Кто такие ильф и петров. Илья Ильф: жизнь и трагическая судьба создателя «12 стульев

«Вообразите, – заявил однажды старший брат Петрова Валентин Катаев, входя в редакцию «Гудка» – что в стуле спрятаны сокровища. И вот некий человек узнает об этом и решает эти сокровища отыскать…» Фактически эти слова положили начало приключениям энергичного и предприимчивого молодого человека Остапа Бендера.

Обладая исключительной наблюдательностью и острым умом, писатели с ярким юмором изображали жизнь того времени. К примеру, знаменитый панегирик матрацу в романе был выражением ироничного отношения авторов к предмету восхваления – первое время в Москве Ильф жил на расстеленной на полу газете «Правда», и матрац был настоящей мечтой. Авантюрный роман «Двенадцать стульев», на написание которого ушло полгода напряженной кропотливой работы, принес своим создателям невероятную известность и успех. Так начался совместный творческий путь Ильи Ильфа и Евгения Петрова, переросший в крепкую дружбу двух замечательных людей, наделенных великолепным чувством юмора, искренностью, глубокой порядочностью и благородством – качествами, составляющими самую их суть. Те, кому посчастливилось знать писателей, отзываются о них с неизменной теплотой и глубоким уважением.

До работы в редакции «Гудка» оба занимались различной деятельностью: Петров (настоящая фамилия – Катаев) был обозревателем в телеграфном агентстве, ранее на протяжении трех лет служил в уголовном розыске; Ильф (наст. имя Иехиел-Лейб Файнзильберг) работал чертежником, бухгалтером, журналистом, редактором юмористического журнала. Обладая совершенно разным темпераментом, за десять лет творческой деятельности они настолько сблизились, что стали как бы единым литературным существом – настолько, что в единственной работе, которую они писали порознь – повести «Одноэтажная Америка», написанной поочередно – невозможно определить, чьему перу принадлежит каждая отдельная часть.

Во время путешествия по Америке, когда писатели работали над повестью, у Ильфа обнаружился туберкулез. В апреле 37-го, спустя год и три месяца после этого, Ильф умер. Петров тяжело переживал смерть друга. Он был подавлен и долгое время ничего не писал. Позже общие знакомые стали замечать, что характер построения фраз, интонации и даже некоторые привычки Ильфа вдруг стали очень отчетливо проявляться в Петрове. «Ильф словно продолжал жить в Жене» — писал в своих воспоминаниях Лев Славин. Во время Второй мировой Петров работал военным корреспондентом, писал заметки с фронтов для советской и зарубежной прессы. Оправиться после смерти Ильфа он так и не смог. Летом 1942 года Евгений Петров погиб во время налета фашистской авиации.

Обложка романа «12 стульев»

Перу писателей принадлежит несколько замечательных книг и новелл. Приключения Остапа Бендера переведены на 35 языков, романы неоднократно экранизировались, в том числе и за рубежом. Творчество Ильфа и Петрова привлекает не только метким, живым юмором. Оно пронизано духом добра, любовью к высшим человеческим ценностям и бескомпромиссной беспощадностью к тупости, злобе, пошлости и нелепости.

Ильф Илья & Петров Евгений

Сборник воспоминаний об И Ильфе и Е Петрове

СБОРНИК ВОСПОМИНАНИЙ

об И. Ильфе и Е. Петрове

СОСТАВИТЕЛИ Г. МУНБЛИТ, А. РАСКИН

Евгений Петров. Из воспоминаний об Ильфе

Юрий Олеша.Об Ильфе.

Памяти Ильфа

Лев Славин. Я знал их

Сергей Бондарин. Милые давние годы

Т. Лишина. Веселый, голый, худой

Константин Паустовский. Четвертая полоса

Михаил Штих (М. Львов). В старом "Гудке"

С. Гехт. Семь ступеней

A. Эрлих. Начало пути

B. Беляев. Письмо

Г. Рыклин. Эпизоды разных лет

Игорь Ильинский. "Однажды летом"

Бор. Ефимов. Москва, Париж, кратер Везувия

Илья Эренбург. Из книги

В. Ардов. Чудодеи

Г. Мунблит. Илья Ильф. Евгений Петров

Евгений Шатров. На консультации

А. Раскин. Наш строгий учитель

Евгений Кригер. В дни войны

Руд. Бершадский. Редактор

Константин Симонов. Военный корреспондент

И. Исаков. Последние часы

Евгений Петров. К пятилетию со дня смерти Ильфа

В 1962 году исполнилось двадцать пять лет со дня смерти Ильи Арнольдовича Ильфа и двадцать лет со дня смерти Евгения Петровича Петрова.

