбы и сознание обстоятельствами. Поэтому ничто (и никто) не говорит в «Часах» о реальных возможностях переустройства этого нелепого и «неправильного» в самых его основаниях мира. Начиная с романа «Часы», мотив индивидуального бунта, обреченного заведомо на поражение, трагического самоутверждения личности в пограничной ситуации в разных вариантах будет снова и снова возникать в произведениях Ремизова. Показательна в этом отношении ремизовская интерпретация образа Иуды. В «Трагедии о Иуде, принце Искариотском» Ремизов использует сюжетную контаминацию историй Иуды и Эдипа, характерную для фольклорной традиции. Ремизовский Иуда-Эдип, узнав о том, что он является невольным отцеубийцей и кровосмесителем, решает взять на себя еще более ужасное сознательное, преступление и принять на себя неминуемо последующее за ним вечное проклятие, так как его предательство является необходимой ступенькой к подвигу Христа и окончательному торжеству его правды. Так среди констант художественного мир Ремизова утверждается категория выбора, причем в формах чрезвычайно близких тем, которые позже будут характерны для произведений Сартра, Ануйя и Фолкнера.

Ключевые слова: Алексей Ремизов, критика на творчество Алексея Ремизова, критика на произведения Алексея Ремизова, анализ произведений Алексея Ремизова, скачать критику, скачать анализ, скачать бесплатно, русская литература 20 века

Художественная типизация и мировоззрение писателя

Писатель, воспроизводя реальную действительность, художественно типизируя ее явления, неизбежно выражает при этом свою точку зрения, свои симпатии и антипатии. Симпатии и антипатии писателя, как бы они ни были ярко индивидуальны, в своей основе определяются общественными условиями. Сущность всякого человека, а следовательно, и писателя, «не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений».

В классовом обществе художник отражает, творчески воспроизводит характеры и явления жизни всегда с определенных классовых позиций.

М. Горький замечательно сказал: «Литератор - глаза, уши и голос класса. Он может не сознавать этого, отрицать это, но он всегда и неизбежно орган класса, чувствилище его».

Социальная позиция писателя так или иначе проявляется во всех сторонах художественного произведения, но наиболее прямо и непосредственно она выражается в отборе, оценке и раскрытии типических человеческих характеров.

Каждому классу свойственны известные идеалы и стремления, цели и задачи. Выражая их, писатели в своих произведениях выдвигают на первый план те или иные общественные характеры, социальные типы.

Идейная позиция писателя проявляется не только в отборе типического, в сосредоточении внимания на определенных социальных явлениях, но и в их оценке. В соответствии со своими прогрессивными или реакционными воззрениями писатель изображает типические жизненные явления либо в своей истинной сущности, либо искаженно.

Какие явления жизненного процесса писатель считает типическими, как оценивает их связь с другими явлениями, что выдвигает в качестве положительного или отрицательного, ведущего или второстепенного, - в этом выражается его понимание жизни, его идейно-эстетическая, социальная, классовая позиция.

Мировоззрение писателя определяет характер его видения мира и степень правдивости его художественных созданий.

Чем прогрессивнее мировоззрение писателя, чем правильнее его понимание мира - тем вернее и полнее он способен, при равной степени таланта и мастерства, воспроизвести типические характеры и явления действительности.

Ведущая роль мировоззрения в творческом процессе, в художественной типизации подтверждается всей историей мировой литературы.

Все великое, подлинно художественное в литературе создано, как правило, прогрессивными классами и писателями. На всем истинно эстетическом сказывается так или иначе влияние прогрессивных идей, освободительной борьбы народа, отсвет жизненной правды. Так, например, западноевропейская буржуазия создала «чудеса искусства» (Маркс и Энгельс) именно в ту пору, когда она была прогрессивной, когда ее субъективные стремления совпадали в той или иной степени с объективным ходом общественного развития. В создании русской литературы наряду с другими классами участвовали представители прогрессивного и реакционного дворянства. Но лучшие произведения, выдержавшие испытание временем, принадлежат, как правило, представителям не реакционного, а прогрессивного дворянства, таким, как Радищев, Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Тургенев.

Художественная литература отражает борьбу классов, защищающих свои идеи и интересы.

В условиях антагонистического общества борьба классов имеет различные этапы и степени развития. На высших этапах она принимает политический характер и оформляется как борьба партий. «В обществе, основанном на делении классов, - учит Ленин, - борьба между враждебными классами неизбежно становится, на известной ступени ее развития, политической борьбой. Самым цельным, полным и оформленным выражением политической борьбы классов является борьба партий».

