О спектакле "обыкновенное чудо". Сказочная условность в пьесе Евгения Шварца «Обыкновенное чудо
Евгений Шварц
Обыкновенное чудо
Действующие лица
Принцесса
Министр-администратор
Первый министр
Придворная дама
Трактирщик
Ученик охотника
перед занавесом появляется человек, который говорит зрителям негромко и задумчиво:
– «Обыкновенное чудо» – какое странное название! Если чудо – значит, необыкновенное! А если обыкновенное – следовательно, не чудо.
Разгадка в том, что у нас речь пойдет о любви. Юноша и девушка влюбляются друг в друга – что обыкновенно. Ссорятся – что тоже не редкость. Едва не умирают от любви. И наконец сила их чувства доходит до такой высоты, что начинает творить настоящие чудеса, – что и удивительно и обыкновенно.
О любви можно и говорить, и петь песни, а мы расскажем о ней сказку.
В сказке очень удобно укладываются рядом обыкновенное и чудесное и легко понимаются, если смотреть на сказку как на сказку. Как в детстве. Не искать в ней скрытого смысла. Сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь.
Среди действующих лиц нашей сказки, более близких к «обыкновенному», узнаете вы людей, которых приходится встречать достаточно часто. Например, король. Вы легко угадаете в нем обыкновенного квартирного деспота, хилого тирана, ловко умеющего объяснять свои бесчинства соображениями принципиальными. Или дистрофией сердечной мышцы. Или психастенией. А то и наследственностью. В сказке сделан он королем, чтобы черты его характера дошли до своего естественного предела. Узнаете вы и министра-администратора, лихого снабженца. И заслуженного деятеля охоты. И некоторых других.
Но герои сказки, более близкие к «чуду», лишены бытовых черт сегодняшнего дня. Таковы и волшебник, и его жена, и принцесса, и медведь.
Как уживаются столь разные люди в одной сказке? А очень просто. Как в жизни.
И начинается наша сказка просто. Один волшебник женился, остепенился и занялся хозяйством. Но как ты волшебника ни корми – его все тянет к чудесам, превращениям и удивительным приключениям. И вот ввязался он в любовную историю тех самых молодых людей, о которых говорил я вначале. И все запуталось, перепуталось – и наконец распуталось так неожиданно, что сам волшебник, привыкший к чудесам, и тот всплеснул руками от удивления.
Горем все окончилось для влюбленных или счастьем – узнаете вы в самом конце сказки.
исчезает
Действие первое
усадьба в Карпатских горах | большая комната, сияющая чистотой | на очаге – ослепительно сверкающий медный кофейник | бородатый человек, огромного роста, широкоплечий, подметает комнату и разговаривает сам с собой во весь голос | это хозяин усадьбы
Хозяин
Вот так! Вот славно! Работаю и работаю, как подобает хозяину, всякий глянет и похвалит, все у меня, как у людей. Не пою, не пляшу, не кувыркаюсь, как дикий зверь. Нельзя хозяину отличной усадьбы в горах реветь зубром, нет, нет! Работаю безо всяких вольностей… Ах!
прислушивается, закрывает лицо руками
Она идет! Она! Она! Ее шаги… Пятнадцать лет я женат, а влюблен до сих пор в жену свою, как мальчик, честное слово так! Идет! Она!
хихикает застенчиво
Вот пустяки какие, сердце бьется так, что даже больно… Здравствуй, жена!
входит хозяйка, еще молодая, очень привлекательная женщина
Здравствуй, жена, здравствуй! Давно ли мы расстались, часик всего назад, а рад я тебе, будто мы год не виделись, вот как я тебя люблю…
Евгений Шварц
Обыкновенное чудо
действующие лица
Принцесса
Министр-администратор
Первый министр
Придворная дама
Трактирщик
Ученик охотника
перед занавесом появляется человек, который говорит зрителям негромко и задумчиво:
– «Обыкновенное чудо» – какое странное название! Если чудо – значит, необыкновенное! А если обыкновенное – следовательно, не чудо.
Разгадка в том, что у нас речь пойдет о любви. Юноша и девушка влюбляются друг в друга – что обыкновенно. Ссорятся – что тоже не редкость. Едва не умирают от любви. И наконец сила их чувства доходит до такой высоты, что начинает творить настоящие чудеса, – что и удивительно и обыкновенно.
О любви можно и говорить, и петь песни, а мы расскажем о ней сказку.
