Краткое содержание навеки девятнадцатилетние. Григорий Бакланов Навеки — девятнадцатилетние

Одной из центральных тем в мировой литературе была и остается тема молодых на войне. Какая бы ни была война, какой бы национальности ни был солдат, всегда мы сопереживаем своим сверстникам. Они, как и мы, сегодняшние, мечтали, строили планы, верили в будущее. И все это рушится в один миг. Война меняет все.

Военная тема стала основной у тех писателей, кто прошел фронтовые дороги. Девятнадцатилетними ушли на фронт Василь Быков, Владимир Богомолов, Алесь Адамович, Анатолий Ананьев, Виктор Астафьев, Григорий Бакланов, Юрий Бондарев. То, о чем они рассказали в своих произведениях, было общим для их поколения. Как сказали поэты-фронтовики Павел Коган и Михаил Кульчицкий:

Мы были всякими, любыми,

Не очень умными подчас.

Мы наших девушек любили,

Ревнуя, мучась, горячась...

Мы - мечтатели. Про глаза-озера

Неповторимые мальчишеские бредни.

Мы последние с тобою фантазеры,

До тоски, до берега, до смерти.

Писатели-фронтовики свой гражданский долг исполнили.

Для Бакланова рассказ о войне - это рассказ о своем поколении. Из двадцати ребят-одноклассников, ушедших на фронт, он вернулся один. Бакланов закончил Литературный институт и стал писателем-прозаиком. Главным направлением его творчества стала тема войны. Страстное желание Бакланова рассказать о пережитом им и его сверстниками, воссоздать ту подлинную картину, которую видели только фронтовики, можно понять. Читая его произведения, мы, молодые, вспоминаем тех, кто воевал, понимаем смысл их жизни.

Эмоциональным толчком к написанию повести Г. Бакланова «Навеки - девятнадцатилетние» стал случай, происшедший во время съемок фильма «Пядь земли». Съемочная группа наткнулась на останки, засыпанные в окопе: «...Вынули на свет запекшуюся в песке, зеленую от окиси пряжку со звездой. Ее осторожно передавали из рук в руки, по ней определили: наш. И должно быть, офицер». И долгие годы томила писателя мысль: кто был он, этот безызвестный офицер. Может быть, однополчанин?

Бесспорно, главный фигурой войны всегда был и остается солдат. Повесть «Навеки - девятнадцатилетние» - это рассказ о молодых лейтенантах на войне. Им приходилось отвечать и за себя, и за других без каких-либо скидок на возраст. Попавшие на фронт прямо со школьной скамьи, они, как хорошо сказал Александр Твардовский, «выше лейтенантов не поднимались и дальше командиров полка не ходили» и «видели пот и кровь войны на своей гимнастерке». Ведь это они, девятнадцатилетние взводные, первыми поднимались в атаку, воодушевляя солдат, подменяли убитых пулеметчиков, организовывали круговую оборону.

А самое главное - несли груз ответственности: за исход боя, за формирование взвода, за жизнь вверенных людей, многие из которых годились по возрасту в отцы. Лейтенанты решали, кого послать в опасную разведку, кого оставить прикрывать отход, как выполнять задачу, потеряв по возможности меньше бойцов.

Хорошо сказано об этом чувстве лейтенантской ответственности в повести Бакланова: «Все они вместе и по отдельности каждый отвечали и за страну, и за войну, и за все, что есть на свете и после них будет. Но за то, чтобы привести батарею к сроку, отвечал он один».

Вот такого храброго, верного чувству гражданского долга и офицерской чести лейтенанта, совсем еще юношу, и представил нам писатель в образе Владимира Третьякова. Герой Бакланова становится обобщенным образом целого поколения. Вот почему в заголовке повести стоит множественное число - девятнадцатилетние.

Содействует удаче повести и естественное единение правды минувших лет и нашего сегодняшнего мироощущения. Порой задаешься вопросом, кто размышляет - Володя Третьяков или Григорий Бакланов: «Здесь, в госпитале, одна и та же мысль не давала покоя: неужели когда-нибудь окажется, что этой войны могло не быть? Что в силах людей было предотвратить это? И миллионы остались бы живы?». Эти строки из произведения еще раз подчеркивают близость автора к своему герою.

