Читаем рассказ «Как жаль.
Анализ рассказа Солженицына “Как жаль”
Шиянова Ирина, 11 «А» класс, 2010 г.
Трагическая эпоха сталинизма нашла своё отражение в литературе, и далеко не последнюю роль в этом сыграл А.И. Солженицын – фигура культовая для реабилитационного периода новейшей русской литературы. Он был последним, кого советская власть не допускала до читателя.
Рассказ “Как жаль”, написанный в 1965, выпадает из контекста произведений писателя, хотя он также посвящён теме судьбы человека в тоталитарном обществе. События происходят не в местах заключения. Нет страшных картин, изображающих труд лагерников (как, например, в произведениях писателя “Архипелаг ГУЛАГ”, “Один день Ивана Денисовича”). Нет сцен уничтожения, унижения заключённых. Однако рассказ производит сильное впечатление.
Героиня рассказа Анна случайно обнаруживает на витрине киоска газету со статьёй об отце, там написано о его полезных открытиях и о том, что он не дожил до момента их признания. Она пытается украсть это “сокровище”, на этом её ловит милиционер и, неожиданно для неё, отпускает без штрафа и наказания. Только в конце рассказа мы узнаём, что отец на самом деле жив, даже “двадцать лет отсидел в тюрьмах и лагерях”, так как “смертную казнь ему заменили”, и “комендатура не знает, куда деть этого бесполезного старичка”… Семья живёт только надеждой на лучшее. Анна торопится домой, чтобы показать газету матери, а та, может быть, передаст потом эту весточку отцу, что, мол, не прошла его жизнь напрасно, пригодились людям его труды.
Смысл названия рассказа раскрывается в статье об отце: “…как жаль, что молодой энтузиаст не дожил до торжества своих светлых идей”, - пишет корреспондент. Как жаль, что столько судеб было погублено в эту эпоху, как жаль талантливых и свободомыслящих, как жаль людей, ждущих и не дождавшихся исчезнувших в сталинское время родственников, безмерно жаль!
В этом и заключается идея рассказа – судьба человека в тоталитарном государстве тяжела и трагична, как в заключении (судьба зэков), так и на свободе, хоть и мнимой. О многом говорит постоянно испытываемое героиней чувство опасности. Такой стиль поведения человека диктуется тоталитарной идеологией. По-другому ведут себя заключённые в произведениях Солженицына – им уже нечего терять, их свободу отняли, в этом же рассказе показана жизнь людей, находящихся на так называемой «свободе» и втиснутых в жёсткие рамки вождизма.
В основе повествования лежит случай. Цепь непредсказуемых событий раскрывает нам взаимоотношения героев. Подобный приём неожиданности, случая использовал А.П. Чехов, это помогало ему раскрыть характер героя. С той же целью им пользуется Солженицын.
Своеобразна композиция – “структура волн”: обе части (встреча с человеком с портфелем, встреча с милиционером) имеют одинаковую, хотя и разной “силы”, структуру: начинаясь спокойно, они сменяются взрывом чувства (испугом), по-разному завершаются (в первой героиня замыкается в себе; во второй - испытывает радость и от того, что её понял милиционер, и от того, что стала обладательницей сокровища - статьи о репрессированном отце).
Автор называет героиню то Аней, то Анной Модестовной. От имени “Аня” веет чем-то тёплым, женственным, домашним и детским. Когда героиня находится наедине с самой собой, когда она будто возвращается в детство, где чувствует себя в безопасности, тогда она становится Аней. Анна Модестовна – это та, кто сливается с безликой толпой одинаковых людей. Такими должны были быть люди тоталитарного общества. Примечательно, что автор не описывает нам внешность или возраст героини. Это говорит нам о собирательном образе человека, живущего в эпоху сталинского террора. Солженицыну удалось дать обобщённый портрет интеллигента того жуткого времени.
На примере судьбы Александра Исаевича Солженицына можно проиллюстрировать тяжёлую судьбу талантливого человека в тоталитарном государстве. Автобиографичность его произведений делает их поистине самыми неоценимыми историческими источниками знаний о том, что такое тоталитарное государство, сталинский режим, репрессии и лагеря.
Рассказано ниже, происходит в параллельной реальности, удивительным и непостижимым образом похожей на нашу, иногда так, что становится по-настоящему не по себе
РассказВсё, о чём рассказано ниже, происходит в параллельной реальности, удивительным и непостижимым образом похожей на нашу, иногда так, что становится по-настоящему не по себе.