В сказке очень удобно укладываются рядом обыкновенное и чудесное и легко понимаются, если смотреть на сказку как на сказку. Как в детстве. Не искать в ней скрытого смысла. Сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь.
Среди действующих лиц нашей сказки, более близких к «обыкновенному», узнаете вы людей, которых приходится встречать достаточно часто. Например, король. Вы легко угадаете в нем обыкновенного квартирного деспота, хилого тирана, ловко умеющего объяснять свои бесчинства соображениями принципиальными. Или дистрофией сердечной мышцы. Или психастенией. А то и наследственностью. В сказке сделан он королем, чтобы черты его характера дошли до своего естественного предела. Узнаете вы и министра-администратора, лихого снабженца. И заслуженного деятеля охоты. И некоторых других.
Но герои сказки, более близкие к «чуду», лишены бытовых черт сегодняшнего дня. Таковы и волшебник, и его жена, и принцесса, и медведь.
Как уживаются столь разные люди в одной сказке? А очень просто. Как в жизни.
И начинается наша сказка просто. Один волшебник женился, остепенился и занялся хозяйством. Но как ты волшебника ни корми – его все тянет к чудесам, превращениям и удивительным приключениям. И вот ввязался он в любовную историю тех самых молодых людей, о которых говорил я вначале. И все запуталось, перепуталось – и наконец распуталось так неожиданно, что сам волшебник, привыкший к чудесам, и тот всплеснул руками от удивления.
Горем все окончилось для влюбленных или счастьем – узнаете вы в самом конце сказки.
исчезает
Действие первое
усадьба в Карпатских горах | большая комната, сияющая чистотой | на очаге – ослепительно сверкающий медный кофейник | бородатый человек, огромного роста, широкоплечий, подметает комнату и разговаривает сам с собой во весь голос | это хозяин усадьбы
Хозяин
Вот так! Вот славно! Работаю и работаю, как подобает хозяину, всякий глянет и похвалит, все у меня, как у людей. Не пою, не пляшу, не кувыркаюсь, как дикий зверь. Нельзя хозяину отличной усадьбы в горах реветь зубром, нет, нет! Работаю безо всяких вольностей… Ах!
прислушивается, закрывает лицо руками
Она идет! Она! Она! Ее шаги… Пятнадцать лет я женат, а влюблен до сих пор в жену свою, как мальчик, честное слово так! Идет! Она!
хихикает застенчиво
Вот пустяки какие, сердце бьется так, что даже больно… Здравствуй, жена!
входит хозяйка, еще молодая, очень привлекательная женщина
Здравствуй, жена, здравствуй! Давно ли мы расстались, часик всего назад, а рад я тебе, будто мы год не виделись, вот как я тебя люблю…
пугается
Что с тобой? Кто тебя посмел обидеть?
Хозяйка
Хозяин
Да не может быть! Ах я грубиян! Бедная женщина, грустная такая стоит, головой качает… Вот беда-то! Что же я, окаянный, наделал?
Хозяйка
Хозяин
Да уж где тут думать… Говори, не томи…
Хозяйка
Что ты натворил нынче утром в курятнике?
Хозяин (хохочет )
Так ведь это я любя!
Хозяйка
Спасибо тебе за такую любовь. Открываю курятник, и вдруг – здравствуйте! У всех моих цыплят по четыре лапки…
Хозяин
Ну что ж тут обидного?
Хозяйка
А у курицы усы, как у солдата.
Хозяин
Хозяйка
Кто обещал исправиться? Кто обещал жить, как все?
Хозяин
Ну дорогая, ну милая, ну прости меня! Что уж тут поделаешь… Ведь все-таки я волшебник!
Хозяйка
Мало ли что!
Хозяин
Утро было веселое, небо ясное, прямо силы девать некуда, так хорошо. Захотелось пошалить…
Хозяйка
Ну и сделал бы что-нибудь полезное для хозяйства. Вон песок привезли дорожки посыпать. Взял бы да превратил его в сахар.
Хозяин
Ну какая же это шалость!
Хозяйка
Или те камни, что сложены возле амбара, превратил бы в сыр.
Хозяин
Не смешно!
Хозяйка
Ну что мне с тобой делать? Бьюсь, бьюсь, а ты все тот же дикий охотник, горный волшебник, безумный бородач!
Хозяин
Я стараюсь!
Хозяйка
Так все идет славно, как у людей, и вдруг хлоп – гром, молния, чудеса, превращения, сказки, легенды там всякие… Бедняжка…
целует его
Ну, иди, родной!
Хозяин
Хозяйка
В курятник.