Говоря о своей повести, Г. Бакланов отмечал два обстоятельства: «В тех, кто пишет о войне, живет эта необходимость - рассказать все, пока жив. И только правду». А второе: «Теперь, на отдалении лет, возникает несколько иной, более обобщенный взгляд на событие».

Совместить взгляд на отдалении с правдивой атмосферой былого - задача трудная. Бакланову это удалось.

Такая тональность заявлена в стихотворных эпиграфах. Прочитав повесть, только тогда понимаешь, почему Бакланов поставил именно два. Философски обобщенные строки Тютчева:

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые! -

содействуют с полемически задиристым утверждением «прозы войны» в стихах Орлова: А мы прошли по этой жизни просто, В подкованных пудовых сапогах.

Это сочетание, соотнесение обобщенности и правды, раскрывает основную мысль повести. Бакланов рисует точно подробности фронтового бытия. Особенно важны детали психологические, создающие эффект нашего присутствия там, в те годы, рядом с лейтенантом Третьяковым. И в то же время повесть бережно и ненавязчиво опирается на рожденные уже раздумья и обобщения. Вот описание минут перед атакой: «Вот они, последние эти необратимые минуты. В темноте завтрак разносили пехоте, и каждый хоть и не говорил об этом, а думал, доскребая котелок: может в последний раз... С этой мыслью и ложку вытертую прятал за обмотку: может, больше и не пригодится».

Вытертая ложка за обмоткой - деталь фронтового быта. Но то, что каждый думал о необратимости этих минут, уже сегодняшнее, обобщенное видение.

Бакланов придирчиво точен в любых деталях фронтового быта. Он справедливо считал, что без правды малых фактов нет правды великого времени: «Он смотрел на них, живых, веселых вблизи смерти. Макая мясо в крупную соль, насыпанную в крышку котелка, рассказал про Северо-Западный фронт. И солнце подымалось выше над лесом, а своим чередом в сознании приходило иное. Неужели только великие люди не исчезают вовсе? Неужели только им суждено и посмертно оставаться среди живущих? А от обычных, от таких, как они все, что сидят сейчас в этом лесу, - до них здесь так же сидели на траве, - неужели от них ничего не останется? Жил, зарыли, и как будто не было тебя, как будто не жил под солнцем, под этим вечным синим небом, где сейчас властно гудит самолет, взобравшись на недосягаемую высоту. Неужели и мысль невысказанная и боль - все исчезает бесследно? Или все же отзовется в чьей-то душе? И кто разделит великих и не великих, когда они еще пожить не успели? Может быть, самые великие - Пушкин будущий, Толстой - остались в эти годы на полях войны безымянно и никогда ничего уже не скажут людям. Неужели и этой пустоты не ощути жизнь?».

Эти строки звучат как философское обобщение, как вывод, как мысль самого Бакланова. Простота сюжета и напряженный лирический пафос определяют, по-моему, секрет эстетического эффекта повести.

И конечно, органично вплетается в настроение повести любовь Володи Третьякова. Та самая, к которой едва-едва смогли прикоснуться или совсем не успели познать эти «нецелованные» лейтенанты, шагнувшие со школьной скамьи в смертную круговерть. Щемящая лирическая нота все время звучит в повести, усиливая ее внутреннее напряжение, ее высокий трагедийный пафос.

С разными людьми пришлось встретиться лейтенанту Третьякову на коротком фронтовом пути. Но хороших было больше. Неповторимо различны по своему темпераменту, энергии, душевному чувству и его соседи по госпитальной палате, и его одно-батарейцы. Но все в целом они-то фронтовое содружество, которое укрепило силы Третьякова.

«Гаснет звезда, но остается поле притяжения» - эти слова слышит в госпитале Третьяков. Поле притяжения, которое создано тем поколением и которое возникает как главное и цельное настроение повести. О поколении, а не об одном герое захотел рассказать Г. Бакланов. Как на фронте вся жизнь порой умещалась в одно мгновение, так и в одной фронтовой судьбе воплотились черты поколения. Поэтому смерть Третьякова возвращает нас к началу повести: к тем останкам, обнаруженным в засыпанном окопе на берегу Днестра. Смерть как бы вводит героя в кругооборот жизни, в вечно обновляющееся и вечно длящееся бытие: «Когда санинструктор, оставив коней, оглянулась, на том месте, где их обстреляли и он упал, ничего не было. Только подымалось отлетевшее от земли облако взрыва. И строй за строем плыли в небесной выси ослепительно белые облака, окрыленные ветром», - будто поднявшие бессмертную память о них, девятнадцатилетних. Навсегда герои повести Бакланова, писателя-фронтовика, как и их прототипы, останутся молодыми. Ощущение красоты и цены жизни, острое чувство ответственности перед павшими за все, что происходит на земле, - вот такой душевный настрой остается поле прочтения повести «Навеки - девятнадцатилетние ».