Крупнейшие русские писатели, современники Александра Солженицына, встретили его приход в литературу очень тепло, кое-кто даже восторженно
ДокументКрупнейшие русские писатели, современники Александра Солженицына, встретили его приход в литературу очень тепло, кое-кто даже восторженно. Но со временем отношение к нему резко изменилось.
Александра Исаевича Солженицына. Вуказатель вошли публикации автора и критическая литература
ЛитератураВ. П. Муромский, д р филол. наук (председатель); Н. Г. Захаренко (зам.председателя); Ю. А. Андреев, д р филол. наук; Н. К. Леликова, д р ист. наук;С. Д.
А. И. Солженицын и его диатриба «Двести лет вместе». Несостоятельность и методологическая порочность израильской критики по обвинению Солженицына в антисемитизме. Упущение и заслуга А. И. Солженицына. История монотеиз
ДокументДуховность и дух. Духовность как коллективное свойство и подлинность во множестве. Духовность есть то, что нуждается во всем и в чем нуждаются все. Еврейская духовность.
Александр Исаевич Солженицын (1)
Библиографический указатель11 декабря 2008 года исполняется 90 лет со Дня рождения выдающегося русского писателя, публициста, общественного деятеля, диссидента, одного из духовных лидеров православно-патриотического движения – Александра Исаевича Солженицына.
Идеалами, освещавшими мой путь и сообщавшими мне смелость и мужество, были доброта, красота и истина. Без чувства солидарности с теми, кто разделяет мои убеждения, без преследования вечно неуловимого объективного в искусстве и в науке жизнь показалась бы мне абсолютно пустой.
11 декабря 1918 года в Кисловодске родился Солженицын Александр Исаевич. Мальчик еще в школе увлекался литературой, писал статьи, занимался в драмкружке. Но то, что он хочет быть писателем, достаточно четко понял лишь к окончанию университета. Почти сразу же возникла и идея написания серии романов о революции. Солженицын принялся за работу, но в октябре 1941 его призвали в армию, а к концу войны (в феврале 1945) писателя, уже ставшего капитаном и награжденного двумя орденами, арестовали за переписку со старым товарищем, в которой он нелестно отзывался о вожде. Александр Исаевич прекрасно знал о цензуре, но внутреннее противостояние тоталитаризму не позволяло ему молчать, и он решается критиковать «самого Сталина». Краткое содержание Солженицын как жаль Учитывая жесткую политику вождя, ожидаемым итогом стал суровый приговор суда – 8 лет лагерей за пропаганду и агитацию.
Но именно во время заключения у Солженицына возникает мысль о необходимости рассказать миру обо всех ужасах сталинских лагерей. В марте 1953, в день смерти вождя, писатель освобождается из лагерного ада.
Важным этапом в последующих событиях в жизни писателя стал доклад Генсека СССР Хрущева о "культе личности", разоблачающий преступления умершего Сталина. К тому времени Александр Исаевич заканчивает работу над своим произведением "Один день Ивана Денисовича", а вскоре последовало произведение «Матренин двор». Но время не стояло на месте, события стремительно развивались, и хрущевская оттепель подошла к концу. Страну ожидал новый виток репрессий и гонений на представителей интеллигенции и культуры. В этих условиях опять был неизбежен конфликт Александра Исаевича с правительством. В 1969 году его исключили из « Союза писателей» всего лишь за стремление говорить правду. Всю жизнь Солженицын , как он сам выражался, «вскрывал все нарывы на лице советской власти».
В 1973 году КГБ конфисковало рукопись произведения "Архипелаг ГУЛАГ ", в основу которого легли собственные воспоминания автора, а также свидетельства более 200 заключенных. Краткое содержание Солженицын как жаль 12 февраля 1974 года писателя вновь арестовали, обвинили в государственной измене и, лишив гражданства СССР, депортировали в ФРГ.
В 90-х годах Александр Солженицын возвратился на Родину, но уже в 2008 на 90-м году жизни писатель умер от сердечной недостаточности. Солженицын до последнего дня своей жизни оставался обличителем тяжелой эпохи, ставшей одной из самых драматичных страниц ру
сской истории.
Краткое содержание Солженицын как жаль
Для того, чтобы воспитание детей было успешным, надо, чтобы воспитывающие люди, не переставая, воспитывали себя.