Хозяин
Хозяйка
Исправь то, что там натворил.
Хозяин
Хозяйка
Ну пожалуйста!
Хозяин
Не могу. Ты ведь сама знаешь, как повелось на свете. Иногда нашалишь – а потом все исправишь. А иной раз щелк – и нет пути назад! Уж я этих цыплят и волшебной палочкой колотил, и вихрем их завивал, и семь раз ударил молнией – все напрасно! Значит, уж тут сделанного не поправишь.
Е.Ш. Исаева
В своих заметках полудневникового типа, относящихся к начальному периоду его писательской биографии, Евгений Шварц, будущий создатель блистательных по выдумке, удивительных по щедрости фантазии пьес-сказок, оставил следующую мысль: «... оставаясь собой, таращи глаза на мир, будто видишь его первый раз... Смотри. Смотри. Смотри».
Не случайно едва ли не лучшим его созданием стал «Дракон», пьеса военных лет, в которой завершаются размышления писателя об «обыкновенном фашизме», начатые еще в «Голом короле» и продолженные «Тенью». Вместе с тем там предугадывается многое и в судьбах мира послевоенного.
«Настоящие современные актуальные советские пьесы», - так назвал сказки Шварца их первый постановщик, замечательный режиссер Николай Акимов. В намеренной парадоксальности этой формулировки - «современные актуальные»... сказки - отражено основное свойство шварцевской драматургии, определяющее всю ее неповторимость и своеобразие.
Как же совмещается простота, неизменная четкость в расстановке нравственных акцентов и некоторая даже наивность «старой, старой сказки» с исследованием духовного мира современного человека, с изображением явлений неоднозначных, не разложимых лишь на черно-белые тона?
Ответ на этот вопрос очень по-своему, «по-шварцевски» подсказывает сам драматург. Не склонный к теоретизированию, он предпочел процесс создания произведения показать в нем же самом. Так раскрытие «волшебных секретов» происходят еще в одной из ранних пьес Шварца «Снежная королева», где в сказку как ее участник и вместе с тем творец введен сам Сказочник.
Но если обнажение приема в «Снежной королеве» справедливо было определено В. Шкловским как «иронически-театральное», то сходное построение «Обыкновенного чуда» (придумывающий сказку волшебник - Хозяин - в числе действующих лиц) несет совершенно иной художественный смысл. Лиричность пьесы, лиричность и даже автобиографичность образа Хозяина позволяет рассматривать эту последнюю пьесу-сказку Шварца как наиболее полное воплощение и выражение его творческих принципов.
В прологе к «Обыкновенному чуду» - пожалуй, единственном у Шварца прямом разъяснении своих целей и задач зрителю - он определяет то главное, чем притягательна для него сказка: «Сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь».
Та свобода вымысла, которая является строгим законом сказки, давала художнику возможность довести до логического завершения, прояснить ситуации, конфликт, свойство человеческого характера. В «Обыкновенном чуде» - этой, по сути, очень емкой формуле любой сказки Шварца - его прежде всего привлекает именно «чудо». «Ах, как мне хотелось бы, - вздыхает одна из героинь пьесы, Эмилия, - попасть в те удивительные страны, о которых рассказывают в романах. И там вовсе нет этого окаянного слога «вдруг». Там одно вытекает из другого... Необыкновенные события случаются там так редко, что люди узнают, когда они приходят все-таки наконец.
Все развитие действия «Обыкновенного чуда» и есть, в сущности, разговор о любви, в который втянут весь круг канонических для сказки персонажей. Это и юный герой «волшебного происхождения» (превращенный в человека медведь), и прекрасная принцесса, и волшебные и не волшебные помощники - Хозяин и Хозяйка, трактирщик и Эмилия, его возлюбленная, вновь встретившиеся после долгих прожитых врозь лет; это и традиционный антагонист героя - Министр-администратор, и непременный для каждой сказки король.
Сюжет пьесы, контаминирующий достаточно распространенные фольклорные мотивы, центростремителен: каждый персонаж (вплоть до тех, кого принято именовать фоном, окажем, фрейлины Принцессы) вовлечен в течение основной сюжетной линии, линии Принцессы и Медведя, и действенно, со всей сказочной категоричностью, выражает свою жизненную позицию, свое понимание - или непонимание - «обыкновенного чуда» любви.