В советское время, спустя десятилетия после окончания Великой Отечественной войны, был создан ряд художественных произведений, в которых на первое место выдвигался не абстрактный образ народа-победителя, а судьба отдельных людей, прошедших войну. Авторы подобной литературы в своем творчестве руководствовались принципом правдивости и достоверности. Тема этой статьи - одно из подобных произведений и его краткое содержание. «Навеки - девятнадцатилетние» - рассказ Григорий Бакланова, представителя так называемой лейтенантской прозы.

Об авторе

Родился в 1923 году. В первый год войны был призван на фронт. Окончил артиллерийское училище, воевал на Юго-Западном и третьем Украинском фронтах. В 1952 году будущий писатель поступил в Литературный институт и в этом же году опубликовал свое первое произведение. Безусловно, главной темой в его творчестве был собственный опыт, то есть все то, свидетелем чего он был в годы войны. В 1979 году написал рассматриваемое произведение Бакланов («Навеки - девятнадцатилетние»). Краткое содержание этой книги изложено ниже.

Третьяков

Такова фамилия главного героя повести. Какой теме посвятил произведение Григорий Бакланов («Навеки - девятнадцатилетние»)? Краткое содержание даст ответ на этот вопрос. Уже благодаря небольшой биографической справке становится ясно, что писатель этот говорил в своих о ее разрушительной силе. Но различные авторы писали об этой трагедии по-разному. И если излагать краткое содержание, «Навеки - девятнадцатилетние» - это небольшая история о человеке, мечты и планы которого были разрушены беспощадной войной. Третьяков навеки остался молодым, как и двадцать пять миллионов русских людей, погибших во время самой страшной войны XX века.

Навеки девятнадцатилетние - люди, которые не дожили до своего двадцатого дня рождения. Одним из них был Третьяков. Но не с описания своего героя начал повесть Григорий Бакланов («Навеки - девятнадцатилетние»). Краткое содержание произведения, написанного спустя тридцать с лишним лет после окончания войны, стоит начать с первой главы. В ней идет речь о страшной находке работников съемочной группы. На месте, где когда-то велись кровопролитные бои, снимали художественный фильм. Лишь пряжка со звездой свидетельствовала о том, что тело, найденное в траншее, принадлежало некогда советскому офицеру.

На фронт

О чем может рассказать краткое содержание? «Навеки - девятнадцатилетние» - это история последних дней молодого лейтенанта. Третьяков окончил училище и направился на фронт. А по пути ему встречаются военные и гражданские люди. Повсюду голод и лишения. Но даже эта неприглядная картина может показаться прекрасной по сравнению с тем, что Третьякову еще предстоит увидеть. Ведь чем ближе фронт, тем ощутимей следы ужасного побоища.

Когда началась война, Третьякову было семнадцать лет. Взросление его произошло на фронте. И здесь он время от времени вспоминал мирное время, свои непростые отношения с матерью.

Самой страшной военной темой является гибель молодых людей. И именно ей посвящено произведение Бакланова «Навеки - девятнадцатилетние». Краткое содержание по главам, возможно, даст развернутую характеристику героя. Но стоит сказать, что в этой повести на первом плане все же размышления молодого лейтенанта, его душевные переживания. Понять трагедию человека, сознательная жизнь которого прошла на фронте, можно, лишь прочитав произведение Григория Бакланова в полном объеме.

Воспоминания о доме

Условия, в которых находится лейтенант, оказывают на его личность существенное влияние. Он взрослеет и понимает то, что подростку, живущему в мирное спокойное время, постичь было невозможно. На войне Третьяков осознает свою глупость и жесткость по отношению к матери. После ареста мужа она снова вышла замуж. Сын видел в этом поступке предательство по отношению к невинно осужденному отцу. И только на войне, повидав много смертей и настоящее человеческое горе, Третьяков понял, что он не вправе был осуждать мать.