Таким образом, понятие классовости не тождественно понятию партийности. Партийность - высшее проявление общественного сознания и классовой борьбы; она связана с сознательной защитой социально-политических интересов того или иного класса. Ленин указывает, что партийность обязывает «при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы».

При этом нельзя механически отождествлять партийность организационно-политической, литературно-публицистической и научной деятельности с партийностью художественного творчества. Ленин предупреждал, что «литературная часть партийного дела пролетариата не может быть шаблонно отождествляема с другими частями партийного дела пролетариата».

В художественном творчестве социально-политические взгляды проявляются более сложно, менее непосредственно и прямо, нежели в философии, политической экономии, истории и в других общественных науках.

Партийность писателя в любую эпоху не обязательно связана с его организационным вхождением в ту или иную политическую партию, как это стремятся представить враждебные нам буржуазные критики за рубежом, а также доморощенные вульгаризаторы и упрощенцы. Партийность писателя обусловливается характером его политических убеждений.

Партийность, как сознательная защита социально-политических интересов определенного класса, проявляется различно, в зависимости от конкретно-исторических условий.

Так, революционные демократы осознавали себя выразителями интересов простого трудового народа, в частности и в особенности крестьянства, и называли себя представителями «партии народа». Партийность революционных демократов сообщала их художественному творчеству идейную отчетливость, которая выражалась в подчеркнутой актуальности социальной проблематики, отвечающей важнейшим потребностям тогдашнего общественного развития, в открытой связи с угнетенным народом, в резком противопоставлении интересов помещиков интересам крестьян, в горячей ненависти к угнетателям народа, в прямом призыве крестьян к возмущению, к революционному восстанию. Но партийность революционных демократов не была последовательной, строгой. Революционным демократам, а также их предшественникам присуща та или иная степень непоследовательности в социально-политических взглядах. Чернышевский был революционным демократом, но в своих представлениях о социализме и путях его построения он оставался социалистом-утопистом. Некрасов, будучи нестойким, слабым человеком, колебался между Чернышевским и либералами, и т.д.

Партийность различных классов не одинакова и по форме своего выражения. Эксплуататорские классы, защищая свои социально-политические позиции, враждебные народу, чаще всего лицемерно скрывают свою партийность и выступают поборниками беспартийности. Вот почему Ленин указывал, что «беспартийность есть идея буржуазная». Создавая же партии, эти классы прячут свои интересы за лживыми фразами о защите якобы общенациональных, общенародных и общечеловеческих нужд и потребностей.

Необходимо сказать при этом, что многие даже прогрессивные писатели в силу противоречивости своего мировоззрения совершенно искренно считали и считают себя чуждыми каких-либо классовых, политических интересов, свободными и независимыми от влияний классовой борьбы. Среди русских писателей такими были, например, А.К.Толстой, Короленко и Чехов.

Высшей формой партийности является пролетарская, коммунистическая партийность. Эта партийность осуществляется как прямая, открытая и последовательная защита социально-политических интересов рабочего класса.

Сущность партийности рабочего класса, проявляющейся в его литературе, классически раскрыта в статье Ленина «Партийная организация и партийная литература».

«Литературное дело должно стать, - утверждал Ленин в этой статье, - частью общепролетарского дела, «колесиком и винтиком» одного единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса. Литературное дело должно стать составной частью организованной, планомерной, объединенной социал-демократической партийной работы».

Рабочий класс, защищая свои социально-политические идеи, отстаивает кровные нужды, потребности и чаяния всех трудящихся. Поэтому рабочий класс заинтересован не в сокрытии, а в самом широком разъяснении своих политических позиций. Чтобы вовлечь в освободительное движение миллионные массы трудящихся, рабочий класс всемерно стремится поднять социально-политическую сознательность всего трудового народа. В этом причина того, что «партийность есть идея социалистическая». Ленин разъяснял: «Строгую партийность всегда отстаивала и отстаивает только социал-демократия, партия сознательного пролетариата».

Буржуазные критики, стремясь опорочить литературу социалистического реализма, кричат о том, что пролетарская партийность якобы ограничивает свободу писателя и ведет к сектантству. Но это явная клевета.

Пролетарская партийность, представляя социально-политические взгляды самого передового, последовательно-революционного класса, защищающего интересы всех трудящихся, является высшим выражением объективности. Эта партийность не только не ограничивает писателей, а, наоборот, обусловливает их безграничную творческую свободу, уже не воображаемую, а истинную, реальную. Эта партийность полностью освобождает писателей от узкогрупповых социальных связей, делает их последовательными выразителями чувств, дум и стремлений всех слоев трудового народа, определяет полную ясность их целей и задач и дает им возможность подлинно научного видения и самого правдивого изображения жизни.