Тут и житейски-приземленная микрофилософия Короля, которому и чудесное хотелось бы втолкнуть в рамки обыденности - «Живут же другие - и ничего! Подумаешь - медведь... Не хорек все-таки... мы бы его причесывали, приручали», и непоколебимый цинизм Министра-администратора, искренне не допускающего существования чувств, выходящих за пределы его нормального - до того нормального, что самому удивительно - миропонимания, и грустная верность своему несостоявшемуся чуду Эмиля и Эмилии...
И, наконец, в истории Принцессы и Медведя, как сюжетная реализация сказочной метафоры (в человека - и уже навсегда! - превращается медведь), звучит важнейшая для автора мысль о преображающей, открывающей «человека в человеке», поистине волшебной силе подлинного чувства. Причем изображается оно словно бы вне своей бытовой оболочки: Принцесса и Медведь у Шварца лишены сугубо индивидуальных примет и сколько-нибудь конкретных характерологических черточек. Думается, это не обычная голубизна стопроцентно положительных героев, а намеренно широкая, переходящая в символику обобщенность - свойство, неотъемлемо присущее поэтике народной.
Однако пьеса Шварца - отнюдь не театрализованная аллегория, иносказание в условном сказочном облачении, подобная, скажем, «трем толстякам» Олеши или сказкам Маршака. Необычность ее в тон, что его сказка, словно бы сама признающаяся в своем волшебном происхождении и слегка иронизирующая над собственными чудесами.
Творя фантастический сказочный мир, Шварц в то же время обнажает его условность, иллюзорность, невсамделишность. И в этом - глубокое постижение писателем самой сущности жанра, его внутренней структуры. Ведь сказка - это, пожалуй, единственный род фольклорных произведений, в котором условность осознается, более того - подчеркивается. «Установка на вымысел» (формула Э. Померанцевой), этот важнейший жанровый признак сказки, в том и заключается, что и сказочник, и слушатели как бы заранее признает фантастичность сказочного повествования.
Но если в народной сказке об этом напоминает элементы обрамляющие (присказка, концовка), не связанные впрямую с сюжетом, то у Шварца разрушаемая условность введена в самую ткань пьесы. Сотворение волшебного мира происходит прямо на наших глазах: женившийся и остепенившийся волшебник, которого «как ты не корми... все тянет к чудесам...», придумывает свое очередное и вроде бы совсем невинное чудо – оно-то и становится завязкой действия - превращенного им в человека медвежонка может расколдовать только поцелуй «первой попавшейся принцессы». И о том, что сказка - «складка» («а песня быль»), как утверждает пословица, нам не дают забыть на протяжении всей пьесы. Этой цели служит и уже приводившийся ироничный монолог Эмилии, и признание Хозяина - «Я... собрал людей и перетасовал их, и все они стали жить так, чтобы ты смеялась и плакала».
Иными словами, в «Обыкновенном чуде» условность и выстраивается, и нарушается, создавая ту атмосферу праздничной театральности, веселой игры, без элементов которой трудно представить сегодняшнее восприятие сказки (вспомним современные костюмы персонажей вахтанговской «Принцессы Турандот»).
Но, конечно же, не только желание подчеркнуть в сказке игровое начало определяло замысел драматурга, как это происходило, к примеру, в театральных сказках далекого предшественника Шварца Карло Гоцци, где персонажи комедии масок, вмешиваясь в течение основного, нередко трагического сюжета, усиливали и обнажили его фантастический характер.
Озорная игра серьезнейшим образом связана у Шварца с самой сверхзадачей пьесы. Ведь здесь сказочная феерия распадается под напором «живой жизни», ее разрушает настоящее человеческое чувство, выламывающееся за пределы замкнутого волшебного круга. В этом - высокая символичность «обыкновенного чуда» в концовке пьесы, чуда любви, восставшей против неизбежности и силой своей перечеркнувшей все - так что первым поражается сам волшебник: Глядите! Чудо, чудо! Он остался человеком.
Такая разомкнутость сказочного мира делает пьесу Шварца открытой структурой, в которой реальность может отображаться не только в предельном обобщении аллегории, а и в даже бытовых очертаниях. Подобное соединение различных плоскостей изображения, переплетение реалий сказки и реалий быта, их взаимный отсвет создают совершенно особую атмосферу шварцевских пьес, определяет неповторимую их интонацию, своеобразность.
Вся пьеса насыщена ситуациями мгновенно узнаваемыми: так снайперски точно в них схвачены - и в соответствии с законами сказки - хорошо знакомые нам явления, черточки быта, характерные моменты нашей повседневной жизни.