Первая любовь

Весьма лаконично можно сформулировать краткое содержание. «Навеки - девятнадцатилетние» представляет собой трагическую историю молодого лейтенанта, жизнь которого прервалась, не успев начаться. Что может быть страшнее смерти человека, который не успел даже полюбить? Во время пребывания в госпитале в сердце Третьякова зарождается чистое нежное чувство по отношению к девушке Саше. Однако у молодых людей нет будущего. Их чувство навеки останется небольшим эмоциональным всплеском. Оно никогда не перерастет в крепкие которые способны связать людей на долгие годы.

Он погибает, но до последних минут своей жизни ни разу не отступает от своих нравственных ценностей. Герой Бакланова - олицетворение всего лучшего, что было в советском солдате. Повесть «Навеки - девятнадцатилетние» - дань памяти тем, кто погиб на поле боя, тем, кто, как и известная советская поэтесса Друнина, был «родом не из детства - из войны».

«В тех, кто пишет о войне, живёт эта необходимость – рассказать всё, пока жив. И только правду».

Григорий Бакланов

Григорий Яковлевич Бакланов (настоящая фамилия Фридман; 1923 – 2009) – русский советский писатель, признанный мастер военной прозы, автор хрестоматийных повестей «Навеки – девятнадцатилетние», «Пядь земли», «Июль 41-го года».

Григорий Бакланов родился 11 сентября 1923 года в Воронеже. В 1941 году, в 17 лет, добровольцем ушёл на фронт. Воевал сначала рядовым на Северо-Западном фронте, затем командиром взвода управления артиллерийской батареи на Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах. Был тяжело ранен, контужен. Участвовал в боях на Украине, в Молдавии, Румынии, Венгрии, Австрии. Закончил войну начальником разведки артдивизиона. Награждён орденом «Красной Звезды».

В 1951 году Г. Бакланов окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Главным направлением его творчества стала тема: война и человек. Для Г. Бакланова рассказ о войне – это рассказ о своём поколении. Из двадцати ребят-одноклассников, ушедших на фронт, он вернулся один.

Первые повести о войне, которые принесли Г. Бакланову мировую известность, «Южнее главного удара» (1957) и «Пядь земли» (1959), подверглись резкой официальной критике. Советская критика обвиняла Г. Бакланова в «окопной правде» – в правдивом изображении войны глазами её рядовых участников. Впоследствии военная проза Г. Бакланова выходила с трудом, преодолевая идеологические препоны.

Книги Г. Бакланова переведены на многие языки и изданы в 36 странах мира. По книгам и сценариям Г. Бакланова снято 8 художественных фильмов и поставлен ряд театральных спектаклей.

Повесть «Навеки – девятнадцатилетние» – эта книга о тех, кто не вернулся с войны, о любви, о жизни, о юности, о бессмертии. Это рассказ о молодых лейтенантах на войне. Им приходилось отвечать и за себя, и за других без каких-либо скидок на возраст.

Попавшие на фронт прямо со школьной скамьи, они, как хорошо сказал однажды Александр Твардовский, «выше лейтенантов не поднимались и дальше командиров полка не ходили» и «видели пот и кровь войны на своей гимнастёрке» . Ведь это они, девятнадцатилетние взводные, первыми поднимались в атаку, воодушевляя солдат, подменяли убитых пулемётчиков, организовывали круговую оборону.

А самое главное – несли груз ответственности: за исход боя, за составление взвода, за жизнь вверенных людей, многие из которых годились по возрасту в отцы. Лейтенанты решали, кого послать в опасную разведку, кого оставить прикрывать отход, как выполнять задачу, потеряв по возможности меньше бойцов.

Хорошо сказано об этом чувстве лейтенантской ответственности в повести Г. Бакланова: «Все они вместе и по отдельности каждый отвечали и за страну, и за войну, и за всё, что есть на свете и после них будет. Но за то, чтобы привести батарею к сроку, отвечал он один».

Вот такого храброго верного чувству гражданского долга и офицерской чести лейтенанта, совсем ещё юношу, и представил нам писатель в образе Владимира Третьякова. Герой Г. Бакланова становится обобщённым образом целого поколения. Вот почему в заголовке повести стоит множественное число – девятнадцатилетние.

За повесть «Навеки – девятнадцатилетние» Г. Бакланову в 1982 г. была присуждена Государственная премия СССР.