Очень много людей во всем мире читают и любят их книги и, как это всегда бывает, хотели бы знать об авторах - какими они были, как работали, с кем дружили, как начинали свой писательский путь.

Мы попытались в меру наших сил ответить на эти вопросы, рассказав об Ильфе и Петрове все, что о них знали.

Светлой памяти наших друзей посвящаем мы эту книгу.

ЕВГЕНИЙ ПЕТРОВ

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ ИЛЬФЕ

Однажды, во время путешествия по Америке, мы с Ильфом поссорились.

Произошло это в штате Нью-Мексико, в маленьком городе Галлопе, вечером того самого дня, глава о котором в нашей книге "Одноэтажная Америка" называется "День несчастий".

Мы перевалили Скалистые горы и были сильно утомлены. А тут еще предстояло сесть за пишущую машинку и писать фельетон для "Правды".

Мы сидели в скучном номере гостиницы, недовольно прислушиваясь к свисткам и колокольному звону маневровых паровозов (в Америке железнодорожные пути часто проходят через город, а к паровозам бывают прикреплены колокола). Мы молчали. Лишь изредка один из нас говорил: "Ну?"

Машинка была раскрыта, в каретку вставлен лист бумаги, но дело не двигалось.

Собственно говоря, это происходило регулярно в течение всей нашей десятилетней литературной работы - трудней всего было написать первую строчку. Это были мучительные дни. Мы нервничали, сердились, понукали Друг друга, потом замолкали на целые часы, не в силах выдавить ни слова, потом вдруг принимались оживленно болтать о чем-нибудь не имеющем никакого отношения к нашей теме, - например, о Лиге Наций или о плохой работе Союза писателей. Потом замолкали снова. Мы казались себе самыми гадкими лентяями, какие только могут существовать на свете. Мы казались себе беспредельно бездарными и глупыми. Нам противно было смотреть друг на друга.

И обычно, когда такое мучительное состояние достигало предела, вдруг появлялась первая строчка - самая обыкновенная, ничем не замечательная строчка. Ее произносил один из нас довольно неуверенно. Другой с кислым видом исправлял ее немного. Строчку записывали. И тотчас же все мучения кончались. Мы знали по опыту - если есть первая фраза, дело пойдет.

Но вот в городе Галлопе, штат Нью-Мексико, дело никак не двигалось вперед. Первая строчка не рождалась. И мы поссорились.

Вообще говоря, мы ссорились очень редко, и то по причинам чисто литературным - из-за какого-нибудь оборота речи или эпитета. А тут ссора приключилась ужасная - с криком, ругательствами и страшными обвинениями. То ли мы слишком изнервничались и переутомились, то ли сказалась здесь смертельная болезнь Ильфа, о которой ни он, ни я в то время еще не знали, только ссорились мы долго - часа два. И вдруг, не сговариваясь, мы стали смеяться. Это было странно, дико, невероятно, но мы смеялись. И не каким-нибудь истерическим, визгливым, так называемым чуждым смехом, после которого надо принимать валерьянку, а самым обыкновенным, так называемым здоровым смехом. Потом мы признались друг другу, что одновременно подумали об одном и том же - нам нельзя ссориться, это бессмысленно. Ведь мы все равно не можем разойтись. Ведь не может же исчезнуть писатель, проживший десятилетнюю жизнь и сочинивший полдесятка книг, только потому, что его составные части поссорились, как две домашние хозяйки в коммунальной кухне из-за примуса.

И вечер в городе Галлопе, начавшийся так ужасно, окончился задушевнейшим разговором.

Это был самый откровенный разговор за долгие годы нашей никогда и ничем не омрачившейся дружбы. Каждый из нас выложил другому все свои самые тайные мысли и чувства.

Уже очень давно, примерно к концу работы над "Двенадцатью стульями", мы стали замечать, что иногда произносим какое-нибудь слово или фразу одновременно. Обычно мы отказывались от такого слова и принимались искать другое.

Если слово пришло в голову одновременно двум, - говорил Ильф, значит, оно может прийти в голову трем и четырем, - значит, оно слишком близко лежало. Не ленитесь, Женя, давайте поищем другое. Это трудно. Но кто сказал, что сочинять художественные произведения легкое дело?

Как-то, по просьбе одной редакции, мы сочинили юмористическую автобиографию, в которой было много правды. Вот она:

"Очень трудно писать вдвоем. Надо думать, Гонкурам было легче. Все-таки они были братья. А мы даже не родственники. И даже не однолетки. И даже различных национальностей: в то время как один русский (загадочная славянская душа), другой еврей (загадочная еврейская душа).