Коммунистическая партийность открывает писателям такие возможности объективного, широкого и глубокого взгляда на мир, которых не могли иметь писатели ни одного литературного направления, предшествующего социалистическому реализму. При равных условиях таланта и мастерства, вне которых вообще не может быть подлинно художественного творчества, именно коммунистическая партийность обеспечивает создание произведений, наиболее эстетически совершенных.

Ленин, противопоставляя литературе лицемерно-свободной, а на деле связанной с буржуазией, с эксплуататорскими классами, литературу действительно свободную, органически связанную с рабочим классом, с трудящимися, писал: «Это будет свободная литература, потому что не корысть и не карьера, а идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды. Это будет свободная литература, потому что она будет служить не пресыщенной героине, не скучающим и страдающим от ожирения «верхним десяти тысячам», а миллионам и десяткам миллионов трудящихся, которые составляют цвет страны, ее силу, ее будущность. Это будет свободная литература, оплодотворяющая последнее слово революционной мысли человечества опытом и живой работой социалистического пролетариата, создающая постоянное взаимодействие между опытом прошлого (научный социализм, завершивший развитие социализма от его примитивных, утопических форм) и опытом настоящего (настоящая борьба товарищей рабочих)».

Мечта Ленина о партийной, социалистической, истинно свободной литературе, последовательно связанной с народом, воплотилась и воплощается лучшими писателями социалистического реализма.

Эти писатели, партийные и беспартийные, горды своей связью с народом и его Коммунистической партией. В служении народу и его партии они черпают силы и вдохновение.

«Мы живем, - писал М.Горький в статье «О социалистическом реализме», - в счастливой стране, где есть кого любить и уважать. У нас любовь к человеку должна возникнуть - и возникает - из чувства удивления пред его творческой энергией, из взаимного уважения людей к их безграничной трудовой коллективной силе, создающей социалистические формы жизни, из любви к партии, которая является вождем трудового народа всей страны и учителем пролетариев всех стран».

Подчеркивая свою открытую связь с рабочим классом, Маяковский восклицал:

Я счастлив, что я этой силы частица, что общие даже слезы из глаз. Сильнее и чище нельзя причаститься великому чувству по имени - класс!

Произведения Н.Островского возникли из страстного желания «быть чем-нибудь полезным своей партии, своему классу». Характеризуя идейную направленность романа «Рожденные бурей», он говорил: «Лейтмотив моей новой книги - это преданность Родине. Я хочу, чтобы при чтении моей книги читателя охватывало прекраснейшее из чувств - чувство преданности нашей великой партии».

Творчество Горького, Маяковского, Шолохова, Фадеева, Н.Островского, Федина, Твардовского, Исаковского и многих других представителей социалистического реализма органически слилось с общенародным движением, руководимым Коммунистической партией. Литература социалистического реализма сознательно подчинила себя интересам советской государственной политики и стала частью общенародного дела борьбы за коммунизм.

Коммунистическая партийность пронизывает все лучшие произведения советской литературы. Так, например, коммунистическая партийность в романе М.Шолохова «Поднятая целина» проявляется в открытой защите интересов народа, рабочего класса и крестьянства, в последовательном утверждении преимуществ коллективного хозяйства перед индивидуальным, в показе руководящей роли Коммунистической партии в процессе социалистической перестройки деревни, в верном понимании и изображении социальных сил и типических характеров послеоктябрьской деревни, в разоблачении враждебных Советской власти буржуазно-кулацких сил.

Коммунистическая партийность литературы социалистического реализма выражается и в том, что на каждом этапе развития социалистического общества литература выступает с темами, проблемами и идеями, действенно помогающими борьбе советского народа, Коммунистической партии в осуществлении конкретно-исторических задач, определяемых данным периодом. Например, в годы Великой Отечественной войны литература социалистического реализма выступила с темами и идеями, направленными на защиту Родины, против фашизма. В послевоенную пору советская литература активно включилась в героическую борьбу советского народа за восстановление народного хозяйства, разрушенного фашистами, за дальнейшее социалистическое строительство, за постепенный переход от социализма к коммунизму, за мир во всем мире.