Весь механизм фарисейства - а в равной степени и панацеей его равнодушной готовности принять видимое за сущее - вскрыт в коротеньком деловитом раскаяние Министра-администратора: «...забудьте о моем наглом предложении, /скороговоркой/ считаю его безобразной ошибкой. Я крайне подлый человек. Раскаиваюсь, раскаиваясь, прошу дать возможность загладить все».
В афористически отточенных репликах одним штрихом фиксируемся самая суть характера (Король. «Весь дом устроен так славно, с такой любовью, что взял бы да отнял!») или ситуации (Хозяйка. «Бедная влюбленная девушка поцелует юношу, а он вдруг превратится в дикого зверя? Хозяин. Дело житейское, жена»).
Однако для Шварца в период зрелости такие одномерные бытовые аллюзии уже далеко не составляет главного. Пожалуй, единственный персонаж подобного рода в «Обыкновенном чуде» - это Охотник. Большая же часть шварцевских образов не исчерпывается только сочетанием двух планов - традиционно сказочного и угадываемого за ним бытового, житейского пласта. Они многослойны, многосоставны. Скажем, Король - разве укладывается этот характер, точнее, психологическое явление в авторскую аттестацию его как «обыкновенного квартирного деспота, хилого тирана, ловко умеющего объяснять свои бесчинства соображениями принципиальными»? Ведь здесь Шварц иронизирует и над кокетливым интеллектуальным самобичеванием, которое по сути оборачивается самооправданием и самолюбованием, и - шире - над самим принципом подобного истолкования характера в жизни и литературе (отсюда - элемент литературной пародии): «Я человек начитанный, совестливый. Другой свалил бы свои бесчинства на товарищей, на начальника, на соседей. А я валю на предков, как на покойников. Им все равно, а мне полегче».
«Зрительское /или читательское/ восприятие у Шварца непосредственно включается в художественную структуру произведения - как это и происходит и в процессе создания сказки народной, всегда варьируемой в зависимости от аудитории. Отсюда - тот интеллектуализм пьес-сказок Шварца, который позволяет сопоставлять их, что уже не однажды делалось, с эпическим театром Б. Брехта, философскими драмами Ж. Ануйля.
Но и непосредственно в рамках сказки Шварц сумел наметить контуры характеров совсем не простых, избежав при этом дурной модернизации фольклорного жанра.
Так, например, в поэтику Шварца прочно входит излюбленный, прием сказки - обыгрывание противоречий методу подлинным и мнимым, видимым и сущим. На столкновении разнонаправленных свойств строятся у него многие образы. Таков король, которым попеременно овладевают то отцовские чувства, то королевский норов - наследие «двенадцати поколений предков - и все изверги, один к одному». Соединение несоединимого - оксюморон на уровне фраз - и становится основным принципом его речевой характеристики: «То ли мне хочется музыки и цветов, то ли зарезать кого-нибудь».
Лицо в маске - сквозной мотив, сопровождающий образ Эмилии: она и в ремарках именуется то Эмилией, то Придворной дамой.
А такой классический элемент сказочного сюжета, как возвращение, становится для драматурга возможностью обозначить историю своего героя не в спокойном ее течении, а в исходных и финальных точках, расстояние, между которыми легко заполняет.
Так изображается совсем не волшебное, а грустно закономерное превращение «гордой, нежной Эмилии» в вымуштрованную придворную даму, сказочно быстрая, но отнюдь не представляющаяся неразрешимой житейской загадкой метаморфоза, сделавшая «лихого снабженца» снисходительно-вальяжным принцем-администратором.
Мотив волшебного превращения определяет и развитие главной сюжетной линии пьесы. Мановением волшебной палочки Хозяина начинается история главного героя /в первоначальном варианте пьеса так и называлась - «Влюбленный медведь»/, его чудесным преображением она завершается: «Гляди: это человек, человек идет по дорожке со своей невестой и разговаривает с ней тихонько. Любовь так переплавила его, что не стать ему больше медведем» И это обретение героем подлинной человечности происходит уже за рамками сказочных чудес.
Поэтому так иронизирует Шварц над привычным ожиданием благополучной сказочной развязки, где обязательное чудо может все уладить: «Как ты смеешь причитать, ужасаться, надеяться на хороший конец там, где уже нет, нет пути назад... не смей говорить мне о чудесах, чудеса подчинены таким же законам, как и все другие явления природы».