Цитата из повести Григория Бакланова «Навеки – девятнадцатилетние»:

«…Онне слышал автоматной очереди: егоударило, подбилоподним ногу, оторвавшись от повозки, он упал. Всё произошломгновенно. Лёжа на земле, он видел, как понесли лошади под уклон, как санинструктор, девчонка, вырывала у ездового вожжи,взглядом измерилрасстояние, уже отделившее его от них.И выстрелил наугад. И тут же раздалась автоматная очередь.Он успел заметить, откуда стреляли, подумал ещё, что лежитнеудачно, на дороге, на самом виду, надо бы в кювет сползти. Но в этот момент впереди шевельнулось.

Мирсузился. Он виделего теперь сквозь боевую прорезь. Там, на мушке пистолета, на конце вытянутой его руки, шевельнулось вновь, стало подыматься на фоне неба дымчато-серое. Третьяков выстрелил.

Когда санинструктор, остановивконей, оглянулась, на том месте, где их обстреляли и он упал, ничего не было.Только подымалось отлетевшее от земли облаковзрыва. И строй за строемплыли в небесной выси ослепительнобелые облака, окрылённые ветром».

Книги рельефно-точечного шрифта

Бакланов, Г. Я. Друзья [Шрифт Брайля] : роман / Г. Я. Бакланов. – М. : Просвещение, 1978. – 4 кн. – С изд.: М.: Сов. писатель,1977.

Бакланов, Г. Я. Избранное [Шрифт Брайля] : повести / Г. Я. Бакланов. – М. : Просвещение, 1976. – 8 кн. – С изд.: М.: Моск. рабочий,1974.

Бакланов, Г. Я. Мой генерал [Шрифт Брайля] : повести и рассказы / Г. Я. Бакланов. – М.: «Репро», 2005. – 8 кн. – С изд.: М.: Вагриус,2000.

Аудиокниги на CD

Бакланов, Г. Я. Мёртвые сраму не имут; Пядь земли [Звукозапись] : повести / Г. Я. Бакланов; читает В. Аксентюк. – Мн. : Звукотэкс, 2014. – 1 эл. опт. диск (CD-ROM), (9 час.27 мин.). – Запись произведена в формате MP3.

Аудиокниги на флеш-картах

Бакланов, Г. Я. Меньший среди братьев [Электронный ресурс] : повесть / Г. Я. Бакланов; читает В. Мищенко. Любовь: повести и рассказы / Д. М. Балашов; читает В. Герасимов. Огнепальная ревность: роман / А. Бородин; читает И. Прудовский. Тринадцать способов ненавидеть; Ангел – телохранитель: романы / Т. В. Гармаш-Роффе; читает И. Воробьева. – Ставрополь: Ставроп. краев. б-ка для слепых и слабовидящих им. В. Маяковского, 2012. – 1 фк., (51 час.22 мин.). – С изд.: БД СКБСС.

Громов, Б. Н. Терский фронт [Электронный ресурс] : фантастический роман / Б. Н. Громов. Навеки – девятнадцатилетние: повесть / Г. Я. Бакланов; читает И. Мурашко. Три шага на Данкартен: роман / В. Н. Васильев. Похождения бравого солдата Швейка: сатирический роман / Я. Гашек; читает В. Микитенко; Б.Н. Громов. – Ставрополь: Ставроп. краев. б-ка для слепых и слабовидящих им. В. Маяковского, 2012. – 1 фк., (81 час.18 мин.).

Бакланов Григорий

Навеки девятнадцатилетние

Григорий Бакланов

Навеки девятнадцатилетние

Эта книга о тех, кто не вернулся с войны, о любви, о жизни, о юности, о бессмертии. В нашем поколении из каждых ста, ушедших на фронт, с войны вернулось не больше трех.

Параллельно в книге идет фоторассказ. Людей, которые на этих фотографиях, я не встречал на фронте и не знал. Их запечатлели фотокорреспонденты и, может быть, это все, что осталось от них.

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Ф. Тютчев

А мы прошли по этой жизни просто,

В подкованных пудовых сапогах.

Живые стояли у края вырытой траншеи, а он сидел внизу. Не уцелело на нем ничего, что при жизни отличает людей друг от друга, и невозможно было определить, кто он был: наш солдат? Немец? А зубы все были молодые, крепкие.