Итак, работать нам трудно.

Труднее всего добиться того гармонического момента, когда оба автора усаживаются наконец за письменный стол.

Казалось бы, все хорошо: стол накрыт газетой, чтобы не пачкать скатерти, чернильница полна до краев, за стеной одним пальцем выстукивают на рояле "О, эти черные", голубь смотрит в окно, повестки на разные заседания разорваны и выброшены. Одним словом, все в порядке, сиди и сочиняй.

Но тут начинается.

Тогда как один из авторов полон творческой бодрости и горит желанием подарить человечеству новое художественное произведение, как говорится, широкое полотно, другой (о, загадочная славянская душа!) лежит на диване, задрав ножки, и читает историю морских сражений. При этом он заявляет, что тяжело (по всей вероятности, смертельно) болен.

Бывает и иначе.

Славянская душа вдруг подымается с одра болезни и говорит, что никогда еще не чувствовала в себе такого творческого подъема. Она готова работать всю ночь напролет. Пусть звонит телефон - не отвечать, пусть ломятся в дверь гости - вон! Писать, только писать. Будем прилежны и пылки, будем бережно обращаться с подлежащим, будем лелеять сказуемое, будем нежны к людям и строги к себе.

Вы слышали о короткометражке "Конверт"?

Про Ильфа я вам уже два дня рассказываю, пора добавить красок о соавторе.

Петров на самом деле был Катаев. Младший брат. Старший Катаев - известный писатель, автор паруса одинокого, успешный при советской власти и обласканный критиками.

Когда старший Катаев уже был счастлив, доволен и понимал, в каком ключе писать для советских издательств так, чтобы его всегда печатали, и с кем нужно дружить, младший Катаев работал в милиции города Одессы, где жизнь была совсем невеселая. А поскольку старший Катаев привык добиваться всего, чего ему захочется, то он настоял на том, чтобы его "непутевый и слишком честный" младший брат приехал в Москву. Старший Катаев выбил младшему работу в железнодорожной корпоративной газете "Гудок" и познакомил с Ильей Файнзильбергом (под псевдонимом Ильф). Младший Катаев решил, что всего добиваться будет сам, без тени брата, и взял себе псевдоним Петров. Старший Катаев с барского плеча рассказал будущим соавторам идею 12-ти стульев в зародыше и отправил их в качестве литературных негров готовить черновики, по которым потом хотел пройтись "рукой мастера" и чуть ли не выдать за собственную книгу. Было это оформлено юмористически, но почему-то в способностях старшего Катаева использовать все, что можно взять в мире, в собственных целях, сомневаться не приходится.

Под катом выдержка из "Воспоминаний об Ильфе и Петрове " об этом случае:

Как случилось, что мы с Ильфом стали писать вдвоем? Назвать это случайностью было бы слишком просто. Ильфа нет, и я никогда не узнаю, что думал он, когда мы начинали работать вместе. Я же испытывал по отношению к нему чувство огромного уважения, а иногда даже восхищения. Я был моложе его на пять лет, и, хотя он был очень застенчив, писал мало и никогда не показывал написанного, я готов был признать его своим метром. Его литературный вкус казался мне в то время безукоризненным, а смелость его мнений приводила меня в восторг. Но у нас был еще один метр, так сказать, профессиональный метр. Это был мой брат, Валентин Катаев. Он в то время тоже работал в «Гудке» в качестве фельетониста и подписывался псевдонимом «Старик Собакин». И в этом качестве он часто появлялся в комнате четвертой полосы.
Однажды он вошел туда со словами:
- Я хочу стать советским Дюма-отцом.
Это высокомерное заявление не вызвало в отделе особенного энтузиазма. И не с такими заявлениями входили люди в комнату четвертой полосы.
- Почему же это, Валюн, вы вдруг захотели стать Дюма-пером? - спросил Ильф.
- Потому, Илюша, что уже давно пора открыть мастерскую советского романа, - ответил Старик Собакин, - я буду Дюма-отцом, а вы будете моими неграми. Я вам буду давать темы, вы будете писать романы, а я их потом буду править. Пройдусь раза два по вашим рукописям рукой мастера - и готово. Как Дюма-пер. Ну? Кто желает? Только помните, я собираюсь держать вас в черном теле.
Мы еще немного пошутили на тему о том, как Старик Собакин будет Дюма-отцом, а мы его неграми. Потом заговорили серьезно.
- Есть отличная тема, - сказал Катаев, - стулья. Представьте себе, в одном из стульев запрятаны деньги. Их надо найти. Чем не авантюрный роман? Есть еще темки… А? Соглашайтесь. Серьезно. Один роман пусть пишет Илья, а другой - Женя.
Он быстро написал стихотворный фельетон о козлике, которого вез начальник пути какой-то дороги в купе второго класса, подписался «Старик Собакин» и куда-то убежал. А мы с Ильфом вышли из комнаты и стали прогуливаться по длиннейшему коридору Дворца Труда.
- Ну что, будем писать? - спросил я.
- Что ж, можно попробовать, - ответил Ильф.
- Давайте так, - сказал я, - начнем сразу. Вы - один роман, а я - другой. А сначала сделаем планы для обоих романов.
Ильф подумал.
- А может быть, будем писать вместе? - Как это?
- Ну, просто вместе будем писать один роман. Мне понравилось про эти стулья. Молодец Собакин.
- Как же вместе? По главам, что ли?
- Да нет, - сказал Ильф, - попробуем писать вместе, одновременно каждую строчку вместе. Понимаете? один будет писать, другой в это время будет сидеть рядом. В общем, сочинять вместе.
В этот день мы пообедали в столовой Дворца Труда и вернулись в редакцию, чтобы сочинять план романа. Вскоре мы остались одни в громадном пустом здании. Мы и ночные сторожа. Под потолком горела слабая лампочка. Розовая настольная бумага, покрывавшая соединенные столы, была заляпана кляксами и сплошь изрисована отчаянными остряками четвертой полосы. На стене висели грозные «Сопли и вопли».
Сколько должно быть стульев? Очевидно, полный комплект - двенадцать штук. Название нам понравилось. «Двенадцать стульев». Мы стали импровизировать. Мы быстро сошлись на том, что сюжет со стульями не должен быть основой романа, а только причиной, поводом к тому, чтобы показать жизнь. Мы составили черновой план в один вечер и на другой день показали его Катаеву. Дюма-отец план одобрил, сказал, что уезжает на юг, и потребовал, чтобы к его возвращению, через месяц, была бы готова первая часть.
- А уже тогда я пройдусь рукой мастера, - пообещал он.
Мы заныли.
- Валюн, пройдитесь рукой мастера сейчас, - сказал Ильф, - вот по этому плану.
- Нечего, нечего, вы негры и должны трудиться.
И он уехал. А мы остались. Это было в августе или сентябре 1927 года.
И начались наши вечера в опустевшей редакции. Сейчас я совершенно не могу вспомнить, кто произнес какую фразу, кто и как исправил ее. Собственно, не было ни одной фразы, которая так или иначе не обсуждалась и не изменялась, не было ни одной мысли или идеи, которая тотчас же не подхватывалась. Но первую фразу романа произнес Ильф. Это я помню хорошо.
После короткого спора было решено, что писать буду я, Ильф убедил меня, что мой почерк лучше.
Я сел за стол. Как же мы начнем? Содержание главы было известно. Была известна фамилия героя - Воробьянинов. Ему уже было решено придать черты моего двоюродного дяди - председателя уездной земской управы. Уже была придумана фамилия для тещи - мадам Петухова и название похоронного бюро - «Милости просим». Не было только первой фразы. Прошел час. Фраза не рождалась. То есть фраз было много, но они не нравились ни Ильфу, ни мне. Затянувшаяся пауза тяготила нас. Вдруг я увидел, что лицо Ильфа сделалось еще более твердым, чем всегда, он остановился (перед этим он ходил по комнате) и сказал:
- Давайте начнем просто и старомодно - «В уездном городе N». В конце концов, не важно, как начать, лишь бы начать.
Так мы и начали.
И в этот первый день мы испытали ощущение, которое не покидало нас потом никогда. Ощущение трудности. Нам было очень трудно писать. Мы работали в газете и в юмористических журналах очень добросовестно. Мы знали с детства, что такое труд. Но никогда не представляли себе, как трудно писать роман. Если бы я не боялся показаться банальным, я сказал бы, что мы писали кровью. Мы уходили из Дворца Труда в два или три часа ночи, ошеломленные, почти задохшиеся от папиросного дыма. Мы возвращались домой по мокрым и пустым московским переулкам, освещенным зеленоватыми газовыми фонарями, не в состоянии произнести ни слова.
Иногда нас охватывало отчаяние.
- Неужели наступит такой момент, когда рукопись будет наконец написана и мы будем везти ее в санках? Будет идти снег. Какое, наверно, замечательное ощущение - работа окончена, больше ничего не надо делать.
Все-таки мы окончили первую часть вовремя. Семь печатных листов были написаны в месяц. Это еще не был роман, но перед нами уже лежала рукопись, довольно толстенькая пачка больших густо исписанных листов. У нас еще никогда не было такой толстенькой пачки. Мы с удовольствием перебирали ее, нумеровали и без конца высчитывали количество печатных знаков в строке, множили эти знаки на количество строк в странице, потом множили на число страниц. Да. Мы не ошиблись. В первой части было семь листов. И каждый лист содержал в себе сорок тысяч чудных маленьких знаков, включая запятые и двоеточия.
Мы торжественно понесли рукопись Дюма-отцу, который к тому времени уже вернулся. Мы никак не могли себе представить, хорошо мы написали или плохо. Если бы Дюма-отец, он же Старик Собакин, он же Валентин Катаев, сказал нам, что мы принесли галиматью, мы нисколько не удивились бы. Мы готовились к самому худшему. Но он прочел рукопись, все семь листов прочел при нас, и очень серьезно сказал:
- Вы знаете, мне понравилось то, что вы написали. По-моему, вы совершенно сложившиеся писатели.
- А как же рука мастера? - спросил Ильф.
- Не прибедняйтесь, Илюша. Обойдетесь и без Дюма-пера. Продолжайте писать сами. Я думаю, книга будет иметь успех.
Мы продолжали писать.