Советские писатели, партийные и беспартийные, проявляя свою коммунистическую партийность, создали замечательные произведения, исполненные подлинной правдивости, высокой идейности и художественности. И чем выше идейно-политический уровень советских писателей, чем сознательнее они проявляют коммунистическую партийность, тем, при наличии, разумеется, таланта и мастерства, они с большей правдивостью, полнотой, глубиной и остротой воспроизводят типические характеры и явления как современной, так и прошлой жизни. Убедительным свидетельством тому служат такие произведения, как «Дело Артамоновых» М.Горького, «Чапаев» Д.Фурманова, «Железный поток» А.Серафимовича, «Цемент» Ф.Гладкова, «Любовь Яровая» К.Тренева, «Поднятая целина» и «Тихий Дон» М.Шолохова, «Как закалялась сталь» Н.Островского, «Хождение по мукам» А.Толстого, «Первые радости» К.Федина, «Молодая гвардия» А.Фадеева, очерки В.Овечкина.

Коммунистическая партийность - ведущий принцип социалистического реализма, определяющий ее успехи. Вот почему всякие выступления против этого принципа, прямые или завуалированные, появляющиеся в зарубежной печати, направлены, по сути дела, против метода, теории и практики социалистического реализма.

Есть писатели, которые защищают социально-политические интересы своего класса открыто и прямо. Наиболее яркий пример тому - представители социалистического реализма.

Есть писатели, которые отстаивают социально-политические интересы своего класса, прикрываясь лицемерными фразами о беспартийности. Так действуют реакционные буржуазные писатели.

Но есть писатели, творчество которых нередко вступает в противоречие с их социально-политическими взглядами.

Некоторые критики и литературоведы воспринимают мировоззрение писателя слишком упрощенно. Мировоззрение писателя представляет собой сложное единство политических, философских, экономических, исторических и иных взглядов. Мировоззрение является не только сложным, но и нередко весьма противоречивым. В нем имеются и слабые и сильные стороны. И эти противоречия, слабые и сильные стороны мировоззрения писателя, неизбежно проявляются в его творчестве.

Мировоззрение писателя находится все время под большим или меньшим непосредственным влиянием общественных условий, жизненных связей и фактов, с которыми сталкивается писатель. В то время как слабые стороны его мировоззрения ограничивают творчество художника, сильные стороны воздействуют благотворно и положительно, способствуют правдивому воспроизведению действительности. Реальная действительность, объективная логика ее фактов нередко вносит в творчество писателя тенденции, противоречащие его социально-политическим взглядам. В истории литературы многочисленны примеры, когда объективный смысл произведений в той или иной мере не совпадает с субъективными намерениями их авторов. Маркс в письме к М.М.Ковалевскому указывает: «...необходимо для писателя различать то, что какой-либо автор в действительности дает, и то, что дает только в собственном представлении. Это справедливо даже для философских систем: так, две совершенно различные вещи - то, что Спиноза считал краеугольным камнем в своей системе, и то, что в действительности составляет этот краеугольный камень». Такого рода примером является Бальзак, социально-политические воззрения и практика художественного творчества которого находятся в явном противоречии. По своим социально-политическим воззрениям Бальзак был защитником реакционного дворянства, но при всем этом «его сатира никогда не была более острой, его ирония более горькой, чем тогда, когда он заставлял действовать именно тех людей, которым он больше всего симпатизировал, - аристократов и аристократок. Единственные люди, о которых он всегда говорит с нескрываемым восхищением, это его самые ярые политические противники, республиканцы...».

Мысли о том, что железная логика жизни, объективные факты властно вмешиваются в творческий процесс, поправляют и изменяют первоначальные авторские намерения, многократно высказывали и сами создатели художественных произведений.

Так, М.Горький, в противовес вульгарным социологам, утверждал, что «широта наблюдений, богатство житейского опыта нередко вооружают художника силою, которая преодолевает его личное отношение к фактам, его субъективизм».

Л.Толстой в беседе с Н.Русановым сказал: «Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы: они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется».

Наличие писателей с противоречивым мировоззрением, писателей, творчество которых находится в большем или меньшем противоречии с их социально-политическими взглядами, служит убедительным свидетельством ошибочности утверждения, что проблема типичности есть всегда проблема политическая и типическое есть основная сфера проявления партийности.

В самом деле, разве положение о типичности как проблеме «всегда политической» может быть руководящим в изучении творчества таких сложных, противоречивых по своему мировоззрению писателей как Тургенев, Гончаров, Достоевский, А.К.Толстой, Я.Полонский, Лесков, Л.Н.Толстой? К чему может привести это положение при уяснении творчества писателей, подобных Майкову, Фету, Тютчеву?

Упрощая, обедняя и искажая их творческий облик, мы принуждены будем характеризовать Тургенева лишь как дворянского либерала, Гончарова - лишь как буржуазного либерала, Фета - лишь как дворянского реакционера, Достоевского пореформенного времени - как выразителя мелкобуржуазной реакционности и т.д. Но их творчество явно не укладывается в только что упомянутые вульгарно-социологические схемы.