Что-то звякнуло под лезвием лопаты. И вынули на свет запекшуюся в песке, зеленую от окиси пряжку со звездой. Ее осторожно передавали из рук в руки, по ней определили: наш. И, должно быть, офицер.

Пошел дождь. Он кропил на спинах и на плечах солдатские гимнастерки, которые до начала съемок актеры обнашивали на себе. Бои в этой местности шли тридцать с лишним лет назад, когда многих из этих людей еще на свете не было, и все эти годы он вот так сидел в окопе, и вешние воды и дожди просачивались к нему в земную глубь, откуда высасывали их корни деревьев, корни трав, и вновь по небу плыли облака. Теперь дождь обмывал его. Капли стекали из темных глазниц, оставляя черноземные следы; по обнажившимся ключицам, по мокрым ребрам текла вода, вымывая песок и землю оттуда, где раньше дышали легкие, где сердце билось. И, обмытые дождем, налились живым блеском молодые зубы.

Накройте плащ-палаткой,-- сказал режиссер. Он прибыл сюда с киноэкспедицией снимать фильм о минувшей войне, и траншеи рыли на месте прежних давно заплывших и заросших окопов.

Взявшись за углы, рабочие растянули плащ-палатку, и дождь застучал по ней сверху, словно полил сильней. Дождь был летний, при солнце, пар подымался от земли. После такого дождя все живое идет в рост.

Ночью по всему небу ярко светили звезды. Как тридцать с лишним лет назад, сидел он и в эту ночь в размытом окопе, и августовские звезды срывались над ним и падали, оставляя по небу яркий след. А утром за его спиной взошло солнце. Оно взошло из-за городов, которых тогда не было, из-за степей, которые тогда были лесами, взошло, как всегда, согревая живущих.

В Купянске, орали паровозы на путях, и солнце над выщербленной снарядами кирпичной водокачкой светило сквозь копоть и дым. Так далеко откатился фронт от этих мест, что уже не погромыхивало. Только проходили на запад наши бомбардировщики, сотрясая все на земле, придавленной гулом. И беззвучно рвался пар из паровозного свистка, беззвучно катились составы по рельсам. А потом, сколько ни вслушивался Третьяков, даже грохота бомбежки не доносило оттуда.

Дни, что ехал он из училища к дому, а потом от дома через всю страну, слились, как сливаются бесконечно струящиеся навстречу стальные нити рельсов. И вот, положив на ржавую щебенку солдатскую шинель с погонами лейтенанта, он сидел на рельсе в тупичке и обедал всухомятку. Солнце светило осеннее, ветер шевелил на голове отрастающие волосы. Как скатился из-под машинки в декабре сорок первого вьющийся его чуб и вместе с другими такими же вьющимися, темными, смоляными, рыжими, льняными, мягкими, жесткими волосами был сметен веником по полу в один ком шерсти, так с тех пор и не отрос еще ни разу. Только на маленькой паспортной фотокарточке, матерью теперь хранимой, уцелел он во всей своей довоенной красе.

Лязгали сталкивающиеся железные буфера вагонов, наносило удушливый запах сгоревшего угля, шипел пар, куда-то вдруг устремлялись, бежали люди, перепрыгивая через рельсы; кажется, только он один не спешил на всей станции. Дважды сегодня отстоял он очередь на продпункте. Один раз уже подошел к окошку, аттестат просовывал, и тут оказалось, что надо еще что-то платить. А он за войну вообще разучился покупать, и денег у него с собой не было никаких. На фронте все, что тебе полагалось, выдавали так, либо оно валялось, брошенное во время наступления, во время отступления: бери, сколько унесешь. Но в эту пору солдату и своя сбруя тяжела. А потом, в долгой обороне, а еще острей -- в училище, где кормили по курсантской тыловой норме, вспоминалось не раз, как они шли через разбитый молокозавод и котелками черпали сгущенное молоко, а оно нитями медовыми тянулось следом. Но шли тогда по жаре, с запекшимися, черными от пыли губами-- в пересохшем горле застревало сладкое это молоко. Или вспоминались угоняемые ревущие стада, как их выдаивали прямо в пыль дорог...