Комедия-сказка Шварца /как определяет жанровую принадлежность этих пьес Н. Акимов/, подобно всякой высокой комедии, колеблется между двумя эмоциональными полюсами - радостью и печалью. «Отправной точкой комедиографа, - замечает исследователь драмы Э. Беюли, - является страдание; радость же, будучи его конечной целью, представляет собой прекрасное и волнующее преодоление». Счастливая развязка «Обыкновенного чуда» не безусловна, ей предшествует ситуация драматическая, и недаром влюбленным в пьесе сопутствуют, словно разные вариации их возможной судьбы, две пары - Хозяин и Хозяйка и Эмиль и Эмилия.
«Добрый сказочник» был, по сути, очень жестким художником, максималистки требовательным к своим героям. Признание Медведя - «Да, хозяйка! Быть настоящим человеком - очень нелегко» - это, в сущности, эпиграф ко всему творчеству писателя, его сквозная, постоянная тема.
«Что враги сделают нам, пока сердца наши горячи?» - восклицает Сказочник из «Снежной королевы».
За подлинную человечность борется Ланцелот среди «безруких душ, безногих душ, глухонемых душ...» («Дракон»), ее отстаивает а мире теней и фикций Ученый («Тень»).
И в этом утверждении простых, но незыблемых моментов человеческого бытия - глубинная связь пьес-сказок Шварца со сказкой народной, с одухотворяющим ее пафосом не подвластных времени нравственных ценностей.
Л-ра : Проблемы мастерства. Герой, сюжет, стиль. – Ташкент, 1980. – № 628. – С. 32-39.
Ключевые слова: Евгений Шварц, драматические сказки, Обыкновенное чудо, критика на творчество Евгения Шварца, критика на сказки Евгения Шварца, анализ пьес Евгения Шварца, скачать критику, скачать анализ, скачать бесплатно, русская литература 20 в.
Одна из последних и самых известных пьес Шварца. Написана она в лёгкой авторской манере, в которой хитро переплетается сказочное и современное. Пьеса будет интересна как взрослым, так и детям. Сюжет повествует о непростой любви Медведя, превращённого волшебником в человека, и благодушной принцессы, дочери короля – эксцентричного самодура. Волшебник обратил медведя в человека так, что как только настоящая принцесса в него влюбится и поцелует, то он вернётся к своей исконной звериной форме. Поэтому двое влюблённых вынуждены пройти через ряд испытаний, прежде чем они поймут, что любовь побеждает всё! Даже волшебство.
Евгений Шварц
Обыкновенное чудо
Екатерине Ивановне Шварц
Действующие лица
Хозяин .
Хозяйка .
Медведь .
Король .
Принцесса .
Министр-администратор .
Первый министр .
Придворная дама .
Оринтия .
Аманда .
Трактирщик .
Охотник .
Ученик охотника .
Палач .
Пролог
Перед занавесом появляется человек , который говорит зрителям негромко и задумчиво:
– "Обыкновенное чудо" – какое странное название! Если чудо – значит, необыкновенное! А если обыкновенное – следовательно, не чудо.
Разгадка в том, что у нас – речь пойдет о любви. Юноша и девушка влюбляются друг в друга – что обыкновенно. Ссорятся – что тоже не редкость. Едва не умирают от любви. И наконец сила их чувства доходит до такой высоты, что начинает творить настоящие чудеса, – что и удивительно, и обыкновенно.
О любви можно и говорить, и петь песни, а мы расскажем о ней сказку.
В сказке очень удобно укладываются рядом обыкновенное и чудесное и легко понимаются, если смотреть на сказку как на сказку. Как в детстве. Не искать в ней скрытого смысла. Сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь.
Среди действующих лиц нашей сказки, более близких к "обыкновенному", узнаете вы людей, которых приходится встречать достаточно часто. Например, король. Вы легко угадаете в нем обыкновенного квартирного деспота, хилого тирана, ловко умеющего объяснять свои бесчинства соображениями принципиальными. Или дистрофией сердечной мышцы. Или психастенией. А то и наследственностью. В сказке сделан он королем, чтобы черты его характера дошли до своего естественного предела. Узнаете вы и министра-администратора, лихого снабженца. И заслуженного деятеля охоты. И некоторых других.
Но герои сказки, более близкие к "чуду", лишены бытовых черт сегодняшнего дня. Таковы и волшебник, и его жена, и принцесса, и медведь.
Как уживаются столь разные люди в одной сказке? А очень просто. Как в жизни.
И начинается наша сказка просто. Один волшебник женился, остепенился и занялся хозяйством. Но как ты волшебника ни корми – его все тянет к чудесам, превращениям и удивительным приключениям. И вот ввязался он в любовную историю тех самых молодых людей, о которых говорил я вначале. И все запуталось, перепуталось – и наконец распуталось так неожиданно, что сам волшебник, привыкший к чудесам, и тот всплеснул руками от удивления.