Все пошло на лад. Ильф и Петров написали 12 стульев, да так хорошо, что старший Катаев не смог ничего добавить, и выпал из картинки. И они написали еще, и еще, и еще много всего.

А потом все снова разладилось. Ильф умер от туберкулеза, и Петров остался один. Тогда и началась удивительная история, взятая Алексеем Нужным в качестве сценария на конкурс Кевина Спейси и победившая, в результате чего сам Кевин Спейси снялся в этой вот короткометражке.

Роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев», встретившийся с читателем в первой половине 1928-го, в течение года после публикации совершенно не рецензировался. Одна из первых статей об этом произведении появилась только 17 июня 1929 года.
Рецензия Анатолия Тарасенкова так и называлась: «Книга, о которой не пишут».
Наследие Ильфа и Петрова – это не только художественные произведения, но и публицистические очерки, заметки и записные книжки, благодаря которым можно узнать многое о современниках писателей и об эпохе, в которую им довелось жить. «Когда я заглянул в этот список, то сразу увидел, что ничего не выйдет. Это был список на раздачу квартир, а нужен был список людей, умеющих работать. Эти два списка писателей никогда не совпадают. Не было такого случая».
«В 10.20 выехал из Москвы в Нижний. Огненный Курский вокзал. Ревущие дачники садятся в последний поезд. Они бегут от марсиан. Поезд проходит бревенчатый Рогожский район и погружается в ночь. Тепло и темно, как между ладонями».


Илья Ильф
«Минеральные Воды. Еле-еле съели баранину. Прибыли в Пятигорск, беседуя с человеком закона о холерных бунтах 1892 года в Ростове. Штрафы он оправдывает.
В Пятигорске нас явно обманывают и прячут куда-то местные красоты. Авось могилка Лермонтова вывезет. Ехали трамваем, которым в свое время играл Игорь. Приехали к цветнику, но его уже не было. Извозчики в красных кушаках. Грабители. Где воды, где источники? Отель «Бристоль» покрашен заново на деньги доверчивых туристов. Погода чудная. Мысленно вместе. Воздух чист, как писал Лермонтов…»
Илья Ильф «Записные книжки»
«Рассрочка - это основа американской торговли. Все предметы, находящиеся в доме американца, куплены в рассрочку: плита, на которой он готовит, мебель, на которой он сидит, пылесос, при помощи которого он убирает комнаты, даже самый дом, в котором он живёт, - всё приобретено в рассрочку. За всё это надо выплачивать деньги десятки лет.
В сущности, ни дом, ни мебель, ни чудные мелочи механизированного быта ему не принадлежат. Закон очень строг. Из ста взносов может быть сделано девяносто девять, и если на сотый не хватит денег, тогда вещь унесут. Собственность даже подавляющего большинства - это фикция. Всё, даже кровать, на которой спит отчаянный оптимист и горячий поборник собственности, принадлежит не ему, а промышленной компании или банку. Достаточно человеку лишиться работы, и на другой день он начинает ясно понимать, что никакой он не собственник, а самый обыкновенный раб вроде негра, только белого цвета».