В один из хмурых, дождливых дней Анна Модестовна во время своего обеда пошла в одно из учреждений за нужной ей справкой. Но и там был обед. Оставалось минут 15 до его окончания, и она решила подождать, более того, что на свою работу успевала.
Анна вышла на улицу. Накрапал дождик. Напротив учреждения был бульвар, куда она и направилась.
Пройдясь по бульвару, играя с каплями дождя, оседавшего на ее руку, Аня добрела до щита с газетами, где ей в глаза попалась внешняя и внутренняя стороны газеты «Труд» со статьей о реке Чу. Анне была знакома эта река, так как она родилась в тех местах.
Протерев стекло от капелек дождя, она стала читать статью. Газета уже промокла, ибо был отколотый уголок стекла, под которым она висела.
Статья была о воплощении в жизнь проекта, который создал еще в 1912 году ее отец, известный гидрограф Модест Александрович. Во время царской России этот проект нельзя было осуществить. И вот много лет спустя это стало возможно.
В конце статьи журналист выразил сожаление, что ученый не дожил до времени осуществления его проекта.
Но это было не так. Он был жив. Журналист просто не поинтересовался его судьбой, иначе он бы не написал статью, а если бы и написал, то ее не опубликовала ни одна газета.
Модест был признан врагом народа и осужден к расстрелу, потом приговор заменили на 20 лет заключения и он мытарствовал по лагерям и тюрьмам. Да и сейчас, при этапе на вечную ссылку, он просил самого Берию сослать его в долину реки Чу, но его отправили не туда, и не знают что с ним дальше делать, ведь он стал бесполезным старичком.
Аня очень волновалась, читая строки о своем отце. Ей было очень страшно, но она решила сорвать газету, прочитать статью вечером вместе с мамой. А потом, когда отцу определят место его проживания, мама повезет эту газету ему. Ведь он очень обрадуется, что его проект воплотили в жизнь.
И тут все заметил проходящий милиционер. Он, свистя в свой свисток, подошел к ней и заговорил о штрафе. Какое-то чувство страха и подавленности возникло у Ани внутри. Она попросила прощения, говоря о том, что вернет газету на место.
У милиционера возник вопрос о том, зачем ей газета. Аня ответила со страхом, что здесь пишут о ее отце, и купить этот номер уже не удастся, ибо газете три дня от выхода. Но Аня так и не смогла сказать ему всю правду об отце из-за боязни, присущей всем, кто перенес эти страшные времена.
И тут милиционер, на удивление Анны, сказал о том, что она может забрать газету и быстрее уходить, чтобы никто не увидел. Поблагодарив, Анна ушла.
Картинка или рисунок Как жаль
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Скребицкий Кот Иваныч
Рассказ о коте, который своими повадками, верностью напоминал собаку. Существуют стереотипы, что коты привязываются к дому, а собаки – к людям. Этот кот доказал обратное, ведь он абсолютно спокойно перенёс переезд, не сбежал на старую квартиру
Оказался перерыв на обед в том учреждении, где Анне Модестовне надо было взять справку. Досадно, но был смысл подождать: оставалось минут пятнадцать, и она ещё успевала за свой перерыв.
Ждать на лестнице не хотелось, и Анна Модестовна спустилась на улицу.
День был в конце октября – сырой, но не холодный. В ночь и с утра сеялся дождик, сейчас перестал. По асфальту с жидкой грязцой проносились легковые, кто поберегая прохожих, а чаще обдавая. По середине улицы нежно серел приподнятый бульвар, и Анна Модестовна перешла туда.
На бульваре никого почти не было, даже и вдали. Здесь, обходя лужицы, идти по зернистому песку было совсем не мокро. Палые намокшие листья лежали тёмным настилом под деревьями, и если идти близко к ним, то как будто вился от них лёгкий запах – остаток ли не отданного во время жизни или уже первое тление, а всё-таки отдыхала грудь меж двух дорог перегоревшего газа.
Ветра не было, и вся густая сеть коричневых и черноватых влажных… – Аня остановилась – …вся сеть ветвей, пáветвей, ещё меньших веточек, и сучочков, и почечек будущего года, – вся эта сеть была обнизана множеством водяных капель, серебристо-белых в пасмурном дне. Это была та влага, что после дождя осталась на гладкой кожице веток и в безветрии ссочилась, собралась и свесилась уже каплями – круглыми с кончиков нижних сучков и овальными с нижних дуг веток.