Пришлось Третьякову, отойдя за водокачку, доставать из вещмешка выданное в училище вафельное полотенце с клеймом. Он развернуть его не успел, как налетело на тряпку сразу несколько человек. И все это были мужики призывного возраста, но уберегшиеся от войны, какие-то дерганые, быстрые: они из рук рвали, и по сторонам оглядывались, готовые вмиг исчезнуть. Не торгуясь, он отдал брезгливо за полцены, второй раз стал в очередь. Медленно подвигалась она к окошку, лейтенанты, капитаны, старшие лейтенанты. На одних все было новенькое, необмятое, на других, возвращавшихся из госпиталей, чье-то хлопчатобумажное БУ-- бывшее в употреблении. Тот, кто первым получал его со склада, еще керосинцем пахнущее, тот, может, уже в землю зарыт, а обмундирование, выстиранное и подштопанное, где его попортила пуля или осколок, несло второй срок службы.

Вся эта длинная очередь по дороге на фронт проходила перед окошком продпункта, каждый пригибал тут голову: одни хмуро, другие-- с необъяснимой искательной улыбкой.

Следующий! -- раздавалось оттуда.

Подчиняясь неясному любопытству, Третьяков тоже заглянул в окошко, прорезанное низко. Среди мешков, вскрытых ящиков, кулей, среди всего этого могущества топтались по прогибающимся доскам две пары хромовых сапог. Сияли припыленные голенища, туго натянутые на икры, подошвы под сапогами были тонкие, кожаные; такими не грязь месить, по досочкам ходить.

Хваткие руки тылового солдата -- золотистый волос на них был припорошен мукой-- дернули из пальцев продовольственный аттестат, выставили в окошко все враз: жестяную банку рыбных консервов, сахар, хлеб, сало, полпачки легкого табаку:

Следующий!

А следующий уже торопил, просовывал над головой свой аттестат.

Выбрав теперь место побезлюдней, Третьяков развязал вещмешок и, сидя перед ним на рельсе, как перед столом, обедал всухомятку и смотрел издали на станционную суету. Мир и покой были на душе, словно все, что перед глазами-и день этот рыжий с копотью, и паровозы, кричащие на путях, и солнце над водокачкой,-- все это даровано ему в последний раз вот так видеть.

Хрустя осыпающейся щебенкой, прошла позади него женщина, остановилась невдалеке:

Закурить угости, лейтенант! Сказала с вызовом, а глаза голодные, блестят. Голодному человеку легче попросить напиться или закурить.

Садись,-- сказал он просто. И усмехнулся над собой в душе: как раз хотел завязать вещмешок, нарочно не отрезал себе еще хлеба, чтобы до фронта хватило. Правильный закон на фронте: едят не досыта, а до тех пор, когда-все.

Она с готовностью села рядом с ним на ржавый рельс, натянула край юбки на худые колени, старалась не смотреть, пока он отрезал ей хлеба и сала. Все на ней было сборное: солдатская гимнастерка без подворотничка, гражданская юбка, заколотая на боку, ссохшиеся и растресканные, со сплюснутыми, загнутыми вверх носами немецкие сапоги на ногах. Она ела, отворачиваясь, и он видел, как у нее вздрагивает спина и худые лопатки, когда она проглатывает кусок. Он отрезал еще хлеба и сала. Она вопросительно глянула на него. Он понял ее взгляд, покраснел: обветренные скулы его, с которых третий год не сходил загар, стали коричневыми. Понимающая улыбка поморщила уголки тонких ее губ. Смуглой рукой с белыми ногтями и темной на сгибах кожей, она уже смело взяла хлеб в замаслившиеся пальцы.

Вылезшая из-под вагона собака, худая, с выдранной клоками шерстью на ребрах, смотрела на них издали, поскуливала, роняя слюну. Женщина нагнулась за камнем, собака с визгом метнулась в сторону, поджимая хвост. Нарастающий железный грохот прошел по составу, вагоны дрогнули, покатились, покатились по рельсам. Отовсюду через пути бежали к ним милиционеры в синих шинелях, прыгали на подножки, лезли на ходу, переваливаясь через высокий борт в железные платформы -- углярки.

Крючки,-- сказала женщина.-- Поехали народ чеплять.

И оценивающе оглядела его:

Из училища?

Волосы у тебя светлые отрастают. А брови те-ом-ные... Первый раз туда? Он усмехнулся:

Последний!

А ты не шуткуй так! Вот у меня брат был в партизанах...