Штат Аризона, фотография Ильи Ильфа «Американцы ездят быстро. С каждым годом они ездят всё быстрее - дороги с каждым годом становятся всё лучше, а моторы автомобилей всё сильнее. Ездят быстро, смело и, в общем, неосторожно. Во всяком случае, собаки в Америке больше понимают, что такое автомобильная дорога, чем сами автомобилисты. Умные американские собаки никогда не выбегают на шоссе, не мчатся с оптимистичным лаем за машинами. Они знают, чем это кончается. Задавят - и всё. Люди в этом отношении как-то беззаботнее».
Илья Ильф, Евгений Петров «Одноэтажная Америка»
«В 1923 году Москва была грязным, запущенным и беспорядочным городом. В конце сентября прошел первый осенний дождь и на булыжных мостовых грязь держалась до заморозков. В Охотном ряду и в Обжорном ряду торговали частники. С грохотом проезжали ломовики. Валялось сено. Иногда раздавался милицейский свисток, и беспатентные торговцы, толкая пешеходов корзинками и лотками, медленно и нахально разбегались по переулочкам. Москвичи смотрели на них с отвращением. Противно, когда по улице бежит взрослый бородатый человек с красным лицом и вытаращенными глазами. Возле асфальтовых котлов сидели беспризорные дети. У обочин стояли извозчики - странные экипажи с очень высокими колесами и узеньким сидением, на котором еле помещались два человека. Московские извозчики были похожи на птеродактилей с потрескавшимися кожаными крыльями - существа допотопные и к тому же пьяные. В том году милиционерам выдали новую форму - черные шинели и шапки пирожком из серого искусственного барашка с красным суконным верхом. Милиционеры очень гордились новой формой. Но еще больше гордились они красными палочками, которые были им выданы для того, чтобы дирижировать далеко не оживленным уличным движением.
Москва отъедалась после голодных лет. Вместо старого, разрушенного быта создавался новый. В Москву понаехало множество провинциальных молодых людей для того, чтобы завоевать великий город. Днем они толпились возле биржи труда. Ночевали они на вокзалах и бульварах. А наиболее счастливые из завоевателей устраивались у родственников и знакомых. Сумрачные коридоры больших московских квартир были переполнены спящими на сундуках провинциальными родственниками».
Евгений Петров «Из воспоминаний об Ильфе»


Евгений Петров
«Незадолго до вероломного нападения фашистов на Советский Союз мне привелось побывать в Германии.
Уже в вагоне немецкого поезда стало ясно, что Германия совсем не похожа на ту, которую я видел и знал до прихода гитлеровцев к власти. От спального вагона «Митропа» (когда-то они были образцом чистоты и комфорта) осталось одно лишь роскошное название. Потолки купе и коридора превратились из белых в какие-то бурые, обшарпанные. Полированное дерево мебели было в царапинах, пол грязноват. От двери купе отстала длинная металлическая полоска и больно царапала тех, кто имел неосторожность к ней приблизиться. Проводник покачал головой, потрогал полоску пальцем, сделал неудачную попытку справиться с ней при помощи перочинного ножа, потом махнул рукой. Все равно! В заключение проводник обсчитал нас на несколько марок - случай, который едва ли мог произойти в догитлеровской Германии.
И уж совсем никак не могло случиться в старой Германии то, что произошло со мной в приличной берлинской гостинице на Фридрихштрассе. Если бы это случилось с кем-нибудь другим, я ни за что не поверил бы! У меня в номере гостиницы просто-напросто украли колбасу, фунта полтора московской колбасы, и булку, завернутые в бумагу».
Евгений Петров «В фашистской Германии»
Источники:
Ильф И. Петров Е. «Одноэтажная Америка»
Ильф И. «Записные книжки»
Петров Е. «Из воспоминаний об Ильфе»
Петров Е. «В фашистской Германии»

Ильф И. и Петров Е. - русские советские писатели-сатирики; соавторы, работавшие совместно. В романах «Двенадцать стульев» (1928) и «Золотой теленок» (1931) - создали похождения талантливого мошенника и авантюриста, показ сатирических типов и советских нравов 20-х годов. Фельетоны, книга «Одноэтажная Америка» (1936).