Переложив сложенный зонтик в ту же руку, где была у неё сумочка, и стянув перчатку, Аня стала пальцы подводить под капельки и снимать их. Когда удавалось это осторожно, то капля целиком передавалась на палец и тут не растекалась, только слегка плющилась. Волнистый рисунок пальца виделся через каплю крупнее, чем рядом, капля увеличивала, как лупа.
Но, показывая сквозь себя, та же капля одновременно показывала и над собой: она была ещё и шаровым зеркальцем. На капле, на светлом поле от облачного неба, видны были – да! – тёмные плечи в пальто, и голова в вязаной шапочке, и даже переплетение ветвей над головой.
Так Аня забылась и стала охотиться за каплями покрупней, принимая и принимая их то на ноготь, то на мякоть пальца. Тут совсем рядом она услышала твёрдые шаги и сбросила руку, устыдясь, что ведёт себя, как пристало её младшему сыну, а не ей.
Однако проходивший не видел ни забавы Анны Модестовны, ни её самой – он был из тех, кто замечает на улице только свободное такси или табачный киоск. Это был с явною печатью образования молодой человек с ярко-жёлтым набитым портфелем, в мягкошерстном цветном пальто и ворсистой шапке, смятой в пирожок. Только в столице встречаются такие раннеуверенные, победительные выражения. Анна Модестовна знала этот тип и боялась его.
Спугнутая, она пошла дальше и поравнялась с газетным щитом на голубых столбиках. Под стеклом висел «Труд» наружной и внутренней стороной. В одной половине стекло было отколото с угла, газета замокла, и стекло изнутри обводнилось. Но именно в этой половине внизу Анна Модестовна прочла заголовок над двойным подвалом: «Новая жизнь долины реки Чу».
Эта река не была ей чужа: она там и родилась, в Семиречьи. Протерев перчаткой стекло, Анна Модестовна стала проглядывать статью.
Писал её корреспондент нескупого пера. Он начинал с московского аэродрома: как садился на самолёт и как, словно по контрасту с хмурой погодой, у всех было радостное настроение. Ещё он описывал своих спутников по самолёту, кто зачем летел, и даже стюардессу мельком. Потом – фрунзенский аэродром и как, словно по созвучию с солнечной погодой, у всех было очень радостное настроение. Наконец он переходил собственно к путешествию по долине реки Чу. Он с терминами описывал гидротехнические работы, сброс вод, гидростанции, оросительные каналы, восхищался видом орошённой и плодоносной теперь пустыни и удивлялся цифрам урожаев на колхозных полях.
А в конце писал:
«Но немногие знают, что это грандиозное и властное преобразование целого района природы замыслено было уже давно. Нашим инженерам не пришлось проводить заново доскональных обследований долины, её геологических слоёв и режима вод. Весь главный большой проект был закончен и обоснован трудоёмкими расчётами ещё сорок лет назад, в 1912 году, талантливым русским гидрографом и гидротехником Модестом Александровичем В*, тогда же начавшим первые работы на собственный страх и риск».
Анна Модестовна не вздрогнула, не обрадовалась – она задрожала внутренней и внешней дрожью, как перед болезнью. Она нагнулась, чтобы лучше видеть последние абзацы в самом уголке, и ещё пыталась протирать стекло и едва читала:
«Но при косном царском режиме, далёком от интересов народа, его проекты не могли найти осуществления. Они были погребены в департаменте земельных улучшений, а то, что он уже прокопал, – заброшено.
Как жаль! – (кончал восклицанием корреспондент) – как жаль, что молодой энтузиаст не дожил до торжества своих светлых идей! что он не может взглянуть на преображённую долину!»
Кипяточком болтнулся страх, потому что Аня уже знала, чтó сейчас сделает: сорвёт эту газету! Она воровато оглянулась вправо, влево – никого на бульваре не было, только далеко чья-то спина. Очень это было неприлично, позорно, но…
Газета держалась на трёх верхних кнопках. Аня просунула руку в пробой стекла. Тут, где газета намокла, она сразу сгреблась уголком в сырой бумажный комок и отстала от кнопки. До средней кнопки, привстав на цыпочки, Аня всё же дотянулась, расшатала и вынула. А до третьей, дальней, дотянуться было нельзя – и Аня просто дёрнула. Газета сорвалась – и вся была у неё в руке.
Но сразу же за спиной раздался резкий дробный турчок милиционера.