Горем все окончилось для влюбленных или счастьем – узнаете вы в самом конце сказки. (Исчезает.)
Действие первое
Усадьба в Карпатских горах. Большая комната, сияющая чистотой. На очаге – ослепительно сверкающий медный кофейник. Бородатый человек, огромного роста, широкоплечий, подметает комнату и разговаривает сам с собой во весь голос. Это хозяин усадьбы.
Хозяин . Вот так! Вот славно! Работаю и работаю, как подобает хозяину, всякий глянет и похвалит, все у меня как у людей. Не пою, не пляшу, не кувыркаюсь, как дикий зверь. Нельзя хозяину отличной усадьбы в горах реветь зубром, нет, нет! Работаю безо всяких вольностей… Ах! (Прислушивается, закрывает лицо руками.) Она идет! Она! Она! Ее шаги… Пятнадцать лет я женат, а влюблен до сих пор в жену свою, как мальчик, честное слово так! Идет! Она! (Хихикает застенчиво.) Вот пустяки какие, сердце бьется так, что даже больно… Здравствуй, жена!
Входит хозяйка , еще молодая, очень привлекательная женщина.
Здравствуй, жена, здравствуй! Давно ли мы расстались, часик всего назад, а рад я тебе, будто мы год не виделись, вот как я тебя люблю… (Пугается.) Что с тобой? Кто тебя посмел обидеть?
Хозяйка . Ты.
Хозяин . Да не может быть! Ах я грубиян! Бедная женщина, грустная такая стоит, головой качает… Вот беда-то! Что же я, окаянный, наделал?
Хозяйка . Подумай.
Хозяин . Да уж где тут думать… Говори, не томи…
Хозяйка . Что ты натворил нынче утром в курятнике?
Хозяин (хохочет) . Так ведь это я любя!
Хозяйка . Спасибо тебе за такую любовь. Открываю курятник, и вдруг – здравствуйте! У всех моих цыплят по четыре лапки…
Хозяин . Ну что ж тут обидного?
Хозяйка . А у курицы усы, как у солдата.
Хозяин . Ха-ха-ха!
Хозяйка . Кто обещал исправиться? Кто обещал жить как все?
Хозяин . Ну дорогая, ну милая, ну прости меня! Что уж тут поделаешь… Ведь все-таки я волшебник!
Хозяйка . Мало ли что!
Хозяин . Утро было веселое, небо ясное, прямо силы девать некуда, так хорошо. Захотелось пошалить…
Хозяйка . Ну и сделал бы что-нибудь полезное для хозяйства. Вон песок привезли дорожки посыпать. Взял бы да превратил его в сахар.
Хозяин . Ну какая же это шалость!
Хозяйка . Или те камни, что сложены возле амбара, превратил бы в сыр.
Хозяин . Не смешно!
Хозяйка . Ну что мне с тобой делать? Бьюсь, бьюсь, а ты все тот же дикий охотник, горный волшебник, безумный бородач!
Хозяин . Я стараюсь!
Хозяйка . Так все идет славно, как у людей, и вдруг – хлоп! – гром, молния, чудеса, превращения, сказки, легенды там всякие… Бедняжка… (Целует его.) Ну, иди, родной!
Хозяин . Куда?
Хозяйка . В курятник.
Хозяин . Зачем?
Хозяйка . Исправь то, что там натворил.
Хозяин . Не могу!
Хозяйка . Ну пожалуйста!
Хозяин . Не могу. Ты ведь сама знаешь, как повелось на свете. Иногда пошалишь – а потом все исправишь. А иной раз щелк – и нет пути назад! Уж я этих цыплят и волшебной палочкой колотил, и вихрем их завивал, и семь раз ударил молнией – все напрасно! Значит, уж тут сделанного не поправишь.
Пьеса и два фильма: один снят в 60-х Гариным Эрастом, второй Марком Захаровым в 82. В первом - экзальтированный восторженный Хозяин, карикатурные герои, доведенные до приторности сказочные главные герои - принцесса и медведь. Слишком буквально принял режиссер слово - сказка.
И подобный бомбе фильм 82 года. С Хозяином- волшебником, писателем, автором, творцом. С какой грустью и разочарованием он говорит: «Я больше не буду тебе помогать. Ты мне не интересен». Да... Нет больше греха чем страх, трусость... так понял колебания Хозяин... что? Слабо? Не поцеловал, значит не любишь... Медведь за 7 лет стал слишком человеком. Человек может отказаться от любви, беспокоясь о любимой...