Илья Ильф (псевдоним; настоящие имя и фамилия Илья Арнольдович Файнзильберг) родился 15 октября (3 октября по старому стилю) 1897 года, в Одессе, в семье банковского служащего. Был сотрудником Югроста и газеты «Моряк». В 1923, переехав в Москву, стал профессиональным литератором. В ранних очерках, рассказах и фельетонах Ильи нетрудно найти мысли, наблюдения и детали, впоследствии использованные в совместных сочинениях Ильфа и Петрова.
Евгений Петров (псевдоним; настоящие имя и фамилия Евгений Петрович Катаев) родился 13 декабря (30 ноября по старому стилю) 1903 года, в Одессе, в семье учителя истории. Был корреспондентом Украинского телеграфного агентства, затем инспектором уголовного розыска. В 1923 году Женя переехал в Москву и стал журналистом.

В 1925 году произошло знакомство будущих соавторов, и с 1926 года началась их совместная работа, на первых порах состоявшая в сочинении тем для рисунков и фельетонов в журнале «Смехач» и обработке материалов для газеты «Гудок». Первой значительной совместной работой Ильфа и Петрова был роман «Двенадцать стульев», опубликованный в 1928 в журнале «30 дней» и в том же году вышедший отдельной книгой. Роман имел большой успех. Он примечателен множеством блестящих по выполнению сатирических эпизодов, характеристик и подробностей, явившихся результатом злободневных жизненных наблюдений.

За романом последовало несколько рассказов и повестей («Светлая личность», 1928, «1001 день, или Новая Шахерезада», 1929); в это же время началась систематическая работа писателей над фельетонами для «Правды» и «Литературной газеты». В 1931 году был опубликован второй роман Ильфа и Петрова - «Золотой телёнок», история дальнейших похождений героя «Двенадцати стульев» Остапа Бендера. В романе дана целая галерея мелких людишек, обуреваемых стяжательскими побуждениями и страстями и существующих «параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи».

В 1935 - 1936 годах писатели совершили путешествие по США, результатом которого явилась книга «Одноэтажная Америка» (1936). В 1937 Ильф умер, а изданные после его смерти «Записные книжки» были единодушно оценены критикой как выдающееся литературное произведение. Петров после смерти соавтора написал ряд киносценариев (совместно с Г. Мунблитом), пьесу «Остров мира» (опубликована в 1947), «Фронтовой дневник» (1942). В 1940 он вступил в Коммунистическую партию и с первых дней войны стал военным корреспондентом «Правды» и «Информбюро». Награжден орденом Ленина и медалью.

Биография И.Ильфа

Илья Арнольдович Ильф (Иехиел-Лейб Файнзильберг; псевдоним «Ильф» может являться сокращением от его имени Илья? Файнзильберг. (3 (15) октября 1897, Одесса - 13 апреля 1937, Москва) - советский писатель и журналист. Биография Илья (Иехиел-Лейб) Файнзильберг родился 4(16) октября 1897 годa в Одессе третьим из четырёх сыновей в семье банковского служащего Арье Беньяминовича Файнзильберга (1863-1933) и его жены Миндль Ароновны (урожд. Котлова; 1868-1922), родом из местечка Богуслав Киевской губернии (семья переехала в Одессу между 1893 и 1895 годами). В 1913 окончил техническую школу, после чего работал в чертёжном бюро, на телефонной станции, на военном заводе. После революции был бухгалтером, журналистом, а затем редактором в юмористических журналах.

Сочинения

Двенадцать стульев
Золотой телёнок
Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска
Тысяча и один день, или
Новая Шахерезада
Светлая личность
Одноэтажная Америка
День в Афинах
Путевые очерки
Начало похода
Тоня
Водевили и киносценарии
Рассказы
Прошлое регистратора ЗАГСа
Под куполом цирка
Был членом Одесского союза поэтов. В 1923 приехал в Москву, стал сотрудником газеты «Гудок». Ильф писал материалы юмористического и сатири ческого характера - в основном фельетоны. В 1927 с совместной работы над романом «Двенадцать стульев» началось творческое содружество Ильи Ильфа и Евгения Петрова (который также работал в газете «Гудок»).

В 1928 году Идья Ильф был уволен из газеты из-за сокращения штата сатирического отдела, вслед за ним ушёл Евгений Петров. Вскоге они стали сотрудниками нового еженедельного журнала «Чудак» Впоследствии в соавторстве с Евгением Петровым были написаны (см. Ильф и Петров):

фантастическая повесть «Светлая личность» (экранизирована)
документальная повесть «Одноэтажная Америка» (1937).