Как опалённая (она сильно умела пугаться, а милицейский свисток её и всегда пугал), Аня выдернула пустую руку, обернулась…
Бежать было поздно и несолидно. Не вдоль бульвара, а через проём бульварной ограды, которого Аня не заметила раньше, к ней шёл рослый милиционер, особенно большой от намокшего на нём плаща с откинутым башлыком.
Он не заговорил издали. Он подошёл не торопясь. Сверху вниз посмотрел на Анну Модестовну, потом на опавшую, изогнувшуюся за стеклом газету, опять на Анну Модестовну. Он строго над ней высился. По широконосому румяному лицу его и рукам было видно, какой он здоровый – вполне ему вытаскивать людей с пожара или схватить кого без оружия.
– Это что ж, гражданка? Будем двадцать пять рублей платить?..
(О, если только штраф! Она боялась – будет хуже истолковано!)
– …Или вы хотите, чтоб люди газет не читали?
(Вот, вот!)
– Ах, что вы! Ах, нет! Простите! – стала даже как-то изгибаться Анна Модестовна. – Я очень раскаиваюсь… Я сейчас повешу назад… если вы разрешите…
Нет уж, если б он и разрешил, газету с одним отхваченным и одним отмокшим концом трудновато было повесить.
Милиционер смотрел на неё сверху, не выражая решения.
Он уж давно дежурил, и дождь перенёс, и ему кстати было б сейчас отвести её в отделение вместе с газетой: пока протокол – подсушиться маненько. Но он хотел понять. Прилично одетая дама, в хороших годах, не пьяная.
Она смотрела на него и ждала наказания.
– Чего вам газета не нравится?
– Тут о папе моём!.. – Вся извиняясь, она прижимала к груди ручку зонтика, и сумочку, и снятую перчатку. Сама не видела, что окровянила палец о стекло.
Теперь постовой понял её и пожалел за палец и кивнул:
– Ругают?.. Ну, и чтó одна газета поможет?..
– Нет! Нет-нет! Наоборот – хвалят!
(Да он совсем не злой!)
Тут она увидела кровь на пальце и стала его сосать. И всё смотрела на крупное простоватое лицо милиционера.
Его губы чуть развелись:
– Так что вы? В ларьке купить не можете?
– А посмотрите, какое число! – она живо отняла палец от губ и показала ему в другой половине витрины на несорванной газете. – Её три дня не снимали. Где ж теперь найдёшь?!
Милиционер посмотрел на число. Ещё раз на женщину. Ещё раз на опавшую газету. Вздохнул:
– Протокол нужно составлять. И штрафовать… Ладно уж, последний раз, берите скорей, пока никто не видел…
– О, спасибо! Спасибо! Какой вы благородный! Спасибо! – зачастила Анна Модестовна, всё так же немного изгибаясь или немного кланяясь, и раздумала доставать платок к пальцу, а проворно засунула всё ту же руку с розовым пальцем туда же, ухватила край газеты и потащила. – Спасибо!
Газета вытянулась. Аня, как могла при отмокшем крае и одной свободной рукой, сложила её. С ещё одним вежливым изгибом сказала:
– Благодарю вас! Вы не представляете, какая это радость для мамы и папы! Можно мне идти?
Стоя боком, он кивнул.
И она пошла быстро, совсем забыв, зачем приходила на эту улицу, прижимая косо сложенную газету и иногда на ходу посасывая палец.
Бегом к маме! Скорей прочесть вдвоём! Как только папе назначат точное жительство, мама поедет туда и повезёт сама газету.
Корреспондент не знал! Он не знал, иначе б ни за что не написал! И редакция не знала, иначе б не пропустила! Молодой энтузиаст – дожил ! До торжества своих светлых идей он дожил, потому что смертную казнь ему заменили, двадцать лет он отсидел в тюрьмах и лагерях. А сейчас, при этапе на вечную ссылку, он подавал заявление самому Берия, прося сослать его в долину реки Чу. Но его сунули не туда, и комендатура теперь никак не приткнёт этого безполезного старичка: работы для него подходящей нет, а на пенсию он не выработал.
1965Оказался перерыв на обед в том учреждении, где Анне Модестовне надо было взять справку. Досадно, но был смысл подождать: оставалось минут пятнадцать, и она ещё успевала за свой перерыв.
Ждать на лестнице не хотелось, и Анна Модестовна спустилась на улицу.