Шварц - гениален, но почему в 60-х его гениальность оказалась словно завуалирована, почему волшебник Гарина и Волшебник Захарова говорят одни и те же слова совершено по разному: «Спи, родная моя... я просто взял людей, перемешал их и они стали жить так, что бы ты смеялась и плакала. Одни играли лучше, другие хуже... ну не вычеркивать же их за это? Не слова - люди!» (извиняюсь за купюры). Вся пьеса пропитана любовью. Из любви к жене Хозяин замутил всю эту историю, из любви медведь остался человеком.
Вот какое чудное открытие: и люди родятся от любви...
Оценка: 10
Оценка: 9
Кино Захарова посмотрел недавно. И мне не понравилось. Конечно, там есть чудесные актеры и попадание в образы у Симоновой, Васильевой и Соломина, но «авторство», как мне показалось, задавило текст. Статичность декораций и образ, созданный Янковским, создают тяжелую атмосферу. В один момент мне показалось, что Хозяин просто общается со своей умершей женой, а вокруг вообще никого больше нет, лишь спрут-волшебник с его домом.
Впрочем уже во время просмотра возникло впечатление, что Захаров давит, поэтому захотелось прикоснуться к первоисточнику. Результат был именно таким, как я ожидал: из слов исчезла чахлость и замкнутость. В общем-то удивительно, но пьеса показалась гораздо менее театральной, чем режиссерское видение. Хозяин действительно кажется немного печальным весельчаком. Хозяйка - реально хозяйка. Хотя, быть может, тут я чуть лукавлю: в то же время я посмотрел-таки «Обыкновенное чудо» в версии Гарина. Фильм 1964 гораздо традиционнее и не имеет статус культового, однако ИМХО попаданий в образы там гораздо больше. Например, Миронов блеснул фразой: «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен», но Георгиу с его порывистостью и истеричностью я верил гораздо больше.
Сама пьеса - красивая добрая сказка о силе любви и ответственности творца. Раздербанивать ее на простейшие элементы смысла, мне кажется, не имеет, тем более что у каждого от чтения и просмотра может сложиться свое видение. Например, я при чтении просто слышал голоса актеров, которые для меня попали в роль. Чаще всего это были актеры подобранные Гариным и все тут.
Итого: По-моему, это тот случай, когда известная постановка не пошла пьесе на пользу. Сама пьеса милая и добрая, лишенная запустения и пыли старого театра, хотя тяжелая атмосфера у Захарова и ужесточила конфликт. Таково уж мое мнение.
Оценка: 8
В отличие от многих, я сначала прочитала пьесу, а потом только узнала о фильме - это было давно, еще в пору моего не вполне юношества, но уже не детства. Помню, что совершенно не понравился Волшебник - кто и какое право дал ему распоряжаться жизнью пускай медведя, но это же живое существо! - думала я... Совершенно раздражал Министр-Администратор - ну как может такая редкостная сволочь жить на свете... Да и Охотник не вызывал во мне совершенно ничего положительного. Потом я посмотрела-таки фильм - обстоятельно и внимательно, и отношение к разным героям стало совершенно разным. В Волшебника я влюбилась, Администратора возненавидела еще больше, а остальные герои стали мне просто заметны - в пьесе они как-то для меня потерялись... В общем, рада, что фильм и книга ныне стали неотделимы, это только помогает понимать и принимать многие описанные в них вещи.
Оценка: 10
Сначала увидела версию М. Захарова с Абдуловым и Симоновой в главных ролях, очень романтичная пара: мужественный, похожий на ковбоя Медведь и хрупкая, нежная, ранимая, но сильная Принцесса. Но, если честно, запомнился больше всего Король в исполнении Е. Леонова. Фильм настолько поразил, что пересмотрела ещё и старую версию с удивительным, пожалуй, и вправду голливудской красоты актёром О. Видовым.
А потом пришёл черёд чтения. Что ж? Пьеса замечательная,красивая и правильная: Любовь побеждает все преграды, прогоняет смерть и воцаряется навеки, даже если земная жизнь наша коротка.
Очень понравилось то, как герои придуманной Волшебником (все писатели немножко волшебники) сказки, вырываются из рамок произведения и начинают жить по-своему. Так что, не бойтесь: «всё будет правильно, на этом построен мир«!
Оценка: 10