В 1932 - 1937 годах Ильф и Петров писали фельетоны для газеты «Правда». В 1930-е годы Илья Ильф увлекался фотографией. Фотографии Ильи Арнольдовича через много лет после его смерти случайно нашла дочь Александра Ильинична Ильф. Она подготовила к публикации книгу «Илья Ильф – фотограф». Фотоальбом. Около 200 фотографий, сделанных Ильфом и его современниками. Статьи А.И. Ильф, А.В. Логинова и Л.М. Яновской на русском и английском языках - Москва, 2002.. Во время путешествия на автомобиле по американским штатам у Ильфа открылся давний туберкулёз, вскоре приведший его кончине в Москве 13 апреля 1937 года.

Старшие братья И. Ильфа - французский художник-кубист и фотограф Сандро Фазини, также известный как Александр Фазини (Срул Арьевич Файнзильберг (Саул Арнольдович Файнзильбер), 23 декабря 1892, Киев - 1942, концлагерь Освенцим, депортирован 22 июля 1942 из Парижа с женой) и советский художник-график и фотограф Михаил (Мойше-Арн) Арьевич Файнзильберг, пользовавшийся псевдонимами МАФ и Ми-фа (30 декабря 1895, Одесса - 1942, Ташкент). Младший брат - Беньямин Арьевич Файнзильберг (10 января 1905, Одесса - 1988, Москва) - был инженером-топографом.

Биография Е.Петрова

Евгений Петров (псевдоним Евгения Петровича Катаева, 1903-1942) - русский советский писатель, соавтор Ильи Ильфа.

Брат писателя Валентина Катаева. Отец кинооператора Петра Катаева и композитора Ильи Катаева. Жена - Валентина Леонтьевна Грюнзайд, из обрусевших немцев.

Работал корреспондентом Украинского телеграфного агентства. В течение трех лет служил инспектором одесского уголовного розыска (в автобиографии Ильфа и Петрова (1929 год) об этом периоде жизни сказано: «Первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины»). В 1922 году во время погони с перестрелкой лично задержал своего друга Александра Козачинского, возглавлявшего банду налётчиков. Впоследствии добился пересмотра его уголовного дела и замены А. Козачинскому высшей меры социальной защиты - расстрела на заключение в лагере. В 1923 году Петров приехал в Москву, где стал сотрудником журнала «Красный перец». В 1926 году пришёл работать в газету «Гудок», куда устроил в качестве журналиста, освобожденного к тому времени по амнистии, А. Козачинского. Значительное влияние на Евгения Петрова оказал его брат Валентин Катаев. Жена Валентина Катаева вспоминала: Я никогда не видела такой привязанности между братьями, как у Вали с Женей. Собственно, Валя и заставил брата писать. Каждое утро он начинал со звонка ему - Женя вставал поздно, принимался ругаться, что его разбудили… «Ладно, ругайся дальше», - говорил Валя и вешал трубку. В 1927 году с совместной работы над романом «Двенадцать стульев» началось творческое содружество Евгения Петрова и Ильи Ильфа (который также работал в газете «Гудок»). Впоследствии в соавторстве с Ильёй Ильфом были написаны:

Роман «Двенадцать стульев» (1928);
роман «Золотой телёнок» (1931);
новеллы «Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска» (1928);
фантастическая повесть «Светлая личность» (экранизирована);
новеллы «1001 день, или Новая Шахерезада» (1929);
повесть «Одноэтажная Америка» (1937).

В 1932-1937 годах Ильф и Петров писали фельетоны для газеты «Правда». В 1935-1936 годы они совершили путешествие по США, результатом которого явилась книга «Одноэтажная Америка» (1937). Книги Ильфа и Петрова неоднократно инсценировались и экранизировались. Творческое сотрудничество писателей прервала смерть Ильфа в Москве 13 апреля 1937 года. В 1938 году уговорил своего друга А. Козачинского написать повесть «Зелёный фургон». В 1939 году вступил в ВКП(б).

Петров прилагал много усилий для публикации записных книжек Ильфа, задумал большое произведение «Мой друг Ильф». В 1939-1942 годы Петров работал над романом «Путешествие в страну коммунизма», в котором описывал СССР в 1963 году (отрывки опубликованы посмертно в 1965 году). Во время Великой Отечественной войны Петров стал фронтовым корреспондентом. Погиб 2 июля 1942 года - самолёт, на котором он возвращался в Москву из Севастополя, был сбит немецким истребителем над территорией Ростовской области, у села Маньково. На месте падения самолета установлен памятник.

Сочинения (сольные)

Радости Мегаса, 1926
Без доклада, 1927
Фронтовой днев¬ник, 1942
Воздушный извозчик. Киносцена¬рии, 1943
Остров мира. Пьеса, 1947
Неоконченный роман «Путешествие в страну коммунизма» // «Литературное наследство», т. 74, 1965