День был в конце октября - сырой, но не, холодный. В ночь и с утра сеялся дождик, сейчас перестал. По асфальту с жидкой грязцой проносились легковые, кто поберегая прохожих, а чаще обдавая. По середине улицы нежно серел приподнятый бульвар, и Анна Модестовна перешла туда.
На бульваре никого почти не было, даже и вдали. Здесь, обходя лужицы, идти по зернистому песку было совсем не мокро. Палые намокшие листья лежали тёмным настилом под деревьями, и если идти близко к ним, то как будто вился от них лёгкий запах - остаток ли не отданного во время жизни или уже первое тление, а всё-таки отдыхала грудь меж двух дорог перегоревшего газа.
Ветра не было, и вся густая сеть коричневых и черноватых влажных… - Аня остановилась -… вся сеть ветвей, паветвей, ещё меньших веточек, и сучёчков, и почечек будущего года, вся эта сеть была обнизана множеством водяных капель, серебристо-белых в пасмурном дне. Это была та влага, что после дождя осталась на гладкой кожице веток, и в безветрии ссочилась, собралась и свесилась уже каплями - круглыми с кончиков нижних сучков и овальными с нижних дуг веток.
Переложив сложенный зонтик в ту же руку, где была у неё сумочка, и стянув перчатку, Аня стала пальцы подводить под капельки и снимать их. Когда удавалось это осторожно, то капля целиком передавалась на палец и тут не растекалась, только слегка плющилась. Волнистый рисунок пальца виделся через каплю крупнее, чем рядом, капля увеличивала, как лупа.
Но, показывая сквозь себя, та же капля одновременно показывала и над собой: она была ещё и шаровым зеркальцем. На капле, на светлом поле от облачного неба, видны были - да! - тёмные плечи в пальто, и голова в вязаной шапочке, и даже переплетение ветвей над головой.
Так Аня забылась и стала охотиться за каплями покрупней, принимая и принимая их то на ноготь, то на мякоть пальца. Тут совсем рядом она услышала твёрдые шаги и сбросила руку, устыдясь, что ведёт себя, как пристало её младшему сыну, а не ей.
Однако, проходивший не видел ни забавы Анны Модестовны, ни её самой - он был из тех, кто замечает на улице только свободное такси или табачный киоск. Это был с явною печатью образования молодой человек с ярко-жёлтым набитым портфелем, в мягкошерстном цветном пальто и ворсистой шапке, смятой в пирожок. Только в столице встречаются такие ранне-уверенные, победительные выражения. Анна Модестовна знала этот тип и боялась его.
Спугнутая, она пошла дальше и поравнялась с газетным щитом на голубых столбиках. Под стеклом висел «Труд» наружной и внутренней стороной. В одной половине стекло было отколото с угла, газета замокла, и стекло изнутри обводнилось. Но именно в этой половине внизу Анна Модестовна прочла заголовок над двойным подвалом: «Новая жизнь долины реки Чу».
Эта река не была ей чужа: она там и родилась, в Семиречьи. Протерев перчаткой стекло, Анна Модестовна стала проглядывать статью.
Писал её корреспондент нескупого пера. Он начинал с московского аэродрома: как садился на самолёт и как, словно по контрасту с хмурой погодой, у всех было радостное настроение. Ещё он описывал своих спутников по самолёту, кто зачем летел, и даже стюардессу мельком. Потом - фрунзенский аэродром и как, словно по созвучию с солнечной погодой, у всех было очень радостное настроение. Наконец, он переходил собственно к путешествию по долине реки Чу. Он с терминами описывал гидротехнические работы, сброс вод, гидростанции, оросительные каналы, восхищался видом орошённой и плодоносной теперь пустыни и удивлялся цифрам урожаев на колхозных полях.
А в конце писал:
«Но немногие знают, что это грандиозное и властное преобразование целого района природы замыслено было уже давно. Нашим инженерам не пришлось проводить заново доскональных обследований долины, её геологических слоев и режима вод. Весь главный большой проект был закончен и обоснован трудоёмкими расчётами ещё сорок лет назад, в 1912 году, талантливым русским гидрографом и гидротехником Модестом Александровичем В*, тогда же начавшим первые работы на собственный страх и риск.»
Анна Модестовна не вздрогнула, не обрадовалась - она задрожала внутренней и внешней дрожью, как перед болезнью. Она нагнулась, чтобы лучше видеть последние абзацы в самом уголке, и ещё пыталась протирать стекло и едва читала.